Натюрморт с дятлом

королевских лилий, поднялся к помосту, где стоял трон. Народ горячо приветствовал премьера как предводителя военного переворота, но было ясно, что публика бережет ладони. Внезапно по толпе прокатилась мощная волна ликования, сходного с религиозным экстазом. Слезы, точно прыгающие бобы, одновременно брызнули из пятидесяти тысяч пар глаз, и множество глоток испустили единый глубокий вздох. «Боже, храни королеву!» – воскликнул премьер-министр, и то, что он не верит в Бога, в тот момент было совершенно не важно. «Боже, храни королеву!» – подхватили сановники, солдаты, плачущие женщины, простые рабочие и дети. Наконец появилась и виновница торжества. Волоча за собой волны горностаевой мантии, она медленно поднималась по ступеням – священная марионетка, облаченная в волшебный наряд на счастье народа и на гордость стране, окруженная аурой концентрированной истории, физическое и духовное воплощение монархии, изумрудный колпачок на тюбике зубной пасты государства, прелестная родинка на искаженном лице нации. «Боже, храни королеву Хулиетту! Да здравствует Хулиетта! Да здравствует королева!»

75

Отец Макса, король Эрвиг IV, обрюхатил кухарку. Худосочная девчушка – плод его легкомыслия – очаровала его, и до того, как родился Макс, он частенько заглядывал на кухню, где среди капустных листьев и связок лука качал ее на своем царственном колене. Эрвиг хотел удочерить ребенка, но мать девочки, такая же вспыльчивая и упрямая, какой впоследствии стала и Хулиетта, не позволила ему этого. «Тебя устраивает, что я живу при кухне, – заявила она, – значит, и малышка останется здесь же».

После рождения Макса, когда у короля Эрвига наконец-то появился законный наследник, он отыскал Хулиетту – ей тогда уже было одиннадцать – и сунул в ее липкую от варенья, худенькую ручонку свидетельство о признании отцовства. «Придет день, когда оно может тебе понадобиться», – сказал дочери Эрвиг. Копию бумаги он спрятал вместе с секретными документами. Через много десятилетий их обнаружил член революционного комитета по выбору престолонаследника, занимавшийся исследованием генеалогического древа Фюрстенберг- Баркалона.

Все это время Хулиетта знала, что Макс – ее сводный брат, но, уважая мать и при жизни, и после смерти, никогда не упоминала об этом факте. Тем не менее, когда к ней явились агенты революции (она сидела перед камином и рубила можжевельник), Хулиетта решила почтить память отца и честно призналась, что в ее жилах течет голубая кровь.

«Мы потеряли веру в Макса и Тилли, – сказали ей, – а кроме того, Макс отрекся от престола. Его сыновья – мерзавцы, они не годятся в наследники. Мы хотели сделать королевой Ли- Шери, но вам известно, до чего она докатилась. Остается только ваша кандидатура, и вы прекрасно подходите на эту роль. Вы – представительница одновременно и благородного королевского рода, и славного простого люда. На вашей голове королевский венец будет не просто куском металла, символизирующим автократическую власть, но атрибутом истинно демократического, социалистического правления. Вы станете народной королевой, так как, будучи аристократкой по рождению, происходите из народных масс. Вы даже говорите на языке своей матери, на старом языке. И вообще, если уж речь зашла о Фюрстенберг-Баркалона, здравого смысла у вас больше, чем у них у всех, вместе взятых».

Поначалу революционных лидеров слегка смущал возраст Хулиетты, но, увидев, с какой силой она орудует топором, лидеры переглянулись и одобрительно кивнули. «Она переживет двадцатый век», – предсказали они.

И вот, вскоре после Рождества, старая Хулиетта взошла на трон, а весной публично приняла изящно выполненные королевские регалии: скипетр, перстень и, наконец, собственно корону. Это чрезвычайно волнующее событие прошло с такой невообразимой пышностью, с такой помпезностью – в лучшем смысле этого слова, – что ни один человек в толпе, ни даже сам премьер-министр не заметил, что во время коронации старуха не разжимала левый кулак, а если бы на это и обратили внимание (что очень маловероятно), все равно никто бы не догадался, что в руке у нее живая лягушка. Когда земноводное заквакало, все решили, что звук сей исходит из кишечника престарелой королевы, и продолжили торжественную церемонию.

После коронации своим первым указом Хулиетта постановила подтвердить дипломатические отношения с Боливией и Перу, недвусмысленно намекнув послам этих государств, что подношение в виде некоторого количества свежего кокаина (разумеется, предназначенного строго для медицинских целей) будет расценено как отличный залог дружбы.

Вторым королевским актом Хулиетты стало личное обращение к президенту Соединенных Штатов Америки с просьбой смягчить приговор некоему «политзаключенному», отбывающему срок в федеральной тюрьме штата Вашингтон. Чтобы не нарушать протокола, президенту не оставалось ничего другого, как удовлетворить просьбу.

76

– Здравствуй, милый. Есть новости насчет известняка? – осведомилась Ли-Шери, обнимая Абена Физеля. Принцесса поцеловала его в губы и испытала явное удовольствие, когда его руки тут же скользнули под ее пеньюар.

– Кто можно думать о камне, когда рядом живая плоть? – спросил Абен и крепче прижал ее к себе.

– Тише, дорогой, не торопись. Плоть никуда не денется. Так что там с известняком?

– Ну ладно, я иметь для тебя хороший новость. Судно уже идет через Суэц и через два дня должно будет здесь.

Ли-Шери завизжала от восторга.

– Я так рада, так рада! А ты разве не рад? Может, мы еще уложимся в срок, как ты думаешь?

– Ты говорить мне не спешить. Теперь я говорить тебе не спешить. Камень никуда не денется. Пирамида никуда не денется. Пирамида еще долго стоять на земле после того, как это быть в раю. – Унизанные перстнями пальцы Абена накрыли промежность принцессы.

– М-м-м, это уже и так почти в раю или скоро там будет. – Ловким движением енота, хватающего яблоко, бунтаря, чиркающего спичкой, Ли-Шери расстегнула молнию на штанах Абена.

77

Больше всего в письме Бернарда принцессу расстроило то, как плохо Дятел знал ее. Как всякая женщина вообще, как все женщины, родившиеся под созвездием Овна в частности, и как все рыжеволосые женщины-Овны в особенности, она не терпела, когда ее понимали превратно. Несправедливость по отношению к другим оскорбляла принцессу, несправедливость по отношению к ней самой заставляла ее кровь бурлить, точно серный источник. Она пошла на такие жертвы, поставила себя в экстремальные условия, и после всего этого он снисходительно отчитывает ее, как ребенка, а ее любовь, их любовь и вовсе считает пустяком – нет, это просто невыносимо! Единственный мужчина, который наверняка знал, как удержать любовь – по крайней мере она в это верила, – повел себя так, словно луна была головкой сыра в его личном холодильнике, и опять врожденная искренняя вера Ли-Шери в благородство романтических отношений разбилась о самые низменные проявления человеческого эгоизма и самовлюбленности. Ну все, хватит! Теперь уже она не попадется на эту удочку. Принцесса не могла сказать, что охладела к Бернарду, зато была готова громко и отчетливо объявить, что больше не намерена становиться жертвой любви. Она – принцесса, особая персона, наделенная совершенно особыми качествами, и с этого дня во всем, что касается противоположного пола, заказывать музыку будет только она.

Ей пришло в голову, что во всех ее связях с мужчинами и вообще в длительных отношениях известных ей пар присутствовал определенный дисбаланс. Один партнер непременно любил сильнее, чем другой. Похоже, это был закон природы, жестокий закон, приводивший к трениям и разладу. Принцессу крайне огорчало наличие столь несправедливого и отвратительного закона, но раз уж он все равно действует и дисбаланс неизбежен, то, наверное, проще и безопаснее быть тем партнером, который влюблен меньше. Ли-Шери поклялась, что впредь дисбаланс будет работать в ее пользу.

Нежно поглаживая измятую пачку «Кэмела», принцесса также поклялась расширить и углубить свою «теорию». Себя она рассматривала в качестве некоего соединительного звена с Аргоном, а видение, которое посещало ее в душной и безмолвной мансарде, должно было послужить фундаментом научного труда ее новой жизни. С этой целью она и послала за Абеном Физелем.

Когда после возвращения Ли-Шери с Гавайев он начал за ней ухаживать, то показал себя галантным, но малопривлекательным кавалером. Злоупотребление спиртным и жирной пищей не лучшим образом сказалось на его внешнем виде: толстые щеки и зеленый цвет лица делали его похожим на длинную жабу. Тем не менее, после того как принцесса вновь пожелала видеть его, намекнув на возможное согласие стать его женой, Абен волшебным образом преобразился. Оставив замашки плейбоя, он отправился в оздоровительный пансион в Северной Дакоте, где ему прописали диету из грейпфрутов и сырого чеснока, а также пешие прогулки по двадцать миль в день. Через месяц в двери Ежевичного Форта постучал стройный красавец, от которого лишь слегка попахивало чесноком. От изумления Ли-Шери чуть не лишилась дара речи. Прочитав в ее глазах одобрение, физель, не колеблясь, перешел к делу и подарил принцессе кольцо с огромным бриллиантом – размером чуть ли не с кругляш крекера «Ритц». Принцесса, однако, была не из тех, кого можно завоевать нахрапом.

– Что ты думаешь о будущем пирамид? – спросила она.

78

Расчеты показали, что на повторение великой пирамиды Хеопса с использованием современных технологий уйдет шесть лет и миллиард долларов. Чтобы воспроизвести точную копию пирамиды Чичен-Ицы, потребовалось бы еще больше времени и средств, но эта проблема касалась уже не ее, а полковника Сэндерса.[89]

Проект Ли-Шери был менее амбициозным. Сооружение размером в одну треть от величины пирамиды Гизы все равно будет огромным и прекрасно подойдет для целей принцессы.

– Твоя страна граничит с Египтом и расположена практически в той же местности, – напомнила принцесса Абену, – но туристы ее почти не посещают, потому что в ней нет достопримечательностей. Честно говоря, при упоминании твоей страны людям на ум приходят только нефтяные скважины, сумасшедшие прибыли, религиозный фанатизм и дурной вкус. А если ты построишь настоящую большую пирамиду, первую на Ближнем Востоке за три с лишним тысячелетия, она не только привлечет туристов со всего света, но и превратится в популярный символ, а страна обретет собственное лицо. Пирамида станет подлинным чудом национальной культуры. Кроме того, страна получит приличный доход и громкую рекламу. Люди уже не будут поспешно навешивать на вас ярлык дикарей-нуворишей, у которых под ногтями нефть, а в голове – один песок.

При этих словах Физель вспыхнул, однако идея его захватила. Как бизнесмену и патриоту план принцессы показался ему не лишенным смысла. Ли-Шери украсила пирамидальный пирог глазурью, пообещав выйти замуж за Абена по окончании строительства. Его пирамида станет роскошным памятником в честь возлюбленной, как знаменитый Тадж-Махал был монументом, воздвигнутым Шах-Джаханом для своей любимой жены. Физель, один из немногих на Земле, мог позволить себе выразить свою любовь в столь грандиозных масштабах.

Подумав две недели и спросив совета у отца, Абен согласился, но, прежде чем надеть на палец Ли-Шери кольцо с бриллиантом, поставил свое условие. Ни для кого не было секретом, что потенциальная невеста уже не девственница, а потому Физель потребовал, чтобы на время строительства пирамиды она переехала в его страну, поселилась поблизости от его дворца и раз в неделю пускала его в свою спальню.

Поскольку принцесса и сама намеревалась наблюдать за ходом работ, а также считала необходимым быть как можно дальше от острова Мак-Нил, она ничего не имела против переезда на родину Абена. Вопрос о требовании Физеля еженедельно проводить ночь в ее будуаре принцесса поставила на голосование. Сердце Ли-Шери ответило «нет», устрица же завопила «давно пора!». Занимавший амбивалентную позицию мозг в конце концов присоединился к мнению устрицы.

Вскоре было объявлено о помолвке.

79

Порой, расчесывая волосы, льющиеся по плечам, будто потоки лавы, струящиеся, словно златотканые хвосты огненных комет, принцесса видела в зеркале лицо шлюхи. В такие минуты она чувствовала себя мерзкой и грязной и заливала отражение в зеркале слезами, оплакивая девичью наивность, романтические грезы, серебристый свет луны. Однако теперь под ее мавританскими окнами жевали жвачку настоящие верблюды; раздвинув парчовые шторы, она могла видеть купола, и минареты, и финиковые пальмы, поразительно похожие на те, что были на пачке сигарет, а вдали, на горизонте, с каждым днем росла пирамида – ее пирамида.

Она будет подниматься до тех пор, пока ее высота не достигнет 160,6 фута. Она будет расти вширь, пока не займет площадь в 4,4 акра. Угол наклона каждой из четырех треугольных граней составит ровно 52 градуса и 51 минуту – точно так же, как у пирамид в Гизе. Разумеется, ее пирамида будет строго сориентирована по сторонам света. Кроме того, консультанты из Кембриджской обсерватории уверяли, что ее ориентация будет также учитывать положение солнца, луны и звезд. Внешние помещения и галереи предполагалось отдать под восточные базары, кафе и ночные клубы высшего разряда, а также разместить в них торговую выставку и небольшой, но важный музей левантийской археологии. Внутренние помещения станут личными покоями принцессы. Там она будет проводить наблюдения и ставить всесторонние опыты в области пирамидоведения. Таинственная сила пирамид, энергия излучения, которая предохраняет от тлена мертвые тела, затачивает лезвия, расширяет формы человеческой мысли и увеличивает потенцию, – вот что станет предметом исследований лучших умов планеты, а когда они изучат ее полностью, то соединят усилия, дабы использовать эту энергию так, как изначально задумывали аргонианцы. Может быть, импульсы пирамиды Ли-Шери помогут