не исключили также наличие ушиба глазного яблока. К тому же Каленин потерял сознание – а это верный признак сотрясения мозга! Они настойчиво рекомендовали госпитализацию и были сражены ответом Каленина, который сказал, что в больницу не поедет, поскольку в Германии в отличие от Советского Союза нет бесплатной медицины и он не намерен тратить свою стипендию на пустяковую травму. По его словам, чайные компрессы, а также примочки с использованием мочи (немецкие доктора пришли в ужас, услышав это) реабилитируют его глаз за пару дней.
– Да-да, господа! Именно так поступил мой дедушка, Георгий Иванович, когда гигантская семга ударила его хвостом в глаз. И ничего – до сих пор выбивает из «мелкашки» нормы ГТО!
«Нормы ГТО», «мелкашка» – слова эти для немцев были равноценны языку марсиан, поэтому, дружно пожав плечами, они покинули гостеприимную фрау Шевалье, оставив рецепты, основанные на иных ингредиентах, нежели те, что применялись дедушкой Георгием Ивановичем…
…Полиция, как водится, развела руками, так как ничего вразумительного по поводу пучеглазого разбойника, напавшего на Каленина, тот сообщить не смог… Все действительно выглядело как попытка ограбления, так как были открыты все ящики письменного стола, выпотрошен чемодан с каленинскими вещами, выброшены на пол все книги…
Господину Каленину были принесены извинения и рекомендовано поменять запоры на входной двери, которые, кстати сказать, оказались абсолютно неповрежденными.
…Когда Каленин и Шевалье остались вдвоем, Беркас вновь кинулся было к телефону, чтобы позвонить в посольство Куприну, но старуха мягко остановила его. Она наклонилась к его уху и ласково прошептала:
– Не стоит этого делать. Не впутывайте в эту историю ваших друзей из посольства. Засмеют!
Каленин застыл с трубкой в руке и вдруг представил себя со стороны: как он рассказывает Куприну про женский портрет на стене комнаты, куда он проник тайком, про письмо с того света, про стихи Пастернака и про ночного визитера, который представляется «конем в пальто» и лупит Беркаса в глаз.
Каленин явственно увидел, как вытягивается строгое лицо Куприна и как тот говорит ему: «Мальчишка! А еще член КПСС! Как можно проявлять такую легкомысленность?! Как вы могли впутаться в эту скверную историю?!»
Действительно, как? Беркас медленно положил трубку и опустился на стул.
– Так-то лучше, мистер Каленин, – продолжала мурлыкать немка. – Зачем вам неприятности? А меня простите. Мне правда не у кого было спросить про стихи, кроме вас. Вот, возьмите… – Немка протянула Каленину пухлый конверт. – Здесь пять ваших годовых стипендий. Надеюсь, это стоит вашего синяка?
Каленин потерял дар речи от возмущения. Не говоря ни слова, он вскочил и стал лихорадочно собирать вещи. Он метался по кабинету, хватая книги, фотографии, какие-то бумаги со стола… Потом выскочил в соседнюю комнату и стал, комкая, швырять в чемодан одежду.
– Что вы делаете? – спокойно спросила фрау Шевалье, выйдя в коридор.
– Да пошла ты… – буркнул по-русски Каленин, продолжая сметать в чемодан все, что попадалось под руку.
– Портрет верните… – неожиданно попросила немка. – Он вам не принадлежит. Да и зачем он вам?
Каленин вопросительно взглянул на хозяйку квартиры.
Та глазами указала на кучу бумаг возле письменного стола, которые Беркас сгоряча смахнул на пол.
– Вы вместе со своими бумагами прихватили со стола портрет Вилли. Я достала его из портфеля, пока приводила вас в чувство. Он очень похож на Германа.
Каленин присел на корточки и безошибочно вытащил из кучи чуть пожелтевший лист бумаги. Это был карандашный портрет мужчины лет тридцати, в форме офицера СС. Портрет был выполнен мастерски. Художник передал не только портретное сходство, так как Каленин сразу же отметил, что мужчина на рисунке очень похож на доктора Шевалье, фотографии которого ему неоднократно показывала хозяйка квартиры. Но главное – портрет точно передавал характер человека. Тот смотрел на Каленина с вызовом, плотно сжав тонкие губы и прищурив глаза. Взгляд был цепким и холодным.
Великолепна была и техника рисунка. Создавалось впечатление, что карандаш мастера в состоянии решить любую художественную задачу. Каждый штрих был индивидуален. Зрачок был выполнен так, что можно было подумать, что автор применил акварель. А детали эсэсовского мундира прописаны со знанием мельчайших деталей – вплоть до особенностей швов.
Внизу значилось: «Вилли Штерман, 1915 г.р. № 1, февраль 1945 г.».
Каленин вопросительно посмотрел на женщину. Та бережно взяла из его рук рисунок и пояснила:
– У него фамилия матери – Штерман. Служить в СС и носить при этом французскую фамилию Шевалье было во времена наци невозможно. Вы обиделись на меня за то, что предложила вам деньги? Но я действительно не знаю, как вас еще отблагодарить за помощь. Не обижайтесь…
В этот момент раздался звонок в дверь, и Каленин по привычке хлопнул ладонью по кнопке, хотя в гости никого не ждал. Послышались шаги, и в кабинет вошел Ганс Беккер, который первым делом бросился к фрау Шевалье и спросил:
– Ну что, все в порядке? Вы нашли его?
– Ты хотя бы поздоровался, Ганс, – обратился к визитеру Каленин, но тот, не обращая на него внимания, наседал на фрау Шевалье:
– Что вы молчите? Удалось? – Беккер посмотрел на Каленина, и его скулы, плотно обтянутые смуглой кожей, стали пергаментно-бледными. – Вы что, нашли себе другого помощника? Этого вздорного коммуниста?
– Успокойтесь, Ганс, и не говорите ерунду!..
– Но вон же портфель! Вон же рисунки! – Беккер впился глазами в рассыпанные на полу портреты, которые фрау Шевалье так и не успела убрать назад в портфель. – Это архив вашего мужа, да? Тот самый?! Знаменитый архив Шевалье?! Вы что же, решили обойтись без меня? – Беккер как безумный метался по кабинету. – Это нечестно! С какой стати этот господин, – Беккер кивнул на Каленина, – должен получить то, что вы обещали мне? Я ради этого все поставил на карту, а вы…
– Заткнитесь же наконец! – рявкнула Шевалье басом. – Что вы несете, Беккер?! Давайте поговорим после… Вы, кажется, собирались покинуть мой дом? – обратилась она к Каленину.
– А вот возьму и не покину! – неожиданно заявил Каленин и демонстративно уселся в кресло. – Хватит из меня дурака делать! Что за архив? Почему вокруг него такая возня? Я даже пострадал за него. Ну-ка объясните, что тут за тайна!
– Так он ничего не знает?! – обрадовался Ганс.
– Вы идиот, Беккер! – сердито выкрикнула фрау Шевалье. – Теперь благодаря вам уже кое-что знает! Мистер Каленин, – обратилась она к Беркасу, – я вовсе не настаиваю на том, чтобы вы покинули мой дом. Оставайтесь и живите сколько угодно. Не хотите брать деньги – ваше право…
При слове «деньги» Беккер снова забеспокоился и закрутил головой, пытаясь понять, о чем идет речь.
– Могу предложить полный пансион и освобождение от всех платежей за жилье. Но у меня есть просьба: давайте забудем про портфель и про все, что с ним связано. Через час этот портфель вместе с его содержимым навсегда исчезнет из вашей жизни – я вам обещаю это. – Старуха пристально посмотрела Каленину в глаза и добавила: – Если, конечно, вы не станете делать глупостей…
– Каких, например? – уточнил Беркас.
– К примеру, впутывать в эту историю мистера Куприна… Впрочем, как вам будет угодно. Можете рассказать ему обо всем. Только не думаю, что ему это понравится… Особенно после того как он попросит предъявить какие-либо доказательства случившегося.
– А если я покажу ему портрет на стене и потайную дверь в шкафу? – злорадно спросил Каленин.
– Портрет? Какой портрет? – Немка ехидно разглядывала Каленина. – Ах да, тот, что на стене… Прошу вас, – она показала рукой на книжный шкаф, – взгляните. Боюсь, что вас ждет разочарование…
Каленин решительно шагнул в тайный проем и услышал вслед:
– Выключатель слева от двери – прикрыт оторванным куском обоев…
Каленин провел рукой по стене и нажал на клавишу. Вспыхнул тусклый свет одной-единственной
