Атернский перевал

Родольф Тёпфер Антернский перевал

При выходе из долины Шамони первой открывается взору Сервозская долина. Если снег уже исчез с соседних горных вершин, если луга вновь зазеленели, и заходящее солнце золотит окрестные скалы, эта долина, хоть и безлюдная, принимает приветливый вид. Кое-где рассыпаны одинокие хижины, а между ними находится небольшая гостиница, куда я зашел двенадцатого июня под вечер.

Из этой долины можно выйти различными путями. Некоторые идут большою дорогой, что проще всего. Но в те времена я был молод, считал себя завзятым туристом и презирал столь заурядный способ путешествия. Туристу надобны вершины, ущелья, опасности, приключения и всевозможные чудеса. Почему? Такова уж его природа. Как ослу не приходит в голову, что от мельницы до хлебопекарни можно идти не самым коротким, не самым ровным и удобным путем, так и туристу еще труднее представить себе, что от Сервоза до Женевы можно пройти не самой длинной, не самой крутой и скверной дорогой. Коммивояжеры, торговцы сыром, богачи и старые люди рассуждают, как ослы; писатели, художники, англичане и я рассуждали, как туристы.

Вот почему, явившись в Сервозскую гостиницу, я первым делом справился об особенностях здешних гор и переходов. Мне рассказали об Антернском перевале: узкий проход, зажатый между пиками Физа и подножьем Бюэ, трудная тропа, скалистая и голая вершина…

Я сразу увидел, что это именно то, что мне нужно, и решил завтра же пойти на поиски хорошего проводника. К несчастью, их не было во всей округе, и мне смогли указать лишь на охотника за сернами, способного, как говорили, заменить проводника. Но случилось так, что этого человека уже нанял английский турист, пожелавший отправиться в Сикст той же дорогой, что и я.

Я видел этого туриста: он сидел на пороге гостиницы, когда я туда входил. Это был джентльмен с благообразной внешностью, аккуратно и даже изысканно одетый, с очень изящными манерами, ибо он не ответил мне на поклон, когда я прошел мимо него. У благовоспитанных англичан это является признаком хорошего тона и светской привычки. Все же, когда я узнал, что единственного человека, который смог бы провести меня через Антернский перевал, нанял этот турист, я подошел к нему, очень желая уговорить его, чтобы он разрешил мне составить ему компанию, с условием, что я наполовину оплачу охотника за сернами.

Англичанин сидел, повернувшись лицом к Монблану, но впрочем на него не смотрел. Он зевал; в знак расположения зевнул и я, после чего счел нужным выждать несколько минут, чтобы дать милорду время освоиться с моей особой. Когда я почувствовал себя так, словно меня познакомили с ним, вернее представили ему, и момент показался мне подходящим, я ни к кому не обращаясь, вполголоса сказал: «Чудесно! Великолепное зрелище!»

Ни звука, ни движения в ответ. Я подошел поближе. «Сударь, – как можно учтивее обратился я к нему, – вы, конечно, прибыли из Шамони?

– Дау!

– Я тоже вышел оттуда сегодня утром».

Англичанин зевнул второй раз.

«Я не имел удовольствия встретить вас по дороге, сударь! Вы, наверное, прошли через Бальмский перевал?

– Ноу!

– Может быть через Прарион?

– Ноу!

– Вчера я перешел через Тет-Нуар, а завтра собираюсь отправиться через Антернский перевал, если найду проводника. Говорят, вам это удалось?

– Дау!…»

«Дау! Ноу! Черт бы побрал тебя, глупая скотина!» – выбранился я про себя. Потом, решив не медлить дальше, я спросил напрямик: «Не будет ли нескромно с моей стороны, сударь, если за неимением своего проводника, я попрошу у вас разрешения присоединиться к вам, оплатив наполовину вашего охотника за сернами?

– Дау, будет нешкромна!

– В таком случае, я не настаиваю», – ответил я и удалился в полном восторге от интересной беседы.

В путешествии порой выдается чудесный вечерний час, когда медленно бредешь наугад по пустынной и нехоженной местности, беззаботно любуясь пейзажем, изредка перекидываясь словом со случайным прохожим, а потом, почувствовав разыгравшийся во время ходьбы аппетит, вспоминаешь об ужине, который уже ждет тебя, чтобы утолить, твой голод.

Прогуливаясь таким образом, я поднялся на усеянную обломками камней скалу, которую здесь называют «горой Сен-Мишель». На скале щипали траву две козы; увидев меня, они убежали; оставшись хозяином положения, я присел под двумя молодыми деревцами, которые там росли.

Обстановка, однако, вряд ли сулила мне приключение. Не жди ничего такого, читатель, прошу тебя! Я там сидел, только и всего. Но, поверь мне, сидеть в таком месте и в такой час, это уже очень много! Долина тонула во мгле, но с той стороны, где она открывалась на Монблан, лился ослепительный свет. Он играл красками, озаряя ледники этой величавой вершины, и ее зубчатые края необычайно красиво выделялись на темной синеве неба. Солнце садилось, и свет мало-помалу покидал ледяные плато и бездонные пропасти. С последним солнечным лучом исчез из виду и последний горный пик; казалось, что жизнь отлетела от природы. Но тут все органы чувств, очарованные и скованные до этой минуты волшебною силой гор, начали пробуждаться, смутно вспоминая долину: щека ощутила свежее дуновение ветерка, ухо услышало шум реки, а ум спустился с высот созерцания до мысли об ужине.

За козами пришел пастух. Обратно мы возвращались с ним вместе. Добрый малый кое-что знал об Антерн-ском перевале, и я бы, конечно, предложил ему завтра быть моим проводником, если б не заметил, что он до крайности труслив. «Простые люди, еще так сяк, но господа, нет! Снег наверху еще очень глубокий. Не прошло и недели, как у Пьера там пропали две свиньи и жена тоже. Она их гнала с ярмарки в Самуане. Да свиньи какие откормленные! Хоть бы она продала их, по крайности деньги были бы целы! Нет, в