точно, как там сформулировано. Здесь, конечно, какая-то ошибка. Я до сих пор уверена, что перепутали карточки и мне записали отзыв той девчонки, которая шла передо мной. Она, действительно, полная бездарность.
В общем, я возмутилась страшно. Пошла к директору вместе с мамой (она, конечно, тоже отправилась за мной следом). Разговаривали битых полтора часа. Мама говорила, что у меня ярко выраженный талант, что все восхищались моей игрой в Оренбурге. Я представила все справки. Но ничего не помогло. Чудовищная несправедливость. Я заметила, что к провинциалам в Ленинграде очень плохо относятся, и убедилась в этом на собственной шкуре.
Приходится говорить, что с артистической карьерой мне не повезло. Даже на режиссерский факультет я не могла рассчитывать с такой отметкой по ведущему предмету. Просто ужас. Со мной два дня подряд была истерика. Мама «нажимала» на все, чтобы мне устроили повторный экзамен. Но времени не оставалось. Слава богу, что я еще успела подать документы в плановый институт.
Я чувствую, ты улыбаешься. От театрального до планового — путь странный. Но что было делать? Мама требовала (именно требовала), чтобы я ехала обратно домой. Но я не такая дура, чтобы, попав в Ленинград, покидать его. Неизвестно, что будет, но на следующий год, если удастся, снова попробую поступить в театральный. А если снова не выйдет, буду влачить свое жалкое существование в плановом. Четыре года — большой срок. Всякое может случиться: может быть, выйду замуж, стану женой. Культурные жены тоже не такое уж частое явление.
А пока, Маринка, сижу на лекциях и умираю с тоски. Уже вдалбливают в наши головы какие-то дифференциалы, интегралы, толкуют об экономической политике и еще о всяких вещах, таких же далеких от меня. Как ты понимаешь, рампа здесь ни при чем. Это не ирония. Это скорбь об упущенном счастье.
Потихоньку завидую энтузиастам. Они жадно ловят каждое слово и боятся пропустить какую-нибудь мысль о товаре или потребительской стоимости. Конечно, таких, как я, здесь раз, два, да и обчелся. Есть еще одна несчастная, вроде меня. Она держала в университет на филологический и по литературе получила «двойку». Вот мы, две неудачницы, и коротаем время лекций на «Камчатке».
С мамой мы поссорились перед отъездом. Но она, конечно, не выдержит и напишет мне письмо с ближайшей узловой станции. Она не может понять меня, моих мыслей, стремлений, а я — ее.
Много думала о тебе. Ты счастливая, у тебя есть определенная цель: ты будешь там слесарем или токарем, работать на заводе, повышать разряды. У меня была цель, но она куда-то ушла вдаль, затуманилась. Я что-то стала терять веру в свои способности (театральные). Пока была мама — верила. Она-то главным образом и заставляла меня верить в мой талант. А может, его никогда и не было? Но я уже отравлена театром; Вспоминаю слова Валентины Васильевны, руководительницы школьного кружка, которая говорила: «Бакеева свежа, молода, играет старательно, но играет она всегда одну и ту же роль — самоё себя». Мама тогда коршуном на нее налетела, а меня просила ее не слушать, потому что, дескать, Валентина Васильевна ничего не понимает в искусстве.
Чем все это кончится, не знаю. А пока пользуюсь случаем, чтобы рассмотреть Ленинград как следует. После Оренбурга кажется, что ты попала в какой-то музей. Каждый дом — экспонат. Извозчики исчезли совсем. Столько автомобилей на улицах, трамваев! Говорят, скоро по проспекту 25-го Октября пойдут троллейбусы — полутрамваи-полуавтобусы, то есть что-то странное. В общем, я снова влюбилась в Ленинград.
Тебя я ни о чем не расспрашиваю. Если найдешь нужным, сама напишешь, правда? Вот пока все.
Новосибирск, 16 октября 1936 года
Зойка, дорогая! Сегодня утром получила твое письмо. Когда поняла: от тебя — чуть не расцеловала почтальона. Я была уверена, что больше никогда не увижу твоего торопливого почерка.
Письмо же твое меня опечалило страшно. Как это так все случилось? Может, действительно недоразумение? Я представляю, как обидно, быть близко к цели и не достигнуть ее. Но ты, ради бога, не расстраивайся так, не все потеряно. Мало ли бывает огорчений в жизни? Обязательно попробуй поступить в училище еще раз. И хоть я никогда не видела тебя на сцене, мне хочется верить в твой талант. Я недавно читала, что Станиславского сначала не признавали как актера. Молодого Шаляпина даже в хор не приняли, сказали, будто у него нет голоса. А начинающему писать Горькому Короленко просто не советовал больше заниматься литературным трудом. Таких случаев много. Видишь, как бывает. Так что не отчаивайся, Зоенька.
В плановом институте тебе, конечно, должно быть скучно. Ты, по-моему, зря сдавала туда экзамены. Лучше уж устроилась бы куда-нибудь работать на год. Учиться тому, что не любишь, — хуже смерти. Я и часу бы не смогла так заниматься. Мне все время бы казалось, будто я всех кругом обманываю, и себя тоже. Зачем это нужно?
Очень мне жалко и маму твою. Ей, наверное, еще труднее было перенести твою неудачу на экзамене. По письмам твоим я вижу, ей больше всего хотелось, чтобы ты стала артисткой. Ты бы ее утешила, вместо того чтобы сердиться на нее.
Моя жизнь, Зойка, налаживается. Я даже начинаю потихоньку чувствовать себя сибирячкой. Исходила весь город, насколько это возможно. Он порядочный, хоть и куда меньше Ленинграда. И не такой красивый. Тут больше новых домов, чем старых. Но в этом своя прелесть.
Если захочешь, я тебе подробнее обо всем напишу в следующий раз, а пока кончаю. Не вешай носа, Зойка. Целую.
Твоя
Совершенно секретно
Новосибирск, 1940 год
Никогда не думал, что начну писать стихи, петь серенады и, таясь ото всех, точно тать ночной, заносить свои скудные мысли в дневник. И хоть стихов и серенад пока нет, дневник уже появился. Господи, неужели за ним последуют стихи и серенады? Я дрожу от этой гипотезы, но чувствую:
Этим оболтусам из моей комнаты не понять, что может переживать человек в таком состоянии. Я-то помню, как они издевались над Витькой Кульбицким, когда он влюбился в свою Валентину. Поэтому молчу. Но молчать не могу. Поэтому пишу. Кажется, понятно.
Худо. Тоскую, Может быть, даже умру с тоски. Пусть, не жалко.
Моя тяжкая болезнь именуется «amor», как сказал бы наш чудак-латинист. Согласен. Amor так amor. Но почему я должен страдать? Изобрели бы на худой конец какие-нибудь таблетки, что ли, от этого недуга.
