поезд пойдет и — тю-тю… И вот Шубников входит в вагон. Не знаю, в какой, в шестой там или в восьмой… Вот стоял у вагона и зашел в него. Идет по проходу, теснотища… А поезд вот-вот тронется. Смотрит Мишка туда-сюда… Бабы, ребятишки пищат… На второй полке парень лежит, одетый, под головой чемоданчик. Спиной ко всем… Шубников его даже пальцем не задел, не окликнул, только посмотрел на него. Тот возьми да и повернись. Шубников поманил его и шепотом спрашивает: «Фамилия как?» А тот отвечает, и тоже шепотом: «Куличик». Мишка мне потом говорил, что он этого Куличика чуть целовать при всех не начал. Вот как бывает. А? Может, думаешь, я загибаю? Будешь в управлении, зайди к Мишке, он скажет…
— Ничего я не думаю, — рассердился Олег, видя, что Гуляшкин не намеревается уходить. — Пойдем, дядя Федя, пойдем. Ну? Зачем нарываешься на неприятности? Выпил — и иди домой.
— Мой дом тут… Вот он. Понял?.. Ну не сердись, не сердись. Я сейчас. — Гуляшкин долго мял в пальцах тугую сигарету, шаркал спичкой с обгорелой головкой по коробку. Потом взял другую спичку, закурил и… уселся поудобнее. — Ну так что скажешь? Интуиция? А ведь когда-нибудь узнают, в чем тут дело. Нервы… Напряжение какое, и у Мишки, и у Куличика тоже… Вот я бы учился… Ох… А теперь все поздно… Но я хлеб даром не ел. Какие раньше преступники были! Сейчас — пф! Мелюзга, сопли… Вот помню, Сенька Туз… Одессит, международный вор… Языки знал, ходил в лаковых корочках и в накрахмаленной манишке. Работал всегда один. И как работал!.. Но и нахал высшего сорта. Когда я его взял, он мне и говорит: «Сгорел Сеня Туз. Бесславно сгорел. А за что? Разве не каждый хочет иметь капитал? Да, пришьют дырку…» Он знал все. Или татарин был, Абдулла… Красивый мужчина… Но страшный. На все шел, ни перед чем не останавливался… Тоже в расход пустили, за Тузом. И правильно, эти были конченые… Ни в чем не разбирались. Им бы только деньги, деньги… Жадны были. А вот слышал, может, профессор Гаев есть такой? Не слышал? О, голова! Член-корреспондент Академии наук. Лауреат… За… ну за какие-то расчеты о звездах… Тоже мой клиент. Ха-ха!.. Стесняется, скрывает, что было… Встретимся — шляпу приподымет и на другую сторону… А мне что? Мне и так хорошо… Не возьми я его тогда, кто знает, что было бы… Или Гошка Конь. Певцом стал, артистом. Басище во, что у протодьякона! В Мариинке пел, сейчас он уже на пенсию вышел. Как-то раз он мне билет дал, в ложу, а я так и не сумел прийти. В кабаке просидел весь вечер… Сколько их! Собрать бы всех… А то придет пижон, в белой рубашечке… Ученый, профессор… Раз, два, во всем разобрался… Почему? — вдруг стукнул кулаком по столу Гуляшкин. — Я спрашиваю: почему?..
— Не шуми, — сказал строго Олег. — Я тебя тоже спрашиваю: почему ты взъелся на Беклемишева? Потому что он сразу увидел, что первая версия — чепуха?
— Может, потому… А может, я ему… может, я ему завидую, а?.. Я, старик, завидую ему, сопляку… Что ты тогда скажешь? Может, я и…
Олег вздрогнул от рявкнувшего под рукой звонка.
— Кунгуров? К начальнику, срочно…
— К начальнику? — переспросил Олег. — К какому?
— К какому, к какому… К самому главному.
— Да кто это говорит? Постой, постой…
— Я бы на твоем месте раньше догадался.
— Генка! Ты?!
— Так какого же черта болтаешься на работе? Ты получил «повестку»?
Лишь сейчас Олег вспомнил о письме, засунутом в левый карман. Он не видел Генку давно, год, может быть, два, и ему хотелось встретиться с ним. Но как-то так сразу… А Петька?.. Опять он один будет весь вечер. Олег попытался перенести встречу.
— Иди ты к дьяволу, — сказал Генка. — Я и слышать ничего не желаю. Немедленно! Садись в такси и катай сюда.
Генка умел настаивать, а Олег не умел отказываться.
Позвонив Петьке, Олег сказал, чтобы он быстрее доделывал уроки и ложился спать, не дожидаясь его. Потом взял Гуляшкина под руку и вышел с ним на улицу.
3
Проводив Гуляшкина до дому, Олег сел в такси и поехал к Геннадию. Он добрался до него поздно, в начале десятого. На каждом точеном колышке большой дубовой вешалки висело по нескольку пальто, из чего Олег заключил, что у Генки полно гостей. Раздеваясь, он слышал за дверью буйные выкрики, смех, частую одновременную болтовню. Из комнаты просачивался дух съестного вместе с табачным дымом и спиртным запахом.
— Я не знаю, что у тебя сегодня, уж не день ли рождения? В любом случае это пригодится, — сказал Олег, отдавая Геннадию бутылку коньяка.
— Отгадал, что пригодится, и не отгадал насчет дня рождения.
Он ввел Олега в комнату. Их встретило нестройное «ура!». Олег был удивлен и обрадован: за столом сидели те, с кем он учился в школе.
— Прошу внимания, — поднял руку Генка. — Наш класс в результате естественных земных процессов почти удвоился. Поэтому знакомлю заново: Кунгуров Олег, личность чрезвычайно загадочная и в то же время проницательная. То, что проницательная, вы можете убедиться, взглянув на этот вполне реальный и доброкачественный коньяк. Холост, но имеет ребенка. Это ли не пример загадочности?
— Не заставляй его краснеть!
— Олег, научи…
Ему втиснули стул между Риммой Новиковой и незнакомой черноглазой соседкой Борьки Аникеева, которого прозвали Тютей-Путей за его манеру складывать губы трубочкой и говорить быстро и не очень разборчиво. Олег подумал, что в классе, видно, навечно останутся воспоминания о детских привязанностях и симпатиях. Иначе стул его не оказался бы именно здесь.
Римма раздобрела, черты лица ее огрубели, но она осталась такой же тихой и застенчивой, как прежде. Нагибаясь, Олег пожимал через стол руки, подмигивал тем, кого не мог достать, и старался каждому сказать что-нибудь шутливое, колкое или ласковое, приятное. Когда он здоровался с Риммой, она в смущении опустила глаза и проговорила:
— Познакомься, мой муж, — и качнулась на стуле, чтобы дать им возможность протянуть руки.
— И тут я опоздал…
— Штрафную Олежке!
— Будет знать, как опаздывать…
— Кунгуров, тост!
Олег поспешно положил в тарелочку салат и поднялся:
— Поесть не дадут… Ребята, вы же знаете: я принципиальный и воинствующий противник штрафов, — и продолжал, перекрикивая общее возмущение: — А выпить я готов. Я предлагаю тост за самоотверженную Клаву и за нашего очкарика, у которого за двадцать с лишним лет наконец-то впервые блеснула остроумная мысль собрать всех в кучу после стольких лет тяжкой разлуки.
— Ура-а-а!!
Он чокнулся с Генкой и Клавой. Геннадий опрокинул рюмку, пожевал лимон, потом снял очки с золотыми планками и начал протирать стекла краешком скатерти:
— Видите, ценит! Я всегда говорил, что из него толк выйдет…
— …одна бестолочь останется, — добавил Тютя-Путя.
— А ты все так и живешь остротами пятидесятых годов, бедняга? Кстати, в то время они тоже не были свеженькими, потому что перекочевали из девятнадцатого века.
— Я же не общаюсь с преступниками.
— О, если б они приносили остроты!..
— Аникеев, Кунгуров! Что вы там не поделили?! Выйдите из класса!..
— У Марии Ивановны голос был понежнее.
— Разве вы с Борисом сидели за одной партой? — спросила Олега черноглазая соседка.
