Спальня была пуста.
— Ага! — обрадовалась Ольгуца.
И отправилась в маленькую гостиную… Поскользнувшись на хорошо натертом полу, Ольгуца едва не упала. Сурово посмотрела на пол — думая об Анике, которая натирала пол до зеркального блеска, — и повернула обратно. Разбежалась и прокатилась по красноватого цвета катку… Буф, ударилась она руками о дверь гостиной.
— Что такое?
— Я споткнулась! — запыхавшись сказала Ольгуца, держась за ручку двери.
— Ты не ушиблась? — вскочила госпожа Деляну.
— Нет! — ответила Ольгуца, обретая чувство собственного достоинства.
— Что тебе нужно?
— Я пришла попросить бумагу, чернила, ручку, перо, промокашку… и транспарант! — добавила Ольгуца, переводя дыхание.
— Для чего? — рассеянно спросила госпожа Деляну, заложив рукой страницы книги, которую она дочитала до середины…
— Для того, чтобы сто раз написать, что я права!
— И двести, что не права! — добавила госпожа Деляну, кладя книгу обложкой вверх.
Ольгуца провела рукой по лбу, отбросив назад непослушные пряди волос… Госпожа Деляну открыла ящик маленького бюро розового дерева. Вынула пенал из японского лака и тонкими пальцами пианистки принялась разбирать его содержимое. От красного пиона ярким пламенем отделился лепесток. Ольгуца поймала его на лету, надула и хлопнула себя по лбу: пок! Госпожа Деляну вздрогнула от хлопка.
— Ты опять за свое… Смотри, какая красивая ручка.
Лоб у Ольгуцы нахмурился.
— …И новое перышко.
— Дай мне еще одно! — потребовала Ольгуца, протягивая руку с видом пикколо, недовольного полученными чаевыми.
— Пожалуйста… Это «клапс», — пояснила госпожа Деляну.
— Я не могу писать «клапсом»!
— Ну вот!.. А что тебе в таком случае нравится? Скажи!
— «Алюминиум», — обрадовалась Ольгуца, пряча «клапс».
— Вот, пожалуйста, «алюминиум»! А теперь ступай!.. И возьми чернильницу… да смотри не урони!.. Что тебе еще нужно, Ольгуца? — вышла из себя госпожа Деляну, видя, что она не уходит.
— Бумагу.
— Уф!.. У меня нет бумаги! — коротко ответила госпожа Деляну, закрывая свой бювар.
— Значит, можно не писать?
— Как это?.. Ступай сейчас же к папе и скажи ему, чтобы он дал тебе бумаги… сколько тебе надо!
— Мама, я не могу открыть дверь!
В сердцах бросив книгу на бюро, так, что помялись страницы, госпожа Деляну распахнула дверь перед ее величеством Царицей Баловницей.
— Папа, мама послала меня к тебе за бумагой.
— Для чего, девочка моя? — спросил господин Деляну, складывая газету.
— Меня наказали, папа! Разве ты не знаешь?
Поставив чернильницу на стол, Ольгуца заботливо сняла пепел с папиросы, положила на ладонь и дунула в сторону виноградника.
— Пойдем ко мне в кабинет, Ольгуца, я тебе дам бумагу.
— И транспарант, папа.
— И транспарант.
Ольгуца протянула руку к хрустальной чернильнице.
— Подожди, я отнесу ее, — галантно предложил господин Деляну.
— Merci, папа.
Ольгуца сунула газету под мышку и с величайшей готовностью отправилась следом за господином Деляну.
Дубовый письменный стол был похож на своего хозяина: завален книгами по юриспруденции и набит лакомствами для детей.
— Вот, Ольгуца, это от мамы…
И он протянул ей стопку белой бумаги и транспарант в чернильных пятнах.
— А это от меня, угощайся…
Он протянул коробку с ярко-зелеными мятными конфетами.
— …И обещай, что будешь слушаться маму и не будешь ее огорчать.
— А если я права, папа! — сказала Ольгуца, грызя конфету.
— Полно, Ольгуца… Когда бывает права мама, ты не можешь быть права.
— Почему ты смеешься, папа? — спросила Ольгуца.
— У меня мелькнула одна мысль!..
— А я знаю, какая!
— Ольгуца, пусть взрослые знают… А ты себе играй!.. Вернее, иди и пиши то, что тебе велела мама…
— Папа, ты на меня сердишься?
— Нет! За что?
— Значит, я была права. Merci, папа!
Дэнуц вошел в сад, крепко сжимая руку Моники, — так грозный муж ведет домой свою неверную жену. Моника послушно шла за ним, глядя в небо… Вечерняя заря была красная, точно опрокинувшаяся на небе корзина черешен.
Дэнуц знал, что он должен отомстить, но не знал, с чего начать. Гнев у него мало-помалу проходил. И это-то его и возмущало!
— Почему ты идешь так медленно? Ты что, не можешь идти быстрее? — прикрикнул он на Монику, ускоряя шаг.
Моника пошла быстрее. Они почти бежали, словно на них вот-вот должен был хлынуть проливной дождь, а зонта у них не было.
— Куда мы идем, Дэнуц?
— Не твое дело!
«Сердится, бедняжка!» — посочувствовала ему Моника.
— Знаешь что? Побежали наперегонки, Дэнуц?
— Нет.
— Ну, тогда сядем на траву.
— Нет.
— Ну, как хочешь!
— Я так хочу!
— Ты сердишься на меня, Дэнуц?
— …
— Почему ты мне не отвечаешь?
— …
— Ты не хочешь со мной разговаривать?
— Нет.
— Тогда я уйду.
— Постой.
— Даже если я не хочу?
