– Что ты говоришь? – спросил Филипп, схватил рюкзак и сунул внутрь руку.
– Теплый… – проговорил он. – Ожил…
Он увидел, как остальные, даже всегда надо всем хохочущий Семен Каменев, побледнели.
– Не томи, быстрей! – сквозь зубы проговорил Фомин.
Филипп достал куб из рюкзака и на сгибающихся ногах пошел вперед. Он поставил куб на плиту и отошел. Свет всех фонариков сосредоточился на этой плите, на черном кубе, который вдруг перестал быть черным, а сделался будто темно-прозрачным, как густое стекло.
– Ишь ты! – зачарованно сказал Андрей Каменев.
Все ждали. Но ничего не происходило. Так прошла минута, потом еще.
– Ну и что? – спросил Фомин. – Мы будем снимать кино или мы не будем снимать кино?
– Погоди, Игорь Сергеич, погоди… – проговорил Яков Громов. – Что-то же было – значит, и еще будет… Так, Филипп?
Филипп пожал плечами.
– Откуда я знаю? – проговорил он виновато. – Может, будет, а может – нет.
– Ты это брось! – вдруг зло сказал Иван Громов. – Сколько покойников мы по дороге сюда наделали, Плотников жизни не пожалел, а ты говоришь – может, будет, а может – нет?! Да ты что?!
– Оставь его в покое, Иван… – властно проговорила Жанна. – Это не он вас сюда затащил. Тебе приказали – значит, судьба. А остальные сами рвались, ведь так? Так что у всех – судьба. И куб этот – заработает, значит так и должно быть, а не заработает – ну, значит и так должно быть…
– И что же тогда, Жанна Вадимовна? – спросил Иван.
– Да ничего… – пожала она плечами.
– Устраиваемся. Все равно ведь, думаю, надо подождать. Так, Филипп?
– Ну да… Скорее всего надо подождать… – сказал Филипп. – Думаю, он сработает при каком-то астрономическом явлении – на восходе солнца, например…
Было уже совсем темно, когда решили устраиваться на ночлег. Загнали оба джипа в Аркаим и при свете фар попытались обустроить для жизни хотя бы одну из тех каменных комнат, на которые, словно на соты, делился весь город. Но каменные эти убежища промерзли так, что устроиться в них было невозможно. Тогда решили спать в машинах. Перед тем, как объявить отбой, Громовы пошептались о чем-то между собой, и после этого Яков Громов уехал на белом «Хаммере» вместе с Матвеем Алферовым и Львом Фадеевым по той же дороге, по которой они приехали.
– Это будет наша застава… – пояснил Громов остающимся. – И на всякий случай поставим боевое охранение. А то мало ли…
После этого, уже далеко за полночь, легли, наконец, спать. И вот теперь Филипп проснулся, будто что- то толкнуло его.
Он выбрался из машины и посмотрел на телефоне время. Было около четырех часов утра. Дверь «Хаммера» позади Филиппа хлопнула – он оглянулся и увидел, что это вылез Семен Канунников. Семен до сих пор был непонятен для Филиппа. Кто он, зачем пошел с ними, куда пропал в ночь нападения и как оказался в том доме, где держали Плотникова? Однако думать обо всем этом Филиппу было тяжело, да сейчас, решил он, и не время уже.
– Не спится? – спросил Канунников, и Филипп понял, что это его голос он слышал в машине.
– Не спится… – кивнул Филипп. – Трясет меня. Вдруг опять не будет ничего.
– Те трое, в Кулешовке, были наши, скины… – вдруг сказал Канунников. – А когда не вышло забрать куб, я пошел с вами, рассчитывая в удобный момент его стащить.
Филипп смотрел на него, вытаращив глаза.
– А зачем тебе он? – спросил Филипп. – Ну… Куб…
– Мне – ни за чем… – ответил Канунников. – Это для России. Россия погибла, надо спасать, но все занимаются какими-то своими делами, тонут в крохоборстве. Надо чтобы стало совсем плохо – тогда, наконец, люди возьмутся за ум…
– Какие толстые тараканы у тебя в голове… – сказал Филипп. – Уважаю. Чем кормишь?
– Смеешься? – недовольно буркнул Канунников.
– Да кто теперь поймет – смеюсь я или плачу? – вдруг устало проговорил Филипп. Они помолчали.
– А чего же ты его не стащил? – вдруг спросил Филипп.
– Передумал… – коротко ответил Канунников.
– Когда?
– А вот когда Плотников за тебя остался… – ответил Канунников. – А потом когда ребята за ним поехали. Хоть за мертвым – а поехали… Тогда я решил, что я с вами одной крови. Он ведь даже мне не сказал. Я ему тоже все про Россию говорил, а он только смеялся надо мной, говорил: «Нет ни греков, ни евреев, есть только люди». И еще говорил: «Научись любить себя, и тогда ты полюбишь других». И вот я думаю: если я других не люблю, значит, и себя не люблю? Но кого же я тогда люблю? А если никого, то для чего живу?
– Вот-вот… – сказал Филипп. – Назадавал Плотников нам вопросов, сам в сторону, а нам головы ломать…
Канунников мотнул головой. Из машины, светя себе телефоном, вылезла Жанна.
– Ну, что? – спросила она. – Уже пора?
– Да кто же знает? – спросил Филипп.
– Я знаю… – ответила Жанна. – Он опять теплый. И гудит.
Филипп вспыхнул и быстро пошел к «Хаммеру». Куб он оставил в сумке на заднем сиденьи. Открыв дверь, он услышал то самое гудение, которое разбудило Жанну. Нервное возбуждение мгновенно охватило Филиппа, голове стало горячо – он понял, что так или иначе, а что-нибудь сейчас произойдет.
Вынув куб, он быстро дошел до плиты и поставил его посредине. Филипп оглянулся: все – Жанна, Канунников, оба Каменевых, Яков Алферов, Фомин и Иван Громов – уже стояли рядом и зачарованно смотрели на куб, который снова стал темно-прозрачным.
– И что надо делать? – спросил Громов.
Филипп пожал плечами и сказал:
– Думайте о хорошем. Это как минимум не помешает.
– А что в нашей жизни было хорошего? – спросил Яков Алферов то ли всех, а то ли себя одного.
– Ну, не знаю… – сказал Филипп. – Думайте о детях. О любви.
– А у кого нет ни любви, ни детей? – спросила Жанна.
Филипп оглянулся на нее и сказал:
– Думайте, что будут…
Они молчали.
Куб зажужжал. И тут из какого-то проулка на площадь вышел Плотников. Он был в том же желтом пуховике, в котором убегал от мотеля. Все, остолбенев, уставились на него.
– Ни хрена себе! – сказал наконец Громов. – Сработал что ли твой агрегат, профессор?
– Да я еще ничего не нажимал… – пересохшими губами ответил Филипп.
– Блин, уже глюки от твоего аппарата! – пробормотал Фомин.
– Да какие же глюки? – вдруг сказал как ни в чем ни бывало Плотников. – Это я, живой.
– Да я же тебя лично снегом забросал! – закричал Фомин. – Блядь, так и знал, что рехнусь тут с вами!
– Да тихо ты! – сказал Иван Громов, не сводивший глаз с Плотникова. – Ты чего – откопался что ли?
– Смерти нет… – усмехнулся Плотников. – Уж ты-то, как солдат, должен это знать. Смерти нет. Душу не закопаешь. А тело что? Шкура. Пальто. Отряхнул, надел и пошел.
Канунников обошел всех, подбежал к Плотникову и обнял его.
– Брат! Брат! – сквозь слезы бормотал Канунников. – Ну ты даешь… И со мной так же будет?
– Если поверишь, то – да, так и будет! – отвечал ему Плотников, гладя Канунникова по голове, как ребенка.
– Да во что тут верить? – не мог угомониться Фомин. – Ты не настоящий. Тут место такое – аномалия. Филипп нам про это говорил – выход черной энергии! Это коллективная галлюцинация.
