– А?.. – тут Наташа поняла, о чем ее спрашивают. – Самый памятный… – Она ощутила под свитером того динозаврика, но поняла, что не в силах об этом рассказать: – Есть, наверное…
Бесчетнова удивил ее потухший вид – обычное такие темы были ее коньком. «Что это с ней?» – подумал Бесчетнов, рассказал практикантке историю про то, как ему однажды на новый год по пьянке подарили пистолет, который он потом так же по пьянке потерял, и отослал ее на улицу, велев без пяти хороших историй – одна смешная, одна грустная, одна трогательная, одна от ребенка, и одна от бабушки с мудрыми глазами – не приходить. Практикантка ушла. Бесчетнов надеялся, что она все же вернется до нового года, хотя обычно практиканты, не сумев выполнить задание, пропадали на неделю-полторы – может, надеялись, что начальник забудет, о чем была речь?
Думая об этом, Бесчетнов вздохнул и сказал, покрутив головой, в никуда:
– Как жить, баб Шур, как жить?!
Эту фразу из фильма «Любовь и голуби» он нередко вставлял в свою речь, и по разным поводам она означала разное. В данном контексте Бесчетнов, надо полагать, печалился о качестве журналистской смены.
В кабинете наступила тишина, только тарахтел на клавиатуре Петрушкин. Он тоже был удивлен наташиным молчанием – обычно она, придя с задания, тут же увлеченно начинала рассказывать, что там было интересного. Бесчетнов вдруг увидел, как Наташа отвернулась и беззвучно заплакала.
– Леха, пошли покурим! – сказал Бесчетнов, доставая из-за уха сигарету. – Пошли, пошли, всех денег не заработаешь…
Петрушкин недоуменно смотрел на него, но Бесчетнов мотнул головой в Наташину сторону и Петрушкин тоже увидел, как она давится рыданиями. Он встал и они быстро вышли из кабинета, оживленно о чем-то говоря.
– Чего это с ней? – уже в курилке спросил Петрушкин.
– Да кто знает… – ответил Бесчетнов. – Не в первый раз, а не говорит…
Глава 3
Войдя в комнату, Лидия увидела, что Наташа листает альбом с фотографиями, тот самый, где были снимки с отцом. Лидия замерла – Наташа не открывала этот альбом десять лет. Она подошла и села рядом. Слезы текли по Наташиным щекам и падали на целлофановые страницы. Наташа листала, а смотрели они вместе. Стояла тишина. Скоро заплакала и Лидия. На снимках она была молодая и счастливая. Счастье кончилось тогда, 31 декабря 1994 года. А потом она и постарела. Мужики вроде и ухлестывали за ней, но ни один не соответствовал мерке. Приводить их домой она не могла – как посмотрят дети? Ездить же по приятельским квартирам или обниматься в машинах было не по возрасту.
Она так до сих пор и работала в детском саду. Со времен кризиса там не так уж и многое изменилось к лучшему: хотя устроить сюда ребенка стоило тысячу долларов, но детсаду и персоналу от этих денег не доставалось ничего – разве что заведующей, да и то немного, остальное передавалось наверх. «Когда ж они наворуются?» – иногда удивлялась Лидия, но удивлялась все реже.
Дочь была ее радость. Сын – ее горе. Руслан после школы поступил было в летное училище, но инерции хватило ненадолго, да и летчики в конце девяностых снова стали никому не нужны: училище расформировали, курсантов разогнали на полпути кого куда. Руслан пытался поступать в университет, но на бюджет не попал, а на платное не было денег. Он обиделся на мать за то, что она не заплатила за учебу, хотя и понимал отлично, что денег ей взять неоткуда. Последним их капиталом была квартира и он время от времени подбивал мать продать ее, трехкомнатную, а купить поменьше да в районе поплоше, заплатить ему за учебу, а там он, выучившись, уж как-нибудь поднимется. Но Лидия не верила в это «как-нибудь». Она видела, что сын – не в отца. Это видно было с детства. Как-то так вышло, что из их детей девочка была по характеру мальчиком, а мальчик – девочкой. И хотя были у них и привычки, свойственные полу – Наташа легко плакала, а Руслан, например, легко дрался, – но сути это не меняло.
– Что с тобой, Наташенька? – тихо спросила мать.
Наташа, уткнувшись в ее плечо, словно маленький ребенок, заговорила сквозь рыдания о том, что была сегодня у ветерана-афганца, который учился вместе с их отцом, и который тогда, в тот самый день, ну тот, ты понимаешь, мама, был с ним вместе…
– Кутузов? Или Ураганов? – спросила Лидия.
– Кутузов… – ответила Наташа.
– И что говорит? – спросила Лидия.
– Он говорит, что папу убили… – проговорила Наташа. – Эти сволочи забили его целой толпой!
Она зарыдала. Лидия гладила ее по голове. Кутузов и ей когда-то давно рассказывал обо всем этом. Она тогда же решила постараться обо всем забыть. Нельзя же всю жизнь рвать сердце. Оно и так болело у нее в последние годы все чаще и сильнее.
Тут хлопнула дверь – это пришел Руслан.
– Маманя, а чего у нас есть пожрать?! – заорал он еще из прихожей, грохоча снимаемой и разбрасываемой в стороны обувью.
Лидия встала, вытирая слезы, и пошла к нему.
– Опять пьян? – спросила она.
– Да ты что, маманя?! – ответил Руслан. – Я как стекло!
Но она и так видела, что он пьян. В последнее время он стал пить чаще и больше. Руслан работал сейчас сторожем на автостоянке. В сторожку чуть ли не каждое его дежурство приходили мужики, которым негде было выпить, и за крышу над головой наливали и Руслану. Такая жизнь не шла ему на пользу. Доставшийся в наследство организм еще выдерживал, но явно из последних сил – Руслан уже не раз пропадал из дома, иногда приходил битый, иногда – без куртки, про которую говорил, что потерял. Лидия понимала, что или пропил, или сняли.
– А по какому поводу слезы, а? – спросил Руслан. – Чего ревем? Сеструха, чего ревем?!
Он бросился к Наташе, упал на диван и попытался ее обнять. Она отстранилась. Альбом упал и открылся на странице, где была большая цветная фотография отца в мундире и при всех орденах – на похоронах она стояла за гробом.
– Ууууу… Развели тоску… – простонал Руслан. – Нету отца, нету. Надо жить без него. Что теперь? Вот скоро новый год – давайте хоть раз справим его как люди…
Отец умер 31 декабря и за все эти годы ни Лидия, ни Наташа не могли заставить себя радоваться празднику. Не было у них больше этого праздника. Только к Рождеству оттаивала у обеих душа. Руслан, замечала Лидия, давно уже тяготился этим. Уже года три у него появлялись на Новый год неотложные дела. Лидия понимала, что он просто уходит в какие-то компании, где ему наверняка веселее, чем дома. Ее и саму звали на новый год к себе друзья, она однажды и пошла, но с течением вечера становилась все грустнее и грустнее, а потом и совсем ушла – нечего портить людям праздник.
– Русик, что ты говоришь, как мы будем его справлять? – спросила Наташа. – Мне сегодня рассказали – отца убили в вытрезвителе.
– И что? – Руслан откинулся на спинку и начал искать глазами пульт от телевизора. – И что? Это было черт знает когда. Сидел бы дома – и был бы жив до сих пор! Надо меньше пить, как говорится…
– Замолчи! – прокричала Лидия. – Уж тебе ли говорить?! Ты хоть помнишь вечер, когда ты приходил домой трезвым?
– Ой, маманя, не начинай… – загнусил Руслан. – Не начинай. Я по чуть-чуть. И я в пьяном виде хожу по стеночке, не привлекая ничьего внимания…
– Вот именно. В том числе и женского… – жестко сказала мать. Девушки почему-то мало интересовались Русланом даже в курсантские времена, хотя и синие глаза, и чуб, и рост – все было при нем. «Характер чуют… – думала Лидия. – Характер бабий – кому он с таким характером нужен»…
– Маманя, а зачем мне эти бабы? – поднял брови Руслан. – Ну если вдруг невтерпеж, так достаточно позвонить, и любую королеву красоты привезут прямо к нам на стоянку за 300 рублей в час!
– Руслан, думай, что говоришь! – возмутилась Наташа.
– А не я поднял этот разговор, не я! Претензии не ко мне… – пьяненько проговорил Руслан, покачивая перед носом Наташи указательным пальцем. – Вон у нас маманя, как я понял, скучает без невестки.
Лидия вздохнула и пошла на кухню. Наташа подняла альбом и положила его в шкаф – не было сил его смотреть. Руслан включил телевизор и уставился на какой-то концерт. Наташа сидела рядом. «Что они
