— Всё прошло, — Элари задумался. — Только… только что-то во мне теперь всегда будет хотеть крови. Ты не представляешь, как это было приятно… чувствовать себя невесомым, как воздух, и твердым, как сталь. Все мои чувства обострились… я словно проснулся! И не хотел засыпать. Теперь я стыжусь этого, но не жалею. Увы.
— Ты думаешь, что в искуплении кровью платил только я? Ты тоже — своей наивностью. Теперь ты — не совсем прежний. Кстати, ты проживешь этот вечер без меня? Мне надо пойти кое-куда…
— Куда?
Суру смутился.
— Ну…
— Она красивая?
Суру промолчал, опустив голову, но смуглая кожа на его щеках стала чуть-чуть — самую малость — темнее.
— Извини. Я такой глупый…
— Ты красивый, — Суру как-то странно смотрел на него. У него был задумчиво-мечтательный взгляд. — У вас были одинаковые глаза.
— У кого?
— У Иситталы и у тебя, во время искупления кровью. Она смотрела на тебя… боюсь, у вас похожие души. Это опасно… но я плохо её знаю, Элари. Наши женщины свободны в своем выборе. Если она полюбила тебя, Ир не сможет её удержать… никто из нас не сможет. Это тоже закон — выбор в любви священен. Нельзя запретить любить.
— Мне надо её избегать? Чтобы мне не выпустили кишки?
Суру рассмеялся.
— Она сохранила мне жизнь, наплевав на законы — всего лишь затем, чтобы ты не расстроился. По-моему, огорчать такую девушку довольно неразумно… К тому же… она была лучшей в Садах… а ты будешь там жить… может быть, она…
— А короче нельзя?
— Короче, я завидую тебе. Ты можешь обрести великое счастье… в любом случае, она не причинит тебе вреда… умышленно. А ободранные плечи заживают быстро.
Теперь Элари тоже смутился и покраснел.
— Ладно, я пошел. Только не замечтайся. Нам этим же вечером на корабль, не забыл? Если я не приду в девять, иди в порт и жди там. На крайний случай… названия ты все равно не прочтешь… такой синий парусник с белыми мачтами. Он один, так что не спутаешь. Если я не приду — спокойно садись и уплывай. Я найду другой и через пару дней догоню. Идет?
— Ага.
Хлопнула дверь. Элари остался один. Он сбросил сандалии и с ногами забрался на стул у окна — ему нравилось смотреть на эту чужую жизнь… но его сердце уже пело в сладком предчувствии новых приключений. Ночное плавание на паруснике среди ароматов осени — о чем ещё можно мечтать?
Но сегодня этой мечте не суждено было исполнится.
2.
Элари не сразу понял, что надвигается буря. На северо-западе и севере небо резко потемнело от наползающих из пустыни мощных темных туч, — они плыли, казалось, прямо на него. Под основном их слоем, кое-где спускаясь почти до земли, неслись рваные, бурлящие низкие облака. В тучах непрерывно сверкали молнии. Их непрестанные розоватые вспышки дополнял гром, словно катавшийся по небу.
Скоро небо потемнело, словно опустившись на землю. Ветер всё усиливался. Что-то упруго било по стеклам… снег! Элари поспешно натянул теплую куртку и кинулся наружу. Пропустить такого он не мог.
Дверь на улицу открылась с трудом. Ветер промывал двор, поднимая вместе с крупинками песка кинжально заостренные камешки, бумагу, мусор и стебли бурьяна. Все это бешено кружилось в маленьких смерчах, что метались меж стен, пытаясь найти выход и продолжить свой бег. Они то и дело налетали на юношу, мешая смотреть и забивая пылью рот и нос. Он спешно вернулся назад и жадно припал к окну.
Пыль окутала город, становясь всё гуще и превращая день в ночь. Она просачивалась даже в мельчайшие щелочки. Как ни были плотны добротно сделанные рамы, пыль всё же находила, куда проникнуть, и на подоконниках появились узкие, постепенно растущие полоски.
Наконец, Элари начало казаться, что дом поднимает на воздух. Ветер гудел в кровле, неистово, почти до земли, склонялись деревья, беспомощно размахивая ветками, — они стали черными, будто их окунули в мазут. Город продувался насквозь. Машины подбрасывало на ухабах — на улицах уже появились наносы песка и намерзлины.
Уже должна была начаться настоящая ночь, но Суру не возвращался. Элари мог его понять — он и сам бы не сунулся на улицу, а в такую погоду ни один корабль не выйдет в море. Он успокаивал себя — такие бури тут наверняка дело обычное… ведь ветер ничего не ломал…
На улице повалило столб, снопы искр на миг осветили сумрачную комнату, дерево с разметенными ветвями, провод змеисто завился, прожег бурьян. Погасли огни и улица потеряла очертания. Элари весь обратился в слух. Из звуков, кроме устойчивого гула ветра, доносились обрывочные крики файа, судя по густому рокоту тракторов, заводивших тросы на крыши — чтобы их не снес ураган.
В сплошном ночном мраке терялись и изменялись ранее приметные ориентиры. Полосы деревьев гудели и сгибались в полудужия. Свет фар автомобилей выхватывал странные картины: казалось, что гнулись столбы, хотя они должны были ломаться, а не гнуться.
Ветер нес снег и пыль, они оседали на крыши домов, засыпали окна, двери. Кровля над головой юноши уже потрескивала в разных местах. Оборванные провода тревожно стучали по стеклам. Элари видел, как бульдозер раздвигает бугристые кучи мелкозема, чтобы жители могли выйти из засыпанного песком подвала. Черная буря обрушилась сразу, как лавина. Но благодаря многолетней привычке паники не было.
Элари больше не мог сидеть дома — тут, в темноте, было попросту жутко. Он не мог заснуть, ему постоянно казалось, что происходит что-то непоправимо страшное. Напялив на себя всю теплую одежду, какую смог найти, он выбрался на улицу.
Хотя было уже далеко за полночь, ураган не прекращался. Всю Байгару окутал мрак, столь густой и клокочущий, что Элари приходилось с опаской передвигать ноги и держаться за стену, чтобы не потерять равновесия. Мороз деревенил губы, обжигал пальцы в рукавицах и, казалось, леденил даже кровь. Юноша не мог поверить, что всего несколько часов назад ходил здесь в одной тунике и сандалиях на босу ногу.
Наносы снега и пыли росли прямо на глазах. Аллейка молодых тополей, посаженная явно этой весной, укрылась ползучим сугробом, а одно старое дерево рухнуло — Элари вскрикнул, когда толстый ствол переломило, как корабельную мачту. Его крик потерялся в гуле ветра, словно писк комара.
В облаках пыли, еле пробивая её, ползли трактора с зажженными фарами. В них возникали и пропадали фигуры файа, едва одолевавших неистовые порывы ветра. Где-то горело, растрепанный дым несло вместе с мусором, бумагой, снегом, палыми листьями. Всё труднее становилось дышать — воздух наполнился перетертым в пыль камнем. Бугор, канава, кустарник не мешали ветру и лишь ненадолго задерживали его. Встретив препятствие, ураган быстро заметал его пылью, сравнивал — и мчался дальше, в море. Насмерть замерзший Элари вернулся домой, в гулкий мрак, и вновь приник к окну.
Ветер не ослабевал, удерживая устойчивое северо-восточное направление. Он продолжал свою густую, будто сотканную из зловещих стонущих звуков песню. Элари уже слышал и утробное гудение сорванных дождевых труб, и плеск разбитого стекла, и скрежет отдираемых от кровли досок. Иногда наметала ледяная крупа, и тогда по стеклам будто шуршали и стучали намерзшими прутьями метел.
Внезапно рев урагана усилился — словно работающий вполсилы мотор запустили на полную мощность. Элари ощутил, как задрожало здание. На улице вырывало с корнем вековые деревья. Падая, они
