Я уже заметил: когда сильно готовишься к чему-нибудь, думаешь, мечтаешь, наяву получается все проще и прозаичнее. Короче говоря, мне мерещилась какая-то сногсшибательная встреча. Какая именно, я не представлял, но только сногсшибательная, не меньше.
Но встречи не было. Поздоровались, обменялись приветствиями, рукопожатиями, как главы разных дипломатических миссий. Ничего того, что было 1 июля, («А что было? — спрашиваю сам себя и отвечаю: — Что-то».) Что-то, чего-то… Или я идиот круглый, или я чего-то не понимаю. Впрочем, идиот и должен чего-то не понимать.
Поздравил ее с наградой.
«А вы откуда знаете?» — спросила она. «Я все
На сей раз я не выглядел дураком (о каких делах идет речь?!) и сказал, что блестяще (если считать блестящим унылое шатание по пустым коридорам). Хорошо еще, она не углубилась в расспросы и уточнения.
Хотел побродить с ней по улицам, но она отбоярилась: устала с дороги. И завтра не сможет. Много работы на заводе. Встретимся послезавтра.
Шел домой не то грустный, не то усталый, не то обиженный. Разбирался сам в себе. Что, собственно, меня обидело? Разве должна она была броситься мне на шею? Конечно, нет. Говорить комплименты? Тоже нет. Что же тогда?
В общем, я запутался окончательно. Но понял одно: я хочу, чтобы она меня полюбила. Я бросил все и приехал ради нее, чтобы видеть ее, быть с ней. А у нее дела. Вывод: она меня не любит.
Уже в кровати думал: что так красит Марину? Ведь она очень хорошенькая. Вспомнил. Родинка на щеке. Женщины часто приклеивают такие родинки. Может быть, у нее тоже ненастоящая? Настоящая или нет?
У нас был интересный разговор. Я смеялся: впервые вижу живого стахановца рядом, не на трибуне. А потом спросил, как она стала стахановкой, и вообще о передовиках, действительно ли они намного обгоняют других рабочих.
Она окинула меня смешливым взглядом, точно я прикатил откуда-то с другой планеты, и сказала: «А как же? Конечно. В институте один хорошо учится, другой — плохо. И на заводе точно так же. А зависит успех от многого».
И стала рассказывать о станке, какой-то подаче, резцах. Я делал вид, что здо?рово все понял, а на самом деле — ни бум-бум. Но Маринка разошлась, стала на земле чертить какую-то схему. И через каждые два слова повторяла: «Понятно? Это все очень просто!»
«Ну, а ты что делаешь?» — спросил я, чтобы приблизить разговор к чему-то осязаемому.
«Разные вещи, смотря какой заказ поступает. Вот завтра, например, заканчиваем партию кулачковых муфт для машин. Кончим — что-нибудь еще дадут».
«И сколько этих муфт ты делаешь?»
«Вчера семнадцать, а сегодня — восемнадцать».
«И только-то?»
Я всегда считал, что за смену токарь вытачивает горы металлических штуковин — так обычно показывают в киножурнале.
«Вообще, ты прав, немного. — Марина с серьезным видом взглянула на меня и добавила: — Но эти детали сложные, возни с ними пропасть. Хотя я уверена, можно было бы давать в смену около пятидесяти».
«А что же мешает?»
Марина звонко засмеялась, озорно и задиристо:
«Я же тебе битый час объясняла! Голова садовая!»
И вдруг, рванувшись, побежала по аллее. Затопали каблучки, мелькнули крепенькие ноги. Я бросился вдогонку и метров через 150 настиг ее.
«А ты здо?рово бегаешь», — проговорила она, запыхавшись.
«Уж как-нибудь, — гордо ответил я и, схватив ее под руку, стал пытать: — Но все-таки, Марина, сколько нужно таких муфт делать за день? По норме?»
«Четыре».
«А ты делаешь восемнадцать? Вот теперь я понял, что это действительно трудно. Цифры — хорошая вещь».
«Вот если нам удастся увеличить скорость, тогда эти цифры отойдут в область предания».
«Кому это нам?» — ревниво спросил я.
«Вообще токарям, а в частности мне и Коле Никандрову».
«Какому Коле?»
«Нашему механику. Мы с ним работаем вместе».
Это замечание мне, разумеется, не понравилось, и, чтобы скрыть от нее свое неудовольствие, я сказал:
«Комитет комсомола, наверное, на тебя не нарадуется, на руках носит».
Она повернулась ко мне и проговорила:
«Нет, не носит. Я ведь не комсомолка…»
«Как?»
У меня, по всей вероятности, были вытаращены глаза, как у филина, потому что она поспешила сказать:
«Так уж получилось».
Больше я ничего не смог добиться от нее. Но для меня это стало еще одной загадкой. Я видел ее всегда среди девчат. Она общительна, любознательна, она ведь хорошая работница! Неужели ей не нашлось места в комсомоле? Может быть, ее исключили? Тогда за что?
Все-таки в ней много непонятного.
Родинка — самая что ни на есть настоящая.
Задумался над такой проблемой: хорошо ли иметь жену-стахановку? Смешно, но только сегодня почему-то подумал о такой вещи, как женитьба. Интересно представить себя в роли мужа. Конечно, Марининого. И что, если сделать предложение, как в старых романах? Нет, наверняка рано. Я никогда не говорил ей, что люблю. А она? Она, по-моему, вообще даже не предполагает таких моих мыслей.
Стахановка. Это — почет. Речи, конференции. Слава. От славы человек пухнет. Пока что Марина очень простая девушка. А что будет потом? Быть мужем известного человека? Противно.
Нет, я, наверное, недостоин ее.
Что-то на душе кошки скребут.
Не видел ее четыре дня. У меня создается впечатление, что она избегает меня. То у нее много работы, то просто не может пойти вечером гулять. Почему женщины умеют так терзать? Кто их этому учит? В конце концов сказала бы просто: «Я не хочу тебя видеть».
Как говорят люди, я извелся, от меня осталась одна тень.
Прямо спросил ее: «Тебе не нравится, когда я прихожу или прошу провести со мной вечер?»
Марина ответила: «Что ты, Слава, откуда ты взял?»
Я повеселел и не стал продолжать разговор. Мало ли откуда!