Священное писание. Бернадетт понятия не имела, какую часть Библии бывший священник искажал себе в угоду. Звучало как-то ветхозаветно: «Гибель твоя пришла к тебе, о, обитающий на земле. Время пришло, близок день – не празднества, но буйства в горах. Еще немного, и изолью я гнев мой на тебя, ярость мою обрушу на тебя. Буду судить тебя по содеянному тобой и покараю тебя за все мерзости твои. Глаз мой не будет знать пощады, не будет во мне жалости. Я покараю тебя по содеянному тобой, пока мерзости твои при тебе остаются. Тогда ты и узнаешь, что это я, Господь, нанес тебе удар».
Бернадетт не знала, очнулся ли Гарсиа, жив ли он. Она надеялась хоть что-то от него услышать – слово, бормотание. Слышна же была одна лишь гневная речь бывшего священника, и у нее сложилось впечатление, что тому все равно, в сознании его слушатель или нет, жив ли он еще или уже нет. Отняв ухо от стены, она, успокаиваясь, перевела дух и свободной рукой достала из кармана сотовый телефон. Подумала было позвать на помощь, но народу из Бюро понадобится слишком много времени, чтобы добраться в такую даль, а можно ли доверить местным ребятам освобождение заложника, она не знала, поэтому сунула телефон обратно в карман и поудобнее устроила рукоять пистолета в ладони. Надеяться она могла только на себя одну. Бернадетт прикинула прочность двери между двумя окнами. Слишком тяжела, чтобы она ее вышибла с одного-двух ударов, к тому же Куэйд наверняка запер ее так же крепко, как и свой защищенный не хуже Форт-Нокса[34] дом. Гаражная дверь по ту сторону сарая отпадала напрочь – через занавески было плохо видно, чтобы как следует прицелиться через окно. Нужно выманить его наружу.
Бернадетт подняла голову и снова заглянула через дырявые шторки. Куэйд уже стоял не на коленях возле пленника, а у другой длинной стены. Облик, который отложился у нее в памяти по отражению в зеркале ванной, существенно отличался от настоящего. Он был еще выше ростом, чем ей представлялось, и более кряжистый. Плечи, казалось, заполняли все длинное узкое пространство. Руки – такие же большие, как и лицо. По виду он вполне мог убить кого-то одним ударом. Было в этих руках что-то знакомое.
Куэйд принялся оглядывать инструменты, свисавшие над верстаком. На одном из них взгляд его, похоже, останавливался чаще всего. «Мерзавец», – прошептала Бернадетт и стала подниматься, готовясь к прорыву через окно – руками в кожаных перчатках она вышибет стекло. Через дырочку в занавеске она заметила, как Куэйд протянул руку, а потом отдернул ее, обернулся и, посмотрев прямо на нее, направился к двери. Бернадетт пригнулась и рванула вокруг сарая.
Он решил сходить к машине и взять оружие, которое уже успел покрыть кровью, и не важно, что оно туповато. По сути, тупой топор – это даже хорошо: пусть вор пострадает. Ему не хотелось пускать в ход только что отточенные ножи, чтобы потом снова чистить и точить их. Подойдя к двери, он откинул засов, взялся за ручку и тут услышал у себя за спиной стон.
– Вы выбрали не тот дом, мистер.
Опять стон. Больше Куэйд слушать этого не желал.
Круто развернувшись, он подошел к корзине с тряпьем, выхватил поношенную футболку в моторном масле и понес ее к пленнику. Наклонился, ухватил в кулак волосы на голове злодея и оторвал его лицо от пола. Запихнул тряпку в рот и задержался, осматривая раненый лоб.
– Тебе, приятель, к доктору бы, чтоб он на шишак твой глянул. – Даже с кляпом во рту мужчина снова издал стон. Куэйд выхватил из кармана револьвер и наставил его на чужака. – Заткнись, черт, а не то вот это на десерт слопаешь! – Куэйд выпустил волосы: голова вора шмякнулась на цемент.
С минуту он стоял над пленником, оглядывая его и гадая, есть у того при себе бумажник, нож или пистолет. Обыскивать жертву Куэйд не торопился – он подождет, пока все будет кончено, а потом пошарит у малого в карманах. Он знал имена всех, кого казнил прежде, хотелось узнать имя и этого.
Куэйд вышел из сарая, оставив дверь открытой. Страх сменился бравадой. Вынув из кармана фонарик, он включил его и зашагал, светя перед собой. Другой рукой он сжимал рукоять револьвера.
Услышав стоны Гарсиа, донесшиеся через открытую дверь, Бернадетт почувствовала, как с ее сердца упал камень. Босс жив и вполне в сознании, чтобы издавать звуки.
Из своего укрытия она смотрела в спину Куэйда, шагавшего через двор. На открытом месте, на свежем ночном воздухе казалось, что гад стал поменьше в размерах, зато шансов с ним справиться, похоже, прибавилось. В то же время она видела – у него револьвер. Похоже, гад чванится, расхаживая с ним. Мелькнула фантастическая мысль, не выстрелить ли ему в спину, только это не в ее стиле. И потом, время ночное, а даже лучшие снайперы мажут в темноте, стреляя по движущимся мишеням. Если она промахнется, это будет означать верную смерть и для нее, и для Гарсиа.
Куэйд светил фонариком в сторону подъездной дорожки, он за чем-то направлялся к машине. Времени у нее в обрез. Захотелось выманить Куэйда на свет, но подальше от Гарсиа. Перестрелка в узком сарае может выйти боком. Она перевела взгляд со двора на дом. Надо заманить гада туда и взять его.
И Бернадетт стремглав понеслась от постройки к задней части дома.
Склонившись над открытым багажником, Куэйд решал, какое наказание за вторжение будет подобающим. Чужак попытался вломиться в жилище другого человека, чтобы ограбить и убить его да еще и, наверное, надругаться над ним. Не останови его Куэйд, злодей вышиб бы дверь, пробрался в дом и совершил свои преступления.
Вышиб дверь. Вышиб и вошел в дом. Куэйда осенило. Следует его лишить ступни… Или ноги целиком. Обеих ног. Установив фонарик на дне багажника, Куэйд взял перчатки и, морщась, надел их. От высохшей крови они пожухли и жали в пальцах. Он поработал руками, разминая кожу. Теперь она обтягивала руки так же удобно, как и его перчатки для занятий тяжелой атлетикой, – и ему это нравилось.
Бернадетт добежала до ступенек и взлетела на крыльцо. Света из кухонного окна было достаточно, чтобы прицелиться. Подняв руки, она нажала на спуск, обратив замок в фонтан щепок, ударом ноги открыла дверь и зашла в дом. Пробегая через кухню, бросила взгляд на раковину и подумала о том, что увидела в окне: женский язык на белом фаянсе. Рядом с плотью Станнард в раковине мог бы оказаться и кусок Гарсиа.
«Не будет этому убийце суда», – дала она себе слово. И никуда она не станет звонить, пока все это не кончится.
Глава 48
При звуке пистолетного выстрела голова Куэйда резко дернулась в сторону. Значит, он ошибся. У вора был сообщник, и это животное только что выстрелом проложило себе дорогу в дом. Куэйд вытащил револьвер, другой рукой достал со дна багажника топор. Он побежал к задней части дома, встал на нижние ступеньки и произнес слова, больше походившие на приказ, чем на молитву: «Ныне будь со мной, Боже!» Взбегая вверх, он еще крепче сжал оружие в обеих руках, зато хватка по мере понимания того, что в действительности происходит, стала у него ослабевать. Изнутри дома ему слышались их вопли. В ушах стояли ужасные, захлебывающиеся крики и мольбы о пощаде в одно слово: «Прошу! Не надо! Прошу! Нет! Перестаньте! Боже! Помогите!»
– Иду! – заорал он, вбегая в заднюю дверь и устремляясь на кухню. – Мама, держись! Отец! Я иду! Девчонки! Иду!
И встал как вкопанный, вбежав в гостиную. Укрытая тканью мебель ожила. Души носились вокруг него, окружали, насмехались. То были бесы и дьяволы, призраки злостных грешников, которых он казнил. Они вернулись за ним, чтобы утащить его с собою в ад, помешать ему спасти своих родных. Куэйд закрыл глаза, перевел дыхание и вновь открыл. Призраки исчезли. Он тряхнул головой и дважды моргнул. Призраков не было, но он этому не верил – они попрятались, вот и все. Он должен выгнать их вон.
Бернадетт застыла посреди коридора второго этажа, слушая, как с топотом носится и кричит Куэйд. Она не знала, что он делает, и не понимала, что именно он кричит. Громкий удар заставил ее вздрогнуть. По звуку, похоже, опрокидывает мебель. Снова вопит. Она подобралась поближе к лестнице, но все равно не разбирала слов. Прежде чем сообразить, что делать дальше, нужно взглянуть, что происходит внизу.
Шмыгнув в спальню, она прикрыла дверь, оставив лишь тонюсенькую щелку, обернулась и поразилась виду запятнанного матраса, жарящегося под потолочным освещением. Только тот, у кого нелады с головой, станет хранить такой ужасный сувенир с двумя заскорузлыми пятнами, похожими на огромные печальные глаза.
Внимание ее привлекла закрытая дверь в конце комнаты, которую она уже видела в тот раз. В отличие от всего остального дома в гардеробной, видимо, темно. Сможет она сосредоточиться, когда безумец бушует прямо под ней? Получится у нее так быстро снова воспользоваться своим даром? Это дело уже заставило ее выйти за все привычные ей пределы. Она убеждала себя, что попытка не принесет вреда. Она сразу поймет, если ничего не получится. Будет полно времени отказаться от попытки, переключить скорость и помчаться вниз.
Бернадетт закрыла глаза и успокоила дыхание. В этой комнате воздух казался насыщен оставшейся болью. Еще одно ощущение: жуткий страх, не только от кровати – отовсюду.
Она вздрогнула: снизу донесся очередной удар. «Пошевеливайся», – пробормотала она про себя, прошла по комнате к гардеробной, открыла дверь… и дыхание перехватило. «Невероятно», – прошептала она. Куэйд, казалось, хранил каждый предмет одежды, которую носили его родители, в том числе и свадебный наряд матери. От висевшего на одном конце перекладины платья мурашки побежали по телу: пластик укрывал призрачные завитки атласа и шифона, словно тело в морге. Опять громыхнуло – на этот раз точно под ней. Бернадетт зашла в гардеробную, закрыла за собой дверь и скользнула между двумя колючими шерстяными блейзерами (их когда-то надевал по воскресеньям отец Куэйда). Она готова была поклясться, что улавливает запах лосьона после бритья, дешевого и терпкого. Неужели после стольких лет все еще можно различить, каким одеколоном пользовался умерший человек? Или это запах его сына? У нее кружилась голова и поднималась тошнота и от той и от другой мысли.
Бернадетт забилась прямо у задней стенки, за свадебным платьем. Ей пришлось отвести пластик от своего лица – появилось ощущение, будто платье старается удушить ее. Прижавшись спиной к стене, она сползла по ней на пол и подтянула колени к груди. Судорога сотрясла ее тело. Такая поза в гардеробе была знакома. Жуткий страх начал охватывать ее. Это чувство мутило ей разум. «Избавься от него», – пробормотала она себе.
Стянула перчатки, засунула их в карман куртки, а из другого достала резиновый шарик, помедлила, собираясь развернуть его. Внизу под ней раздался резкий треск. «Блеск». Теперь он принялся стрелять. Обязательно нужно выяснить, что у него на уме, чтобы можно было одолеть его действенно и совершенно. Бернадетт положила кольцо в правую руку и, зажав его в ладони, закрыла глаза.
Ничего не было видно, кроме мрака, за собственными, плотно сжатыми веками. Она сделала долгий глубокий вдох через нос и выпустила воздух через рот. Кусок пластика терся о ее щеку. На этот раз она не стала вступать в борьбу, а тихо произнесла те самые слова:
– Господи, помоги мне видеть ясно.
Глава 49
«Он буйствует, он вне себя от ярости, отыскивая тех, кто проник в дом, прострелив дыру в задней двери. Таково единственное разумное объяснение», – думает Бернадетт. Иначе зачем ему устраивать погром? Мечется от одного предмета мебели к другому, срывает простыни, опрокидывает столы. Внизу полный разгром, море тряпок, дерева и штор. Вот Куэйд склоняется над креслом, рвет с него сиденье и пускает подушку по комнате, как толстенную летающую тарелку, она попадает в лампу и грохается вместе с ней на пол. Но он не отстает от кресла: пинает его и переворачивает.
Останавливается передохнуть от приступа гнева, промокая пот на лбу рукавом куртки. Она замечает, что Куэйд держит что-то в правой руке, затянутой в перчатку. Что это? В длинном
