Тридцать пар любопытных глаз сошлись на Элари, пытаясь отыскать в нем нечто особенное. Юноше стало очень неуютно. Когда он заметил, что Суру здесь нет, то с ужасом подумал, что его друг сбежал в третий раз, который ему уж точно не простят.
— Второй раз он бежал, не в силах делать то, что нам велит долг, но что противно нашей сути. Такое можно понять и простить, но ещё он убил лучшего друга этого юноши — убил на его глазах — и поэтому виновен перед ним, а не перед нами. Примешь ли ты искупление кровью, Айскин Элари?
— Да, — совершенно не представляя, о чем идет речь, ответил юноша. По его позвоночнику пробежал неприятный холодок. Не обрек ли он друга на смерть?
— Хорошо.
Вдруг в зале стало очень тихо. Проследив за направлением взглядов, он увидел Суру — тот показался в одном из темных боковых проходов и теперь шел к нему, странно покачиваясь, явно нетвердо держась на ногах. Обеими руками он сжимал синюю чашу из глянцевитой керамики, украшенной странным узором. В чаше плескалось что-то красное… с недавних пор Элари был очень хорошо знаком этот цвет — кровь.
Лицо Суру, всего несколько минут назад смуглое, стало пепельно-серым, и, увидев его левое запястье, обмотанное тканью, Элари догадался — чья это кровь. Её было много — ровно столько, сколько может отдать файа, ещё оставаясь на ногах. Юноше вдруг стало страшно. Он почувствовал, как слабеют ноги.
Суру остановился перед ним. Элари увидел, как дрожат его крепкие руки, сжимающие чашу, и увидел его глаза, совсем не такие яркие, как недавно — взгляд существа, уже лишь наполовину осознающего мир, наполовину плавающего в сонной темноте. Он представил, каких усилий стоит Суру просто стоять на ногах… крови было так много… совсем свежей — над ней ещё поднимался пар.
— Я убил твоего друга, — Суру говорил очень тихо, но понятно. — Убил в приступе безумия, чтобы избавить от мучений, хотя мой долг требует бороться за жизнь товарищей до последнего вздоха — моего или их. И я ранил тебя больнее, чем мог бы оружием. Если ты согласен простить меня — прими этот дар, — он протянул Элари чашу.
Тот осторожно взял её, с ужасом чувствуя, какая она тяжелая… и теплая… теплая, словно кожа, под которой минуту назад текла эта кровь…
— Что… что я должен… с этим делать? — с трудом проглотив комок в горле спросил Элари.
— Выпить. Всю, до капли. Прямо сейчас.
Элари заглянул в чашу и его замутило.
'Она же ещё живая! — с ужасом подумал он о крови. — Живая! Она ещё его плоть! Я не могу пить кровь друга, который смотрит в мои глаза! Не могу! Не могу!'
— Я убил часть твоей души, твоей жизни — она умерла вместе с твоим товарищем, — сказал Суру. — Взамен я даю тебе часть своей жизни. Это справедливо. Ты можешь принять её… или не принять.
— А если нет? — голос Элари задрожал.
— Отказаться от уже принятого дара жизни — смертельное оскорбление. Тогда через три дня мы сойдемся в поединке и смерть рассудит, кто из нас прав.
— Прощение — дело добровольное, да? — голос Элари зазвучал неожиданно зло. — Хочешь — прощай, не хочешь — умирай, да?
— Ты можешь выбрать любое оружие, место — всё, кроме времени.
— Да? Мне уже предлагали, какой смертью умереть. Ты же… — Элари задохнулся от злости.
Суру промолчал, спокойно глядя на него, и юноша вдруг понял, что этот прирожденный боец просто позволит себя убить — чтобы он, дурак, не умер от собственной глупости… или заставит убить, если он не захочет. Элари захотелось грохнуть чашу об пол и завопить во весь голос… он уже сделал движение, когда Суру схватил его за руки. Они дрожали… но их хватка была крепкой.
— Слушай, ты, идиот! Если ты так поступишь с жертвенной кровью, ты смертельно оскорбишь не только меня — весь мой народ. Такого мы не прощаем никому. Здесь тридцать Воинов — лучших из лучших. Разбив чашу, ты не проживешь и секунды. Ради своей жизни, и ради моей тоже — прими дар!
— Ладно! — Элари стряхнул его руки, чуть не расплескав содержимое чаши. — Всё как хочешь! — он поднял чашу и резко припал к краю, чтобы покончить с этим побыстрее. В последний миг он ощутил запах… и его замутило. Он испугался, что сейчас его вырвет — прямо в чашу.
'Интересно, что они со мной тогда сделают? — подумал он с внезапно холодным любопытством. — Заставят умереть медленной смертью? Или очень медленной?'
Эта мысль придала ему мужества, и он сделал глоток. Его рот наполнился кровью… ещё живой кровью. В первый миг его желудок взбунтовался, но потом…
Потом он понял, что значит быть хищником — он пил кровь друга и ему нравился её вкус.
9.
Когда Элари опустил чашу, Суру невольно попятился. Перед ним стоял совсем другой юноша — гибкая фигура подобралась, мускулы напряглись, лицо стало твердым, глаза смотрели внимательно и остро. От их пристального блеска файа стало не по себе — они даже не просили добавки, а спокойно оценивали — взять ли её сейчас или подождать удобного случая.
Потом Элари моргнул и наваждение исчезло… но осталась эта невесомая легкость движений… и этот внимательный взгляд…
— Что с тобой? — спросил Суру.
— Я не знаю, — юноша прикрыл глаза, прислушиваясь к себе. — Словно я…
— В тебе — часть моей жизни. Теперь мы братья — ты и я.
— Наверно. Я чувствую… — Элари несколько раз повернулся с пугающей грацией, потом вдруг прямо с места прыгнул на целый метр вверх, кувыркнулся в воздухе и вновь стал на ноги. Его сандалии ударили в пол с шумом пистолетного выстрела, но тело даже не дрогнуло — оно осталось пружинистым и твердым. Вдруг он заметил, как смотрит на него Иситтала — совсем как… Прежде, чем он успел понять это, Суру начал оседать и юноша подхватил его на руки, не удивленный тем, насколько он легок.
Глава 7: В садах Лангпари
1.
— Интересно, почему они послали со мной тебя? — спросил Элари, отвернувшись от окна. За ним был уже вечер — вечер дня, когда он обрел брата. — Ну я — это понятно. Мне восемнадцать лет, по вашим законам я не могу здесь жить. Но ты — Воин, а их осталось так мало!
— Это просто. Побежавший дважды побежит вновь. Лучше отправить его туда, откуда бежать некуда. Так будет лучше для всех и для него самого. А Воины нужны везде… и я сам рад вернуться домой. Я познакомлю тебя с моей мамой.
— Она жива?
— В отличном здравии. И ещё, там у меня три сестры — три старших сестры, благодаря которым я и стал воином — иначе мне бы не удалось выжить, — Суру широко улыбнулся.
— А у меня никого нет, — просто ответил Элари.
— Извини, — Суру помолчал. — Я совсем забыл, кто ты. У нас почти нет сирот.
— Извиняю. Надеюсь, это не потребует от тебя нового искупления кровью?
— Только пары приятельских затрещин, — Суру улыбнулся ещё шире. — Кстати, как ты?
