Джастин лениво потянулась и, подождав еще минуту, вышла. Моника только покачала головой: она до сих пор не понимала, зачем взяла в помощницы эту девушку, которой больше бы пристало целыми днями лежать на пляже, подставляя солнцу и без того смуглое тело.
Джастин совершенно не была приспособлена для работы, но уволить ее не позволяла жалость и чувство благодарности. Два года назад, когда произошла эта страшная история с Грегори, Моника не находила себе места. Она не могла оставаться дома одна и ночами бродила по улицам — страх перед одиночеством и воспоминаниями был сильнее, чем боязнь темноты и бродяг.
Как-то уже под утро она оказалась в залитом чернотой дворике и устало опустилась на скамейку, потому что ноги горели от долгой ходьбы. Она почти задремала, как вдруг очнулась от громких голосов и с ужасом увидела в бледном лунном свете нескольких человек — они неумолимо приближались, покачиваясь, как в кошмаре, вырваться из которого невозможно.
Моника вскочила и бросилась бежать, но было слишком поздно — они заметили метнувшуюся тень и перегородили дорогу. Их лица оказались совсем близко, и тяжелое дыхание, пахнущее вином, и дикий, какой-то животный блеск в глазах, и провалы ртов — все это словно парализовало Монику. Она была не в состоянии пошевелиться и покорно ожидала страшного конца. Сил хватило лишь на слабый полузадушенный вскрик, который еще больше распалил нападавших.
Но в одном из окон вдруг вспыхнул спасительный свет, и уже через мгновение распахнулась дверь. Будто маленький смерч пронесся по дворику с воинственным возгласом, и уже через десять минут Моника сидела в скрипящем от каждого движения кресле и пила мелкими глотками ледяной апельсиновый сок. А напротив стояла девушка в потрепанных джинсах и клетчатой рубашке, и на смуглом лице ее была видна свежая ссадина, а густые черные волосы рассыпались по плечам.
Когда Моника пришла в себя, она узнала, что спасительницу зовут Джастин, что ей двадцать лет, и она живет совсем одна, зарабатывая на жизнь продажей газет. В ее крохотной комнате, где вместо кровати лежал на полу матрас, а стол заменял кусок фанеры, Моника просидела до самого утра и впервые выговорилась. Слова сами рвались из горла, перемежаемые то слезами, то нервным смехом, то глотком текилы, которую заботливая Джастин подливала в пластиковый стаканчик, где блестел на дне кубик льда, уже почти растаявшего... Так и получилось, что через неделю в агентстве «Бьюти» появилась новая сотрудница.
Зазвонил телефон, и Моника очнулась от странного оцепенения. Сняв трубку, она услышала голос Майкла и улыбнулась.
— Как ты, сестренка?
— Спасибо, все в порядке. Извини, если я вчера была слишком резкой.
— Ничего, такое с каждым случается. У тебя какие-то проблемы? Я могу помочь?
Милый Майкл, он всегда был готов прийти на помощь, не понимая, что Моника ни за что не согласится принять от него хоть цент. Почему — она и сама не знала, но, однажды решив так, до сих пор не изменяла своему принципу, даже в самые трудные моменты.
— Не беспокойся, все уладится, — уверенно сказала она, совершенно не будучи в этом уверенной.
— Послушай, тут говорят, что этот Стоун собирается выкупить виллу. Я хотел предупредить, чтобы ты была осторожней. О нем ходят странные слухи, и я волнуюсь...
Монике показалось, что ее затягивает водоворот, и на мгновение стало так больно, что похолодели руки. Значит, свое обаяние Энтони расточал лишь для того, чтобы втереться в доверие и вынудить ее к продаже виллы. Но зачем ему понадобилось именно это место?
Ничего не понимая, она слушала взволнованный голос Майкла, выдвигавшего различные версии спасения виллы. Да, конечно, можно снова занять денег и расплатиться за нее окончательно, но кто одолжит такую сумму. Нет, снова оказаться в долгах — это не выход. Но и расстаться с виллой немыслимо, нет, должен существовать какой-то выход.
Ответив Майклу невпопад и попрощавшись, Моника положила трубку на рычаг и задумалась. В сложившейся ситуации самым верным было — не торопиться. Сегодняшний ужин — отличная возможность лучше узнать Энтони и попытаться разобраться в том, что он за человек и чего на самом деле добивается.
Вообще происходящее казалось Монике не совсем реальным, словно она сидела в зале театра и смотрела на сцену, где актеры разыгрывали представление с интригами, любовными коллизиями и гибелью второстепенного героя. Из-за этих проблем она никак не могла сосредоточиться на работе. А к полудню должны быть готовы эскизы нескольких вечерних платьев!
Вздохнув, Моника решительно взялась за дело. Придумывать фасоны одежды ей нравилось еще в детстве: она рисовала костюмчики и делала выкройки, а Джулия помогала дочери в шитье обновок для любимой куклы. И то, что Джордж был владельцем модного ателье, тоже сыграло свою роль. Моника часто приходила туда и смотрела, как работают художники, спускалась в пошивочную мастерскую, наблюдала, как снимают мерки и подгоняют готовое платье.
И постоянно придумывала, как бы она сама все это сделала, и выходило более красиво и стильно, но пока только в мечтах. Джордж не поощрял ее увлечения и постоянно пенял Джулии, что ее дочери не место в ателье: пусть лучше больше времени посвящает школе и общению с одноклассницами.
Но тут Джулия проявила твердость характера и настояла на своем. Монике позволено было приходить в ателье каждый день, ей даже выделили рабочий стол у окна. И некоторые из ее набросков послужили моделями новой партии деловых костюмов для женщин.
Моника и теперь вспоминала те дни с радостью — юность, легкость во всем, вера в безоблачное будущее. И первая влюбленность — в Майкла. Она долго скрывала свои чувства, тайно ревнуя его к многочисленным подружкам и отпуская по их поводу колкие замечания. Никто ничего не замечал — ни Джулия, ни сам объект нежности. И только проницательный Джордж догадался. Может, поэтому он и стал так холоден со своей падчерицей.
И однажды вечером, застав ее перед зеркалом, — Моника вернулась от парикмахера, по-модному остригшего и завившего ее густые каштановые волосы, — сказал раздельно:
— Мой сын не для тебя.
Она резко обернулась, сильно покраснев, но попыталась сделать вид, будто не понимает, о чем идет речь.
— Не изображай изумления, — продолжал Джордж, постукивая кончиком сигареты по серебряному портсигару, — ты еще не научилась притворяться.
Моника возмущенно пожала плечами и хотела выйти из комнаты, но он задержал ее, положив на плечо тяжелую руку.
— И запомни: пока я жив, не приближайся к Майклу. Он не будет твоим.
Она вывернулась и убежала наверх, в свою комнату, где на выкрашенных в голубой цвет стенах висели репродукции ее любимых художников, Моне и Дега; где стоял широкий диван с кучей подушек, а на стеллажах теснились книги по искусству и альбомы, и тонко пахло духами — холодноватый весенний запах ландышей.
Здесь так сладко мечталось о Майкле... В ящике стола, завернутая в обрезок красного шелка, хранилась его фотография — стройный юноша на берегу реки, ветер треплет русые волосы, а обнаженные руки протянуты вперед, словно манят в объятия. Сколько раз Моника целовала по ночам его изображение, не способное, увы, ответить взаимностью — как и сам Майкл, впрочем.
Нет, он теперь хорошо к ней относился, но воспринимал как маленькую девочку. Дарил иногда наборы шоколадных конфет или водил в соседнее кафе-мороженое, но и мысли не допускал о чем-то большем. А Моника уже переступила черту подростковости: это был еще бутон, но знаток мог бы разглядеть в нем будущий прелестный цветок.
За одно лето она вытянулась и постройнела, исчезли неловкость и некоторая неуклюжесть в движениях, свойственные и девочкам, и мальчикам в переходном возрасте. Моника была похожа на отца, от него ей достались карие миндалевидные глаза, опушенные густыми ресницами, высокие скулы, яркий крупный рот и крохотные родинки — поцелуи солнца, как говорил когда-то Билл. А от матери — нос с крохотной горбинкой и густые волосы того редкого цвета, который называют «червонным золотом».
К семнадцати годам Моника обзавелась несколькими поклонниками, но ни один из них не пробудил в
