по телевизору: он якобы зарабатывает на жизнь тем, что возит по Нью-Йорку туристов и демонстрирует им места, связанные с деятельностью КГБ СССР. Надо ли говорить, что это был подставной Кулагин, так как труп настоящего той же ночью кремировали, а его мозг, необычного фиолетового цвета, передали для закрытых исследований «генетической предрасположенности к предательству» в Институт им. Сербского.
Бонн, на следующее утро. «Стойте, бабуся! Я ничего не пойму!»
…Сознание возвращалось к Каленину кусками. Он то вновь видел бродящую по комнате хозяйку, то вглядывался в серые пуговки глаз агрессивного ночного визитера, который так жестоко ударил его… Наконец наступило стойкое просветление сознания и Каленин ощутил на лице приятные прохладные прикосновения. Это фрау Шевалье делала ему влажные компрессы, приводя в чувства и омывая довольно серьезное рассечение в районе глаза.
– Бил в переносицу, – профессионально прокомментировала она, – но промахнулся. Теперь будет огромный синяк под глазом.
– Кто это был? – буквально прошептал Каленин, не в полной мере владея голосом.
– Потом, потом… А теперь давайте-ка приложим лед, попробуем снять отек. Все остальное сейчас не имеет ровно никакого значения…
– В каком смысле «потом»? – пролепетал Каленин. – Мне чуть не вышибли глаз, а вы утверждаете, что это не имеет никакого значения? Объяснитесь же наконец!
– Не двигайтесь! Когда вы округляете здоровый глаз, то заплывший смотрится просто ужасно – его почти что нет. То есть он, конечно же, есть, но только предположительно. Я уже вызвала доктора, и он будет с минуты на минуту.
– Что за дурацкие шутки происходят со мной в вашей вонючей квартире? – простонал Каленин. Он специально подобрал слово – «вонючая», – которое, как ему казалось, должно было больше всего обидеть чистоплотную фрау Шевалье. – Почему меня здесь бьют по лицу?
– Вы тоже заметили, – закрутила немка крючковатым носом. – Это тараканы! Мы их травили почти два месяца – вот и запах. Но, говорят, он держится не больше недели, и я полагала, что все уже выветрилось. Видимо, у вас очень острое обоняние, мистер Каленин…
– Я не про тараканов! – взвился Беркас. – Почему в вашем доме меня то душат подушкой, то лишают зрения?
– Да потому, мой мальчик, – загадочно проворковала фрау Шевалье, – что, пока вы спали, я все сделала. – Она соорудила таинственное лицо и прошептала: – Портфель у нас. Вы поняли? Он у нас! – И как бы отвечая на сохраняющееся недоумение на перекошенном лице Беркаса, старая немка снисходительно добавила: – Ну согласитесь, не могли же мы оба среди ночи отправиться на вокзал и вскрывать там ячейку, в которой хранятся бесценные материалы… Тем более что за домом точно ведется слежка. Я ее обнаружила вскоре после смерти Германа. На вас, видимо, напали как раз те, кто охотится за этим портфелем. Но я их обвела вокруг пальца! Они думали, что в мое отсутствие попадут в клинику и откроют тайну Германа. Черта с два! – И фрау Шевалье торжествующе хлопнула Беркаса по плечу, да так сильно, что удар отозвался болезненным гулом в не окрепшей после ночной взбучки голове.
– Стойте, бабуся! – задергался на диване Каленин. – Я ничего не пойму! Я немедленно собираюсь и еду в советское посольство. Какой портфель? Какая слежка? Меня, гражданина СССР, только что пытались искалечить на территории государства, которое на год гарантировало мне все гражданские права, в том числе право на безопасность!
– Ну, мой друг, как только вы догадались про вокзал и ящик, дальше я все додумала сама. Портрет этот я сознательно оставила у вас. Хотя у меня и в мыслях, разумеется, не было, что эти господа поступят с вами столь варварским способом. Я думала, они просто заберут его. А бить по лицу ради того, чтобы завладеть ничего не значащей бумажкой, из которой они ничего не поймут, – это, конечно, варварство и вздор.
– Вздор?! – эхом отозвался Каленин и осторожно потрогал набухающую гематому, которая уже полностью закрыла глаз и теперь взялась за щеку, наливая ее синевой и перекашивая лицо. При этом Беркас успел мимоходом глянуть в зеркало и заметил, что редкие веснушки выросли в размерах и стали напоминать пигментные пятна. Это почему-то его особенно разозлило. – То есть вы заранее предполагали, что сюда могут явиться охотники за портфелем? – с вызовом спросил он. – Вы хотите сказать, что они и сейчас могут сюда ворваться?
Немка смущенно пожала плечами:
– Я этого не исключаю!.. Хотя то, что они явились в дом именно сегодня, конечно же, совпадение. Они же не знают, что я добыла бумаги Германа… – Она решительно сжала сморщенные кулаки и торжествующе воскликнула: – Портфель-то у нас! Ура!
– Значит, вы разгадали шифр и играли со мной в «кошки-мышки», когда всего пару часов назад отдавали мне этот рисунок? – потрясенно спросил Каленин.
– Да там все элементарно! – небрежно бросила Шевалье. – Большой палец и мизинец указывают на серьги с бриллиантами, подаренные мне Германом на свадьбу. Понятно также, что количество каратов в этих камнях знаем только мы двое. Кстати сказать, мы давно выменяли эти серьги, еще во время войны… Так вот там в каждой серьге по карату. Вот вам и решение задачи: вокзальный ящик номер двенадцать, код – десять одиннадцать! Задача решена! Спасибо вашему поэту… этому… Живаго…
– Пастернаку.
– Да-да! И ему тоже! Вот! – Старушка сделала несколько изящных па, исполняя что-то вроде полонеза. – Я получила то, что оставил мне Герман.
– Да что это в конце концов! Что в портфеле?
– Там рисунки Германа…
– Что-о-о? – возмущенно протянул Каленин. – Рисунки?! И за них меня чуть не убили?! Вы в своем уме, фрау Шевалье?
– Ну да! Хотите взглянуть? – Фрау Шевалье открыла видавший виды потертый коричневый портфель, хотела что-то достать из него, но портфель выскользнул из ее рук и по полу ворохом рассыпались карандашные портреты, в основном молодых мужчин. Были здесь и женские лица – всех рисунков штук сорок.
Каленин с удивлением, в один глаз разглядывал все это добро, потом недоуменно спросил:
– А кому, кроме вас, нужны эти рисунки? И почему доктор намекал, что они стоят больших денег?
– Думаю, насчет денег Герман сильно заблуждался. Мне эти рисунки дороги как память. А те, кто за ними охотится… это коллекционеры. Для них эта коллекция ценна ароматом времени. На рисунках – клиенты доктора: офицеры вермахта, отцы города, известные жители Бонна… К тому же, говорят, рисунки имеют и художественную ценность. Но большие деньги – это скорее шутка.
– Какая шутка, мадам, если ваш муж в письме предвидит собственную смерть и тщательно шифрует местонахождение портфеля?… И потом, что это за двухметровые коллекционеры, которые врываются ночью в дом и бьют незнакомого человека по лицу? За какой-то дурацкий портфель с рисунками! Вы хотите, чтобы я в это поверил? Не держите меня за идиота, фрау Шевалье!
– Ну хорошо! Допустим, я не говорю вам всей правды! И что же? Вы будете ее искать? Молодой человек, – назидательно заулыбалась немка, – правда иногда бывает так опасна, что ее лучше не знать!
– Замечательно! – грозно произнес Каленин. – Правду я искать не стану! Пусть ее ищут другие – те, кому положено! – Он решительно встал и двинулся к телефону. – Я должен обо всем этом информировать мистера Куприна из советского посольства…
– Конечно-конечно! Но сначала вас должен осмотреть доктор. К тому же я вызвала полицию… А вот как раз и доктора! – Фрау Шевалье двинулась навстречу появившимся в коридоре двум степенным мужчинам, которые дружно приподняли шляпы и так же дружно отправились мыть руки.
…Доктора констатировали, что у Беркаса рассечена бровь, имеется обширная опухоль под глазом, и
