Он продолжал стоять перед Мартином, и тому пришлось смотреть на Йерлофа снизу вверх, откинув голову.
— Нильс вернулся домой, скорее всего, наверное, в конце шестидесятых, а потом притаился где- нибудь на Эланде. Хотя особенно ему прятаться-то было без нужды: кто его мог узнать через двадцать пять лет? Он наверняка и мать свою навещал и так же, как и раньше, бродил по пустоши.
Йерлоф посмотрел вниз на человека в инвалидном кресле.
— Я думаю, что тогда, в сентябре, Нильс встретил маленького мальчика, который заблудился в тумане. Моего внука Йенса. — Йерлоф опустил глаза и посмотрел в пол. — И что-то случилось, что-то пошло не так, — продолжал он, — и Нильс чего-то испугался. Я, например, в отличие от некоторых, не считаю, что Нильс был законченным злодеем и сумасшедшим. Скорее, наверное, он был импульсивным и легко выходил из себя. Нильс испугался, и поэтому умер Йенс. — Йерлоф вздохнул. — А потом… что было потом — ты знаешь лучше. Я думаю, Нильс пришел и попросил тебя о помощи. И вы вместе закопали тело где-то на пустоши. Ну одну вещь ты сохранил. — И Йерлоф протянул Мартину коричневый конверт фирмы Мальма. — Ты сохранил сандалию Йенса и прислал ее мне два месяца назад в этом конверте. — Йерлоф сделал паузу, потом спросил: — Почему ты это сделал? Тебе что, исповедаться захотелось?
Мартин посмотрел на конверт, и его губы опять зашевелились:
— Мальчик… ольха…
Йерлоф кивнул, хотя ничего не понял. Он вздохнул, вернулся к стулу, медленно сел, чтобы перевести дух, долгим взглядом посмотрел на Мартина и задал вопрос:
— Ты убил Нильса Канта, Мартин? — Вопрос Йерлофа остался без ответа, и он заговорил сам: — Я думаю, что да… Мне кажется, из-за того, что Нильс Кант был для тебя слишком опасен. И хотя, конечно, я не могу это доказать, но я уверен, что этот шрам на лбу оставил тебе он.
Йерлоф наклонился и неторопливо положил книгу и конверт в свой старый портфель. Ну вот и все, его выступление можно было считать законченным.
На книжной полке у стены стояли семейные фотографии в рамках с улыбающимися детьми.
— Наши дети, Мартин, — произнес Йерлоф, — мы должны быть готовы к тому, что нас забудут. Конечно, хотелось бы, чтобы помнили все то хорошее, что мы сделали в своей жизни. Но так бывает не всегда.
Йерлоф очень устал, дело сделано — пора уходить. Мартин Мальм тоже, похоже, совершенно обессилел: он обвис в своем инвалидном кресле и больше не пытался заговорить.
Йерлофу казалось, что в гостиной стало темнее и очень душно, как будто бы из нее куда-то подевался весь воздух. Он медленно поднялся.
— Ну так, Мартин, позволь тебе сказать «спасибо». Все, что мог, ты сделал… Может, я еще вернусь.
Йерлоф и сам понял, что его последняя фраза прозвучала несколько угрожающе, но, наверное, в определенной степени так оно и было. Он уже шел через гостиную, когда открылась дверь в прихожую: Йерлоф увидел бледное лицо Анн-Бритт Мальм. Он слабо улыбнулся ей.
— Мы тут немного поговорили, — сказал он.
Хотя назвать разговором все это можно было лишь с большой натяжкой: по сути, говорил лишь Йерлоф. И едва ли он получил хоть один ясный ответ.
Он прошел мимо жены Мартина Мальма. Она закрыла дверь в гостиную.
— Большое спасибо за все, — поблагодарил Йерлоф и кивнул ей.
— Это я ее тебе послала, — сказал Анн-Бритт.
Йерлоф остановился. Женщина указывала на край коричневого конверта, видневшегося из незакрытого портфеля.
— У Мартина рак печени, — начала Анн-Бритт, — ему недолго осталось.
Йерлоф застыл на месте. Он не знал, что сказать, потом посмотрел на конверт.
— Откуда ты… — он откашлялся, — куда надо отправить?
— Мартин мне дал конверт летом, — сказала Анн-Бритт, — сандалия уже лежала внутри. Он сам написал твое имя, надо было только отправить.
— Это ты мне звонила? — спросил он. — После того как я сандалию получил, кто-то мне звонил… Звонил и молчал.
— Ну да, я хотела спросить… про сандалию, — объяснила Анн-Бритт Мальм. — Зачем Мартин сделал все это и что она такое означала. Но я боялась… боялась узнать, что Мартин что-то сделал с твоим ребенком.
— Не с ребенком, — устало поправил ее Йерлоф, — Йенс был моим внуком. Но я и сам не знаю, что означает сандалия.
— И я тоже. Это было… — Она замолчала… — Мартин ничего не рассказывал, когда ее достал, но я… но мне почему-то показалось, что он ее держал на всякий случай, вроде как страховка. Может такое быть?
— Страховка? — удивился Йерлоф.
— От кого-то другого, — сказала Анн-Бритт. — Я не знаю.
Йерлоф посмотрел на нее и спросил:
— А Мартин когда-нибудь говорил про Кантов. Я хочу сказать, про семью Кант?
Анн-Бритт, не глядя на Йерлофа, помедлила и кивнула:
— Ну да. Но ничего особенного. Он говорил, что у них общие дела… Ведь это же Вера Кант дала денег Мартину на корабль.
— Вера из Стэнвика? — спросил Йерлоф. — Разве не Август?
Анн-Бритт покачала головой:
— На первый большой корабль Мартин получил деньги от Веры Кант из Стэнвика. Я хорошо знаю, что эти деньги ему были очень нужны.
Йерлоф только кивнул. У него оставался еще один вопрос, а потом он оставит этот большой мрачный дом.
— Когда Мартин дал тебе конверт, к нему никто не приезжал. Ну, перед этим, я хочу сказать?
— У нас не так часто кто-нибудь бывает, — сказала Анн-Бритт.
— Возможно, здесь побывал кое-кто из Стэнвика, — произнес Йерлоф. — К примеру, один старый каменотес Эрнст Адольфссон.
— Эрнст? Да, конечно, — ответила Анн-Бритт. — Мы у него несколько раз кое-что покупали. А вот теперь и он умер. Да, он приходил сюда, навещал нас… Но мне кажется, это было раньше. Тоже летом, но раньше.
«Эрнст, Эрнст, и здесь ты меня опередил», — подумал Йерлоф.
— Спасибо, — поблагодарил он и взялся за пальто. Сейчас оно казалось ему намного тяжелее, как какие-нибудь доспехи. — Что, Мартина скоро в больницу увезут?
— Нет, никакой больницы, — сказала Анн-Бритт, — врачи приходят сюда.
Снаружи на крыльце холодный ветер тотчас окутал Йерлофа, отчего он даже покачнулся. Он очень устал. Вдобавок заморосил дождь. Йерлоф прикрыл глаза, заранее готовясь бороться с холодом на пустой улице, но в ту же секунду увидел машину Йона.
Йон молча кивнул ему, когда тот открыл дверцу и забрался на пассажирское сиденье.
— Получилось, — произнес Йерлоф.
— Хорошо, — сказал Йон.
И только тогда Йерлоф увидел, что кто-то сидит на заднем сиденье — широкоплечая фигура, которая каким-то чудом умудрялась оставаться совершенно незаметной за спиной Йона. Это был его сын Андеш.
— Я тут на квартиру заезжал, — начал Йон. — Андеш был дома, они его отпустили.
— Ну и хорошо. Здорово, Андеш.
Сын Йона кивнул.
— И хорошо, что полиция тебе поверила. Как ты считаешь?
— Ну да, — буркнул Андеш.
