болтовни. Он сходил в кухню, принес чайник и, разливая кипяток по стаканам, вдруг вспомнил.
— Совсем из головы вон. Я тебе тут штуковину одну принес. Не знаю, пригодится или нет.
Петька вытянул шею и насторожился. А Олег открыл узкую дверцу шкафа, вытащил картонную коробку. Петьку не пришлось звать: он уже был тут, рядом. Он побултыхал коробку над красным, чуть оттопыренным ухом, прислушался и нетерпеливо разорвал бумажную бечевку.
— А-а!.. Катушка! Для спиннинга. Олежка! Да это же мечта моей жизни! — Не выпуская из правой руки катушки, Петька подпрыгнул, повис на шее брата и прижался к его щеке. — Я же всегда говорил, что ты самый мировой парень на свете.
— Ладно, ладно, без преувеличений, — сказал Олег, ставя Петьку на пол.
— Смотри, с тормозом, все как надо. Ну теперь держись щуки и сомы! Всех переловим… Я возьму ее в школу?
— А что, у вас там рыба плавает?
— Не ехидничай с утра. Разве не понимаешь, человеку похвастаться нужно. Но я у тебя послушный. Правда? На, спрячь и не показывай больше пока. А то я за себя не ручаюсь.
Олег вспорол кривым ножом банку со шпротами, намазал толстые куски хлеба маслом:
— Ешь да поторапливайся.
— А на море можно ловить спиннингом? Как забросишь, ж-ж-ж! Начнешь накручивать, а там какой- нибудь иглобрюх сидит или морской черт. Потеха! Я читал про морского черта. Ох и страшило! От одной морды в обморок можно свалиться… Ну-ка, сколько времени? У-у! Опаздываю. У меня сегодня нехорошее предчувствие: наверняка по алгебре спросят.
— Вчера, конечно, его не было? Бедняга… Ты про письмо говорил. Где оно?
— Да на столе же. — Петька ловко проник рукой в чрево горы. — Вот. Ну, пока! Не забудь побрить щетину. Да приходи поскорее. Слышишь?
Олег ощипал бок серо-голубого конверта и вытянул белую упругую открытку. Это была повестка в милицию. Такие Олег рассылал, приглашая к себе на допрос. На этой же типографский шрифт был довольно тщательно подделан тушью, а вместо точек фиолетовыми чернилами были вписаны слова. Он прочитал:
«Просим явиться к 20 часам 26 апреля с. г. в Дом кратковременного отдыха по адресу: Крюков канал, 19, третья подворотня налево, IV этаж, комната 38 к сотруднику Финтикультяпову или позвонить по тел. нет. При себе необходимо иметь паспорт или другой документ, удостоверяющий личность, хорошее настроение и пустой желудок».
Подобными штучками мог заниматься только Геннадий, мастер на розыгрыши и мистификации. Олег повертел открытку, разглядывая и перечитывая Генкин труд, потом сложил ее вдвое и сунул в карман.
5
У стен домов, в тени, асфальт был черным, пупырчатым и скользким. Камень источал холод и сырость. Олег перешел на людную солнечную сторону, где худели, брызгаясь, сосульки и с устрашающим грохотом вываливались из водосточных труб под ноги прохожим ледяные болванки.
На тротуаре женщины плавно и бережно покачивали коляски с народившимися за зиму младенцами, а мальчишки, не обращая внимания на мокрядь, шумно бегали по лужам.
Олег жил в центральном, старом Ленинграде, а работал в новом. Для того чтобы добраться до него, нужно было два квартала пройти пешком, а потом сесть в душный, всегда переполненный автобус и ехать двадцать семь минут.
На Театральной площади, у газетного киоска, пестревшего, как рекламный столб, журналами, марками, значками, лотерейными билетами, Олег поднял воротник, погнул козырек светлой кепки и взлохматил, выпустив на лоб, чуть вьющиеся волосы. Дождавшись, когда у киоска никого не было, он круто вышел из-за угла и лег локтями на доску, заменявшую прилавок.
— «Футбол» есть? — спросил он свирепо, сведя к переносице брови.
Старуха киоскерша, носатая, худая, но бесформенная и неповоротливая в своих теплых одеждах, засмеялась мелким дрожащим смешком, откинув голову:
— Ах ты проказник! Придумаешь такое… Откуда же у меня «Футбол»? Он ведь по понедельникам…
— А «За рубежом»?
— И «За рубежом» нет.
— А жалобная книга?
Шутка совсем развеселила Максимовну. Олег расправил воротник и спросил:
— Что новенького?
— У меня все новенькое, старье не держим… А «Футбол» дома тебя дожидается, взяла я. — Голос у старухи был каркающий, простуженный.
Подходили торопливо люди, произносили, не глядя на киоскершу, газетные названия, рылись в карманах, доставая мелочь. Небыстрыми, захолодевшими пальцами, торчащими из заштопанных митенок, Максимовна растаскивала вложенные друг в друга листы, бренчала медяками в черном пластмассовом блюдечке.
Олег тоже взял «Смену» и «Известия».
— Как Петька-то мой? Не буянит?
— Ничего. Он у тебя нешумный, да и самостоятельный. Придет из школы — первым долгом за чайник… А вчера говорит: «Давайте, Максимовна, чаи гонять». Мы, мол, с вами одиночки. На полном серьезе. Ох, время-то, времечко бежит. Давно ли за мамкин подол цеплялся? А теперь… Вот только бы твой пострел без меня квартиру не поджег. Позавчера, в среду, весь вечер на кухне уголья толкли: приятель к нему пришел. Перемазались, что трубочисты, да и пол черным-чернехонек. Зачем, спрашиваю, мараетесь? Строго так спрашиваю. А мы, говорят, порох делаем…
— Порох?
— Вот-вот, я тоже так и обомлела. Для чего же это вам порох понадобился? Да разве скажут. А Петька божится, что, мол, жечь его не будут. Так ведь кто знает: вчера — одно, сегодня — иное. Вот и сижу сама не своя. Газеты продаю, а то и дело в нашу сторону гляну: не валит ли дым. Боюсь огня — страсть.
— Что за приятель? — спросил Олег, хмурясь.
— Да как же… Вовка. Иль нет… Борька… Ах ты господи, память-то старая. Не упомнила. Чернявенький такой, невысокий, родимое пятнышко на щеке, будто кто пальцем прижал… Бойкий такой мальчонка.
— Балахонов это. Знаю. Толька Балахонов.
— И верно, Балахонов. Он и есть. Петька его еще при мне Балахончиком звал.
— Вот я им покажу порох… Выдумают же, черти. Пиротехники!
— Ладно уж, ты не больно-то… Петька ребенок еще. Я ведь так просто, поболтать люблю. Может, им в школе такое задание дано?
— Если предположить, что школа — пороховой завод, тогда возможно. Всего хорошего, Максимовна. Здо?рово вы здесь мерзнете, в будке? Печка-то есть?
— Есть, есть. А отогреваюсь все одно дома. Максимовна осталась в своей избушке, а Олег пересек сквер и побежал к подходившему автобусу.
Глава вторая
