находил себе места.
– Слушайте, Дивов, давно хотел вас спросить, – начал он, чтобы отвлечься. – Говорят, вы видели Наполеона…
– Так точно, ваше превосходительство! – отвечал Дивов. – В 1801 году наша семья была в Париже, и моя матушка Елизавета Петровна сдружилась с Жозефиной Богарнэ. Та пригласила матушку к себе как-то раз на завтрак. Матушка взяла и меня: посмотреть на красивую тётю, да ещё и первую даму Франции – Наполеон ведь был уже первый консул. Но меня, скажу правду, больше привлёк смотр войск, который проходил прямо под окнами дворца. После смотра за стол к нам вышел Наполеон, спросил меня, понравились ли мне войска. Я сказал: «Да!». Он улыбнулся и предложил, раз так, вступить мне в ряды его армии.
– И что же вы? – спросил Кутайсов, с интересом глядя на Дивова.
– А я, хоть было мне девять лет, сказал ему: «Я русский и желаю служить только моему отечеству!» – ответил Дивов, не скрывая гордости за свой ответ. – А Наполеон мне и говорит: «Очень хорошо и правильно ты мыслишь. Оставайся всегда таким».
– Дааааааа. Какова история… – протянул Кутайсов, которого эта история всё же хоть немного заняла.
– Ну да… – проговорил Дивов. – Вот мы завтра и встретимся.
Тут его глаза опустились на лист бумаги, на котором уже высохли чернила. Он вдруг подумал, что это ведь и по нему приказ, и ему завтра стоять при орудии на позициях и не уходить ни при каких обстоятельствах «пока неприятель не сядет верхом на пушки». «А мы что же? – подумал Дивов. – В расчетах из оружия только тесаки и банники». Но говорить Кутайсову об этом не стал – Кутайсов всё знал и так. «Надо так надо, умирать так умирать…» – почти словами Кутайсова подумал Дивов. Впрочем, говорил он себе, и при Прейсиш-Эйлау отдавался такой приказ, артиллерия стреляла в упор, и этим-то и спаслась.
– Пусть приказ огласят по артиллерии, – сказал Кутайсов. – Вызовите ординарцев и отошлите в роты.
У него опять стало неспокойно на душе. Забылся и Наполеон, да и Дивов забылся бы, если бы не шумел стулом и не гремел сапогами.
Кутайсов понимал, что такое настроение – не к добру, но одновременно не хотел этому верить, говорил себе, что всё пустяки и может быть это просто от осени. Между тем, надо было ещё занять себя на весь вечер, а потом постараться заснуть.
Он приказал подать коня и снова поехал вдоль линии войск, останавливаясь у артиллеристов. Возле строящихся флешей артиллеристы позвали его пить с ними чай. Он сидел на ковре, смотрел на чёрный обгорелый чайник и чувствовал, что странная, неизвестная ему ещё никогда прежде, тоска заполняет его до краёв.
«Господи, что со мной? – подумал Кутайсов. – Что это, Господи?».
По дороге назад он встретил Ермолова. 35-летний начальник штаба 1-й армии Алексей Ермолов был большой медвежатый человек с тяжёлым взглядом. С самого детства Ермолов считал, что предназначен для великих дел, а судьба Наполеона только раззадоривала его. Приятным человеком Ермолов не был – сам всех вокруг подозревал в интригах, от того и себя считал вправе интриговать. Он всё ждал, что вот сейчас судьба вознесёт его до небес – так с этим ожиданием и прожил жизнь. Но к Кутайсову он почему-то прикипел сердцем. Они познакомились ещё в бою под Прейсиш-Эйлау, отстреливаясь от французов из пушек картечью. Кутайсову за это дали потом Георгиевский крест, причём сразу третьей степени, а Ермолову орден пониже – святого Владимира. Ермолов, считавший, что батареей командовал именно он, обиделся, с ним и за него обиделась на Кутайсова вся русская артиллерия. Но потом, однако, сердца размякли (да Ермолов получил через четыре месяца такого же Георгия), и все сдружились: и Кутайсов с Ермоловым, и Кутайсов с артиллеристами, не чаявшими сейчас в нём души.
Ермолов заметил, что Кутайсов грустит и подумал, что надо завязать какой-нибудь разговор, только совсем не знал, о чем этот разговор должен быть.
– Ты завтра где будешь, Александр? – спросил Ермолов. – Или как и в Смоленске – «я начальник артиллерии и моё место везде»?
Ермолов упоминал ставший известным в армии случай, когда Кутайсов в Смоленске останавливал отступающие от Никольских ворот войска. При этом какой-то генерал приехал туда же и стал кричать: «Кто здесь мешается не в своё дело?», на что Кутайсов и ответил ему фразой про то, что он – Кутайсов, начальник артиллерии и его место – везде. Крикливый генерал оказался Неверовским – так они и познакомились.
Кутайсов усмехнулся и пожал плечами.
– Должно быть остановлюсь на командном пункте Кутузова. Люди же должны знать, где меня искать… – сказал он. – К тому же оттуда хороший обзор.
– Как твоя рана? – спросил Ермолов (Кутайсов ещё в Витебске был ранен в правое бедро). Кутайсов поморщился – от воспоминания о том, как лейб-медик Яков Виллие доставал пулю из ноги, его передёргивало до сих пор.
– Зажила, я уж и забыл.
– Были сейчас с Кутузовым на кургане перед корпусом Раевского, – начал Ермолов. – И представь, мы смотрим на французский берег, а с того берега Наполеон смотрит на нас! И я его разглядел немного в трубку!
Кутайсов с улыбкой посмотрел на товарища – ему давно была известна ревность Ермолова к Наполеону, к его успеху и славе.
– А что тебе Наполеон? – спросил Кутайсов с потаённой, только в глазах, усмешкой.
– За Наполеоном и меня не видно! – с горечью воскликнул Ермолов, и Кутайсов понял, что его товарищ сказал правду, давно точившую его сердце. – Без него и про меня писали бы в европейских газетах. А так – Наполеон занял в истории все места, а нам даже галерки не осталось.
– А без газет и истории никак? – спросил Кутайсов, удивляясь сам себе – никогда всерьёз не интересовали его эти вопросы, а сейчас вроде бы заинтересовался.
– А для чего ж тогда жить? – удивился Ермолов. – Я с 14 лет на войне, в 19 лет подполковник – и неужто ради того, чтобы на старости лет вернуться снова в отцовское имение и кормиться со 150 душ? Слава – вот ради чего я живу. И эту славу то и дело у меня кто-нибудь похищает! А Наполеон – больше всех…
Кутайсов усмехнулся – не так давно и его Ермолов считал похитителем своей славы, да потом объяснилось.
– Так ведь как раз Наполеон даёт нам настоящую славу, даже когда нас бьёт… – проговорил Кутайсов. – Без Наполеона воевала бы Россия с нами, с турками, как за сто лет до нас воевала и как ещё сотни лет потом будет воевать. Так в деревнях мужики-соседи дерутся по субботам, чтобы кулаки почесать. А Наполеон – такой неприятель, что и внукам не стыдно будет рассказывать.
Тут Кутайсов подумал, что до внуков надо ещё дожить и снова на душе стало смутно. Ермолов украдкой глянул на товарища – его вид не нравился ему сегодня. «И разговоров таких он никогда не затевал…» – подумал Ермолов.
– Когда я был в Европе, видел там в европейских музеях картины на библейские сюжеты… – задумчиво заговорил Кутайсов (как раз перед войной ездил он в Париж и в Вену учиться артиллерийскому делу). – Был в древние времена богатырь Голиаф, почти в два обычных роста, неимоверной силы, в доспехах из золота и серебра, один целого войска стоил. Никто не мог его победить. Но однажды вышел против него простой пастух, кинул камень из пращи, попал прямо в лоб и убил!
– Очень артиллерийская легенда! – вставил Ермолов, с интересом слушавший товарища (Библии, как и многие в русской армии, он не знал – русского перевода не было, а по-французски читать было тяжело). – Один верный выстрел решает всё!
Оба засмеялись, но потом посерьёзнели.
– Вот Наполеон – это Голиаф. А мы все – Давиды, мечтаем поразить его и этим прославиться… – сказал Кутайсов. – Раз уж в силе и числе подвигов нам его не догнать, то хотя бы навалиться толпой и задавить. Десять на одного – это разве геройство, подвиг?
– А кто ж его звал в Россию?! – возразил Ермолов, которому слова Кутайсова про десять на одного не
