вернуть Рыжебородых из другого измерения или же создадут современную расу лунных людей, которая в итоге одержит победу над солнечными силами.
Размышляя на пирамидальные темы (это занимало у принцессы почти все время), Ли-Шери больше не терзалась мыслью о том, что она использует Абена Физеля или позволяет ему использовать ее. Тогда она бросала в зеркало дерзкий взгляд и расчесывала волосы, точно они были зарей непрерывного восхода луны. Время от времени она брала с туалетного столика измятую пачку «Кэмела» и подносила ее к зеркалу, с улыбкой глядя, как великое слово ВЫБОР в который раз попирает законы отражения. Она добровольно выбрала свою нынешнюю жизнь, и если в этой жизни присутствовали какие-либо неприглядные стороны, что ж – она должна быть мужественной, чтобы перетерпеть позор. С другой стороны, нельзя сказать, что близость с женихом доставляла принцессе особые неудобства.
80
В первый раз раздвинув перед ним ноги, она чувствовала себя примерно как на приеме у дантиста. Волны страха, сомнений, обиды, вины и сентиментальности одновременно нахлынули на нее и загасили всякий намек на удовольствие. Крепко зажмурившись, Ли-Шери пыталась представить, что внутри нее Бернард, однако с этим новым мужчиной все было настолько по-иному, настолько непохоже и странно, что ее фантазии так и не приняли четкой формы. В последующие недели она немного расслабилась, главным образом из-за того, что Абен неожиданно оказался очень нежным партнером. По-прежнему не открывая глаз, принцесса машинально двигалась, словно удовлетворяла себя с помощью игрушки из секс-шопа, взбивая слабую пену где-то на грани механического оргазма. Когда же наконец она перешла эту грань – в полумраке, наполненном ароматом благовоний и звяканьем верблюжьих колокольчиков под окнами, – то расслабилась еще больше. В следующий раз, когда Абен начал раздевать ее у постели, она уже не закрывала глаза и только теперь поняла, как много упустила.
Несмотря на то что Абен возобновил активную ночную жизнь – по его словам, чтобы перед женитьбой напоследок окунуться в водоворот дискотек, – ежедневные тренировки в домашнем гимнастическом зале поддерживали его в отличной форме. У Абена был мужественной формы нос с семитской горбинкой, его обаятельная улыбка обнажала великолепные зубы – ровные и белоснежные (особенно по сравнению с гнилыми обломками во рту у Бернарда), а шоколадные глаза светились добротой. Его фаллос был длинным, изящным, гладким и изогнутым, как бровь финикийца. В возбужденном состоянии член аккуратно стоял, отклоняясь назад так, что его головка, блестящая и лиловая, как баклажан, почти касалась живота. Абен еще не успел лечь в постель, а принцесса уже ласкала этот восхитительный инструмент, изумляясь его природной гладкости, терлась о него сосками, прижимала к разгоряченным щекам. Бедный Физель едва успел оторвать ноги от пола, как Ли-Шери взяла его член в рот. Когда он кончил, выпустив ей в глотку пульсирующие струи полупрозрачного любовного клея, которым Купидон пытается скрепить мир, принцессе показалось, что ей в горло льется концентрированный экстаз, и от этого ее кровь сладко запела. Позднее тем же вечером Абен занялся ее клитором, проявив необычайную нежность, и когда он собрался обратно во дворец, принцесса намекнула, что встречаться раз в неделю – значит попросту обижать Афродиту. «В конце концов, ты – шейх, а я – рыжая», – шепнула она ему на ухо. С этого дня Абен посещал ее по средам и субботам, и ночи напролет они отдавались любовным утехам.
Ли-Шери неоднократно пробовала убедить себя, что влюблена в него, но в глубине души знала, что любит лишь ту часть его тела, которая находится ниже пояса. И как бы пылко ни защищала Физеля ее устрица, сердце принцессы оставалось непреклонным. В те минуты, когда устрица выражала свой восторг особенно бурно, сердце Ли-Шери мрачнело, хмуро поднимало воротник своего теплого пальто, поглубже надвигало на лоб котелок и, вставив в уголок угрюмо поджатых губ сигарету, долгими часами бродило по темным переулкам портового района. Если сердце не хочет слушать вагину, кого же оно тогда послушает? Вопрос остался без ответа, однако по средам и субботам ночи пролетали в сладострастном упоении, и до тех пор, пока не возникли проблемы с доставкой облицовочного известняка, строительство пирамиды шло с опережением графика.
81
Мораль определяется культурой. Культуру определяет климат. Климат зависит от географического положения. Сиэтл, где пели моллюски, прятались тролли, блестели ягоды ежевики, Сиэтл, над которым нависли заплатанные небеса, Сиэтл, беспрерывно мывший руки, как проктолог, теперь лежал далеко-далеко от нее – она похоронила его на задворках памяти, на илистом дне глубокого пруда. Теперь принцесса жила у границ огромной пустыни, под печатью солнца. В ее внутренней географии произошли обратные перемены. Из облезлой мансарды она переехала в роскошные апартаменты. Внешний и внутренний мир Ли-Шери поменялись местами. Но означало ли это, что поменялась ее психология? И повлияло ли это как-нибудь на ее моральные устои?
Может быть. Отчасти. И все-таки в сокровенной беспредельности мансарды произошло нечто такое, что если и не перечеркнуло смысл этих перемен полностью, то по крайней мере почти свело на нет их значимость. Принцесса с необычайной чуткостью начала ощущать мир предметов.
Благодаря пачке «Кэмела» Ли-Шери более не могла относиться к предмету с презрением. Благодаря пачке сигарет она излечилась от анималистического шовинизма. И ее знакомые по университету, и просвещенные делегаты экологического симпозиума – те, кто громче других выступал против половой, расовой и возрастной дискриминации, – ежечасно ограничивали в правах неодушевленные предметы, отказывая им в любви, уважении и просто во внимании. Несмотря на то что к каким-то определенным выводам по этому поводу принцесса не пришла, она стала относиться к самому мелкому, самому пустячному объекту так, словно он был живым существом.
Днем, на строительной площадке, она созерцала инструменты с не меньшим восхищением, чем рабочих, которым они принадлежали. Ее ладонь задерживалась на дверных ручках намного дольше, чем требовалось. Она похлопывала огромные гранитные плиты с той мимолетной лаской, с какой обычно гладят подбежавшую дворняжку. Она обращалась с камнями так, будто каждый из них обладал индивидуальностью, а деревянная фляжка, из которой она пила воду, утоляя жажду, стала ей ближе подруги; Ли-Шери бережно касалась губами ее горлышка и была готова защитить ее от посягательств любых недругов.
По вечерам, смыв с себя пыль и песок и нанеся на пылающий нос свежий слой оксида цинка (рыжие ведь легко обгорают), она бродила по квартире, бесцельно хватая все, что попадалось под руку – пепельницы, музыкальные шкатулки, кофейные чашки, ножи для разрезания конвертов, разные безделушки, конфеты, – и пристально всматриваясь в каждую вещицу, пока та не расширялась до размеров безграничной вселенной, столь же богатой и захватывающей, как и тот другой, более живой мир, который по-прежнему интересовал принцессу, но от которого она вновь отгородилась.
Если главное предназначение общества – стимулировать, направлять и вознаграждать мотивы и побуждения масс, что тогда способствует развитию скрытых сфер человека как индивида? Религия? Искусство? Природа? Нет. Церковь превратила религию в набор шаблонных ритуалов и зрелищ, а музеи то же самое сделали с искусством. Пленительная красота Большого Каньона и Ниагарского водопада иссякла из-за того, что на них глазели бесчисленные толпы. Так что же остается на долю скрытых сфер человека как отдельной личности?
Холодная цыплячья ножка на бумажной тарелке в ночи; кричащая помада, вырастающая из тюбика или исчезающая в нем по мановению руки; гнездышко из пенопласта, покинутое незнакомой вам «пташкой»; пара автомобильных «дворников», тщетно преследующих друг дружку, пока вы в дождь едете домой; что-то, что ваша нога нащупала под сиденьем в темноте кинозала; тупые карандаши; остроумные вилки; маленькие пузатые радиоприемники; галстуки-бабочки, сложенные в коробку; мыльные пузыри на стенке ванны? Да, это и есть те самые предметы – лески воздушных змеев, канистры из-под оливкового масла, сердца-валентинки, набитые сладкой нугой, – именно они и определяют связь между аутическим видением и эмпирическим миром; для того и нужна луна, чтобы показывать эти вещи в их истинном, загадочном свете.
Как-то в среду вечером, когда Ли-Шери и Абен Физель лежали в постели, отдыхая от любовных утех (после матча потребовалось провести два дополнительных тайма), принцесса неожиданно напугала и себя, и своего суженого: она вскочила с кровати, схватила баночку с вазелином, которую уже давно разглядывала в лучах луны, и громко спросила:
– Так что же все-таки случилось с золотым мячиком?
82
Постепенно Ли-Шери сблизилась с большинством окружавших ее неодушевленных предметов, включая тот неодушевленный предмет, который управляет репродуктивными циклами всех живых существ на земле, распоряжается приливами, влияет на душевное здоровье; тот неодушевленный предмет, о котором упоминал Хорхе Исаакс,[91] когда писал: «…история поэзии всех времен и народов – это попытка найти новые образы для луны». (Луна – Повелительница Предметов, поэтому вполне естественно, что Ли-Шери, практиковавшая лунацепцию, была с ней в союзе.) Тем не менее в доме принцессы имелся один предмет, который она старательно игнорировала, несмотря на то что лунный свет делал его особенно привлекательным. Речь идет о кольце, подаренном ей в знак помолвки.
Скорее всего смысл этого подарка просто пугал ее. В качестве любовника Абен Физель устраивал принцессу как нельзя лучше, но мысль об их браке вызывала у нее мурашки и бросала в холодный пот. Пытаясь представить себя в роли верной жены Физеля на всю оставшуюся жизнь, она неизменно мрачнела и вместо этого начинала думать о пирамиде, хотя день окончания строительства должен был стать и днем ее свадьбы.
По обычаям страны Физеля жениху и невесте запрещалось появляться на людях вместе, так что, за исключением горячих и влажных ночей по средам и субботам, Ли-Шери довольно редко виделась с Абеном. Он занимался доставкой материалов для пирамиды и обеспечивал рабочие руки. Все это удавалось ему так хорошо, что проект, на завершение которого по первоначальным расчетам требовалось как минимум два года, вполне мог быть закончен за двадцать месяцев – даже несмотря на задержку с поставкой облицовочного известняка. Абен, однако, почти не появлялся на строительной площадке. Завсегдатай ночных дискотек, он часто улетал в Рим или в Миконус, проводил там бурную ночь, после чего возвращался домой и, отоспавшись, посвящал себя напряженным тренировкам в спортзале и чесночно-грейпфрутовой диете. Абен запустил в космос спутник, чтобы смотреть трансляции всех матчей американского баскетбольного клуба, владельцем которого он являлся. По-видимому, он уделял значительную долю своего внимания спортивному бизнесу.
Через несколько дней после приезда Ли-Шери на родину Абена в ее честь был устроен пышный прием в фамильном дворце, где она встретилась с главой рода, Ихаем Физелем, одним из влиятельнейших людей в мире. Она также познакомилась с двумя братьями Абена. Мать жениха появилась лишь на несколько минут, а сестер принцесса не увидела вовсе.
Когда Ли-Шери спросила о них, Абен только пожал плечами и сказал, что это не важно. У принцессы создалось впечатление, что в стране Физелей с женщинами вообще считаются мало, и это, несомненно, было
– Какой такой золотой мячик вызывать твой интерес? – спросил Абен в ту ночь, когда неожиданно возник этот вопрос.
Ли-Шери не отвечала. Она просто не могла ответить, так как нуждалась в полном покое, чтобы мысленно переместиться в другую точку.
– Если ты хотеть этот золотой мячик, я его куплю. Пусть расходы тебя не беспокоить.
Принцесса по-прежнему молчала. Заметив, что она не отрывает завороженного взгляда от робкого, но чувственного сияния, исходящего из баночки с вазелином, и припомнив, что на американском жаргоне выражение «гонять мячик» служит эвфемизмом полового акта, Абен задумался, не означает ли словосочетание «золотой мячик» какой-нибудь особый вид секса, доселе ему неизвестный. Может быть, по аналогии с совершенством сферы «золотой мячик» подразумевает высшую ступень блаженства, которое он не сумел доставить своей партнерше, и теперь, чтобы исправить положение, нужен вазелин? Впервые в жизни усомнившись в себе, он хмуро спросил:
– Твой золотой мячик, ты иметь его с этот Дятел?
Прежде Абен никогда не упоминал о Бернарде, и этого неожиданного вопроса хватило, чтобы принцесса вышла из мечтательного оцепенения, хотя «вышла» – не вполне точное слово, ведь, как ни парадоксально, «уйти туда», в царство грез, можно лишь «оставаясь здесь».
– Э-э… гм… не совсем, – запинаясь, пробормотала Ли-Шери. Она поставила вазелин обратно на тумбочку, оторвав взор от липкой субстанции, мерцающей во тьме, точно маяк. – Он… как-то раз сказал мне про мячик. Просто я только сейчас поняла, что он имел в виду.
Удовлетворившись этим нелепым объяснением, Физель позволил сменить тему и поговорить об известняке. На следующее утро, однако, он разослал срочные телеграммы во все аэропорты и таможенные терминалы с требованием не пускать в страны арабского мира любого, кто предъявит паспорт на имя Бернарда Мики Рэнгла. В случае необходимости Абен разрешил применить силу.
83
Хотите верьте, хотите нет, но меньше чем через месяц человек именно с таким паспортом сошел с трапа самолета в Алжире. Узнав, что въезд в страну ему запрещен, он оказал сопротивление властям и был арестован.
Абена Физеля незамедлительно известили об инциденте. Физель отправил комиссару алжирской полиции ящик коньяка, бочонок икры и стек с усыпанной жемчугом рукоятью, ранее
