6
Эйлау, Испания, Эсслинг и Ваграм – это был переломный момент, кризис. Но понимал ли это сам Наполеон? Все известные на то время приемы – фронтальная или фланговая атака большой массой войск, обход, рейд конницы, выход во фланг с последующим обстрелом всей линии противника из орудий с господствующих высот – он использовал и не раз.
Громить противника по частям становилось все труднее: и «части» эти становились все больше, да и противник все реже ловился на такой детский мат. (В 1805 году Кутузов, оставшись после разгрома Макка один, предпринял беспримерный отход к резервам. Догнать и разгромить его французам не удалось). Чтобы побеждать дальше, ему надо было изобрести нечто новое. Наполеон, видимо, подсознательно понимал это, как и то, что ничего нового он изобрести не может. Его слова, сказанные, согласно Сегюру, после Аустерлица («Орденер одряхлел. Для войны есть свои годы. Меня хватит еще лет на шесть, а потом придется кончить и мне»), сказанные после изумительной, как по нотам разыгранной, битвы, кончившейся шумной победой, могли быть вызваны предчувствием того, что повторить такое он уже не сможет.
Наполеон был человек из плоти и крови – так что, может быть его одолевал обычный кризис среднего возраста? (При Аустерлице ему было 36 лет, а при Прейсиш-Эйлау – 38). При этом кризисе человек смотрит на совершенное и, как ни велико достигнутое, спрашивает себя: «Ну и что?». Он сравнивал себя с Александром Великим, но должен был признать, что тот в 33 года уже умер, оставив после себя империю, простиравшуюся от Дуная до Инда, от Греции до Египта. Наполеон же давал по Европе один круг за другим, разбивая одних и тех же генералов и одних и тех же королей. При этом Наполеон был из тех людей, которым скучно работать на конвейере, делать одно и то же. Он был художник, а судьба поставила его за штамповальный станок.
В Россию в 1812 году он пошел скорее всего только лишь затем, чтобы разорвать этот круг. Казалось, он должен был понимать, что Россия – громадный непобедимый медведь. Но, видимо, как раз в этом и был интерес: столько лет охотившись на зайцев, Наполеон решил взбодрить себя охотой на серьезного зверя.
Обладай он чутким музыкальным слухом, мог бы почувствовать перемену в настроениях – и не монархов даже, а – народов. Испанские гверильясы, тирольские вольные стрелки, гусары Шилля, прусские офицеры, после разгрома 1806 года массово перешедшие в русскую службу – они воевали не с Францией, а с Наполеоном. Весь континент противостоял одному человеку – прежде такого не было никогда. Но Наполеон искренне не понимал этого, не чувствовал, не слышал.
Музыкального слуха император не имел, впрочем, почти как все Бонапарты («все члены императорской семьи пели также плохо, как его величество, за исключением принцессы Полины», – иронично записал Констан). Он даже танцевать не умел – при вальсе у него после двух-трех поворотов кружилась голова.
Впрочем, возможно, у него был некий полуслух – ведь отличал же он один военный марш от другого. Единственный род музыки, который как-то действовал на него, был звон колоколов. То есть – громкие, ритмичные, раскатистые удары, как тараном в ворота. (Вполне вероятно, что императору понравилось бы диско 80-х – простенькая мелодия, нанизанная на барабанный бой). К этому в конце концов свелись и его военные приемы: в 1812 году он вырезал себе огромную, невиданную прежде, дубину и пошел с ней в Россию.
7
При начале Русского похода Наполеону было 42 года. Он был уже далеко не тот, что в Италии, и армия его была не та: она не слушалась дирижера, не реагировала на его палочку, из-за разноязыкости многие просто не понимали, что им говорят, и почти все удивлялись – зачем им снова играть эту музыку?
Теперь уже Наполеон делал все то, что прежде приводило его противников к поражениям: шел несколькими колоннами, шел медленно, давая противнику опомниться, оглядеться, уйти. В Вильно Наполеон пробыл 18 дней. (Возможно, император понимал, что с самого начала все идет не так, и обдумывал – стоит ли продолжать?). Жомини считал эту задержку величайшей ошибкой, которую совершил император за всю свою жизнь. Если бы французы шли к Минску, то перехватили бы Багратиона.
Ко всему сказалась и еще одна проблема Наполеонова оркестра: ему не хватало хороших солистов. Имелись люди, которым он давал чины и титулы будто бы за их мастерство. Но из всех разве что Даву был действительно способен сыграть самостоятельный концерт (как это было под Ауэрштедтом). Может, стоило его, а не Удино и Сен-Сира, послать угрожать Петербургу? Думал ли об этом Наполеон – неизвестно. Но если думал, то мог понимать, что Даву чего доброго и в этот раз обскачет повелителя: войдет в русскую столицу раньше, чем Наполеон достигнет не то что Москвы – Смоленска. А к славе Наполеон был ревнив.
Русские отступали двумя отрядами, французы пытались их перехватить. Это не особо удавалось Наполеону и прежде (в 1805 году Кутузов отступил с боями на 600 километров и сохранил армию), не удалось и теперь. Гигантские (особенно с учетом средств связи) расстояния между корпусами Великой Армии, жара, усталость войск, нераспорядительность Жерома – все привело к тому, что Багратион с армией избежал разгрома.
В Витебске Наполеон заявлял: «Польская кампания 1812 года окончена» и вел себя соответственно. «Две недели Наполеон промедлил в Витебске. Он жил там в генерал-губернаторском доме и велел перед ним сделать площадь, для чего срыли несколько домов и строившуюся церковь. На площади ежедневно делал он смотр своей гвардии…», – писал Александр Яхонтов в книге «Народная война 1812 года».
Он делал вид, что все идет по его плану. Если бы он и правда остановился там, то все могло быть иначе. Да, русские укрепились бы, собрали бы большую армию, но ведь и эрцгерцог Карл собирал гигантские армии, от чего становилось только хуже. Тем более, что такие армии требовали бы пропитания и сразу бы начали испытывать те же проблемы, с которыми столкнулись французы осенью. Да и ситуация была бы другой: русские вынуждены были бы сами идти к Наполеону – а эта схема была ему отлично знакома.
В Витебске Наполеон отрядил против корпуса Витгенштейна и армий Чичагова и Тормасова пять корпусов. Он поступал как эрцгерцог Карл в 1809 году, распыляя свои войска в попытке прикрыть все дырки и дырочки. В России Наполеон все никак не мог разглядеть, где же здесь «Малый Гибралтар», где та ключевая точка, от удара по которой рухнет Россия? Наполеон, видимо, рассчитывал, что русская армия все же пойдет к нему навстречу, как это раз за разом, словно завороженные, делали австрийцы.
Так и вышло: после объединения в Смоленске русские, и правда, решили наступать! 7 августа войска вышли из города и неделю скитались по окрестностям. Барклай боялся, что Наполеон перехитрит его, тогда как Наполеон только после 12 августа вышел из Витебска. Однако было уже поздно: Багратион, рассерженный бессмысленным маневрированием, увел свои войска в Смоленск, после чего и у Барклая наступательный порыв иссяк.
Под Смоленском у Наполеона было множество шансов разгромить русских. 1-я и 2-я Западные армии действовали несогласованно, Багратион и Барклай не советовались, объединение было условным. 14 августа русские стояли у деревень Волокова и Надва – слева от дороги из Орши, по которой Наполеон шел к Смоленску. Требовалось удержать русских на их месте, а тем временем как можно быстрее взять Смоленск. Но Наполеон вел себя так, будто он уже и не дирижер. Все играли кто во что горазд. Сначала французы ввязались в бой с корпусом Неверовского, что замедлило их движение к Смоленску. Потом 15 августа, достигнув Смоленска, французы вдруг начали чего-то ждать! В этот момент в городе были измученные боем солдаты Неверовского, корпус Раевского и смоленское ополчение. Больше 100 тысяч французов должны были раздавить этот «храбрый и несчастный» гарнизон. Однако 16 августа атаки французов были слабые. Может, Наполеон не хотел спугнуть сбор в Смоленске всех русских войск? Но если он и в самом деле обдумывал операцию, то первое и главное, что ему следовало сделать – послать кого-то, чтобы отсечь русским пути отхода, создать мешок. Тогда Смоленск стал бы его «Малым Гибралтаром». Имея солидное преимущество (183 тысячи против 110 тысяч русских), Наполеон, казалось, должен был отрядить в тыл неприятеля не один, а два отряда. (Барклай этого и опасался, потому, продержавшись в Смоленске день 16 августа, решил уходить из города пока не поздно). Но Жюно был послан в обход только 17 августа, когда стало известно, что русские уходят из Смоленска, да и то не сумел переправиться через Днепр. Поняв, что русские вот-вот вскользнут, Наполеон в 15 часов того дня бросил войска на генеральный штурм. Летний день долог – может, Наполеон надеялся устроить погоню в ночи, ухватить русскую армию хотя бы за хвост? Но и до ночи французы не могли взять город. Они вошли в Смоленск только после того, как русские оставили его.
