— Но не с полицией же. Мы сами со всем справимся.
— Справимся? — спросила Джулия, повышая голос. — Что это значит: сами справимся? Что ты себе на самом деле вообразил? Ты что думаешь, что тот, кто украл Йенса, если кто-то действительно это сделал, — что эта самая личность заявится сюда и попросит, что ли, на сандалию полюбоваться? Ты серьезно так считаешь? Ну да, он сюда придет и выложит, что сделал.
Йерлоф ничего не ответил. Он по-прежнему смотрел в окно, повернувшись к дочери спиной, и от этого Джулия разозлилась еще больше.
— А ты-то сам в тот день что делал?
— Ты отлично знаешь, — тихо сказал Йерлоф.
— Я знаю: мама устала, за твоим внуком надо было присматривать… а ты пошел к морю заниматься сетями, потому что собрался рыбки половить.
Йерлоф кивнул.
— Потом пришел туман, — добавил он.
— Ну да, густой, как гороховый суп. Ну и что: ты пошел домой?
Йерлоф покачал головой.
— Ты продолжал возиться с сетями, — сказала Джулия. — Ясное дело: куда как веселее тусоваться у моря, чем пасти маленького ребенка. Ведь так?
— У меня со слухом все в порядке, и я услышал бы все, когда был там, внизу, — произнес Йерлоф, не глядя на нее. — Но было тихо. Я бы, конечно, услышал Йенса, если бы он…
— Да не о том речь, — прервала его Джулия. — Я говорю, что ты всегда находился где-то, когда был нужен дома. Самым главным для тебя являлось делать то, что ты хотел. Все время так оно и было.
Йерлоф ничего не ответил. Ему казалось, что небо за окном заметно потемнело. Неужели уже сумерки? Он внимательно выслушал все, что ему выдала дочь, но никак не мог найти подходящего ответа.
— Наверное, я был плохим отцом, — сказал он в конце концов, — я часто отсутствовал, но не по своей воле. Если бы я только мог сделать что-нибудь для Йенса в тот день или, еще лучше, изменить тот день совсем… — Его голос сорвался, Йерлоф приумолк, стараясь справиться с собой.
В комнате повисло тягостное молчание.
— Я знаю, папа. Мне не стоило это говорить, меня вообще на Эланде не было. Я ехала в Кальмар и видела, как наступает туман под мостом с пролива. — Джулия вздохнула. — Как ты думаешь, сколько раз я проклинала себя за то, что уехала тогда от Йенса? Я даже с ним толком не попрощалась.
Йерлоф тяжело вдохнул, потом выдохнул, как будто бы никак не мог отдышаться. Он повернулся к Джулии и посмотрел на нее:
— Во вторник день похорон Эрнста. Но мы с тобой съездим к тому, кто прислал сандалию.
Джулия молчала.
— Как это возможно? — спросила она.
— Я знаю, кто это.
— Уверен на сто процентов?
— На девяносто пять.
— И где он живет? — задала вопрос Джулия. — Здесь, в Марнессе?
— Нет.
— В Стэнвике?
Йерлоф покачал головой:
— В Боргхольме.
Джулия помолчала, как будто бы размышляя, в чем тут фокус.
— О'кей, — сказала она наконец.
Она подошла к кровати, чтобы забрать куртку.
— Чем ты сейчас займешься? — спросил Йерлоф.
— Не знаю… поеду, наверное, в Стэнвик, листья сгребу во дворе. Электричество включено, вода тоже, так что еду я могу себе приготовить в летнем доме, а ночевать пойду в домик на берегу — я там высыпаюсь.
— Хорошо, но будь, пожалуйста, в контакте с Йоном и Астрид, — сказал Йерлоф. — Мы должны держаться вместе.
— Само собой. — Джулия взялась за куртку. — Я сегодня на кладбище побывала, на маминой могиле поминальную свечу зажгла.
— Хорошо. Она пять дней гореть будет, до выходных. Церковный совет за могилой присматривает. К сожалению, я не могу бывать там часто. — Йерлоф закашлялся. — Для Эрнста могилу уже выкопали?
— Я по крайней мере не видела, — ответила Джулия и добавила: — Но я нашла могилу Нильса Канта. Ты, наверное, хотел, чтобы я ее увидела?
— Ну да.
— Пока я ее не нашла, я считала, что главный подозреваемый — это Нильс Кант. А вот сейчас понимаю, почему мне про него никто не сказал.
Йерлоф задумался, он колебался, стоит или не стоит ему сказать о том, что идеальный выход для убийцы — разыграть собственную смерть, но промолчал.
— Но понимаешь, какая штука: на могиле были розы, — сказала Джулия.
— Свежие? — спросил Йерлоф.
— Не совсем, — ответила Джулия, — могли положить в конце лета. И еще одна вещь…
Она достала из кармана куртки конверт. Тот, что был под розами. Конверт успел высохнуть, и она протянула его Йерлофу.
— Может, нам не надо его открывать? — спросила она. — Это личное, и вообще…
Но Йерлоф, уже вскрыв конверт, достал из него белый листок и прочитал, сначала про себя, потом громко, для Джулии:
— Мы все предстанем перед судом Господа. — Он посмотрел на Джулию: — Вот и все, что здесь написано. Насколько я помню, это цитата из Послания к римлянам. Можно я оставлю это у себя?
Джулия кивнула.
— И что это: обычное дело — цветы и письма на могиле Канта? — поинтересовалась она.
— Да нет, — ответил Йерлоф и положил конверт в один из ящиков письменного стола. — Но несколько раз такое случалось. Я имею в виду цветы. Розы я там видел.
— Это значит, что жив кто-то из друзей Нильса Канта?
— Ну да… или кто-то по какой-то причине помнит о нем, — пояснил Йерлоф и добавил: — Всякая дрянь, о которой идет слава, пусть даже и дурная, бывает людям интересна.
Они немного помолчали.
— О'кей, ну тогда я еду в Стэнвик, — сказала Джулия и опять взялась за куртку.
— Завтра ты что делаешь?
— Может, съезжу в Лонгвик, там посмотрим.
Когда дочь вышла из комнаты, Йерлоф устало опустил плечи. Он приподнял руки и посмотрел, как дрожат пальцы. День выдался утомительным, но ему сегодня надо было сделать еще одну и очень важную вещь.
Прошло несколько часов.
— Тоштен, ты хоронил Нильса Канта? — спросил Йерлоф.
Они сидели каждый за своим столом в подвальной мастерской. Кроме них двоих, там больше никого не было. Йерлоф все тщательно спланировал. После ужина он на лифте спустился в комнату для занятий и просидел там больше часа ожидая, когда одна из обитательниц дома престарелых закончит наконец ткать.
Цель у Йерлофа была простая — остаться с глазу на глаз с Тоштеном Аксельссоном, который работал могильщиком в Марнесской общине с военных времен и до семидесятых годов. За то время, пока Йерлоф ждал, осенняя темнота сгущалась за маленьким окном подвала. Наступил вечер.
До того как задать долгожданный вопрос, Йерлоф болтал ни о чем с Аксельссоном. В основном они
