отпраздновали встречу. Я приглядывался к обоим. Живут они дружно, легко. Что у них еще хорошего — это то, что оба они мечтатели: у них всегда гора планов, замыслов, и они осуществляют их.
Сейчас Слава поступил в аспирантуру, взялся за изучение английского языка. Учит его — знаешь с кем? Вместе с Павлушкой, которому уже пошел пятый год.
Ты спрашиваешь, что с Анатолием — «Козырем»? Не знаю, писал ли я тебе, что вскоре после Марининого отъезда он заявился ко мне, плакал, пытался даже угрожать, хотел, чтобы я сказал, где Марина. Да, конечно, ты об этом знаешь.
Его убили на фронте, в сорок втором, кажется. Но погиб он не смертью храбрых, как говорится. Слабый он был человек и с жизнью расстался из-за этого: хотел сбежать в первой же атаке, и немецкая пуля угодила ему в затылок.
Насчет других из его компании я тебе ничего сказать не могу. Только Семен Кондратьевич бросил свое ремесло на старости лет, пристроился слесарить, чинить всякую домашнюю утварь. Котя-Коток пропал, не появляется больше. Галину тоже не встречал…
Марина как-то писала мне, что Зоя живет в Ленинграде. Плановый она, конечно, бросила, но в театральный не попала и на следующий год. Кончила она Педагогический институт и преподает.
Вот, мой дорогой, каковы дела. Конечно, тебя не удовлетворят эти сведения, но, право же, я знаю только то, что написал.
Что же мне тебе пожелать? Да, наверное, все то же: скорого приезда в Ленинград. Давай-ка приезжай, я и Сима тебя ждем. Будь здоров.
Новосибирск, 22 февраля 1949 года
Родные, любимые мои дядя Паша, тетя Сима, Володя!
Вы не представляете, какую радость приносит нам каждая ваша весточка. Вчерашняя же поздравительная телеграмма заставила меня даже всплакнуть. Отчего? Наверное, оттого, что в ней я снова, как много лет назад, почувствовала теплоту, душевность, дружелюбие — все то, что живет в вашей семье всегда и что так дорого мне.
Да, время летит, трудно его удержать. Подумать только: мне уже тридцать! Как-то не верится.
Вчера пришли гости, наши знакомые, чтобы отметить тридцатилетие, как шутил Славка, «со дня моего основания». Кажется, собрались все друзья, которых мы приобрели за эти годы с Вячеславом. Не было только тебя, мой дорогой дядя Паша. И я горько жалела, что между Ленинградом и Новосибирском тысячи километров. Если б ты только смог хоть на денек заглянуть к нам!..
Когда все разошлись и мы со Славушкой остались одни, я вдруг почему-то ударилась в воспоминания, в первый раз, пожалуй, за долгие годы. И мы много говорили о тебе. Знаешь, только теперь, оглядываясь на минувшее с высоты своего тридцатилетия, я поняла, по краю какой пропасти вслепую бродила я, глупая, самонадеянная девчонка. Еще шаг — и я свалилась бы, полетела в темноту. Кто знает, сумела бы выбраться обратно?! А может быть, и шаг этот был сделан. Кажется, я уже камнем неслась туда, но меня схватили на лету крепкие руки, вытащили, увели подальше от обрыва. Это были твои руки, дядя Паша. Это был ты со своей волей и умом, честностью и открытой душой.
Знаю, ты чрезвычайно скромен и терпеть не можешь, когда о тебе говорят хорошее. Но ты поймешь, что я не пою тебе дифирамбов. Жизнь у человека одна, и нет ничего дороже, чем жизнь. А я едва не потеряла ее. Этим все сказано. Все общепринятые среди людей формы благодарности мелки и ничтожны в сравнении с тем, что ощущаю я. Поэтому благодарить тебя я просто не могу: не то слово. Я обязана тебе жизнью — это ближе к истине. А жизнь для меня — это Слава, Пашук, Ларка.
Вот кем ты стал для меня. Но только ли для меня? Мне кажется, нет, я точно знаю: на свете много людей, которых ты вытащил из такой же пропасти и которые нашли в тебе друга, большого, истинного друга. Также, как и я, они обязаны тебе жизнью. Кто они? Где сейчас живут? Сколько их — десять, двадцать, тридцать? Этого никто не знает, кроме тебя. А ты, конечно, никому не раскроешь своей тайны. И может быть, не нужно ее раскрывать.
И вот мы мечтаем со Славкой, чтобы Пашук наш не только носил твое имя, но и был таким, как ты. Чтобы люди называли его другом. Сумеем ли воспитать его таким?
Павлик, как и все мы, здоров. Этой осенью он пойдет в школу. Вячеслав через полтора месяца будет защищать диссертацию. Только Лариса пока еще никуда не готовится, в ясли разве что.
Я все время о себе, о нас пишу. А что у вас? Как вы живете?
Мы со Славой читали Указ о посмертном присвоении звания Героя летчику Сергею Быкову. Не хочется бередить тебе раны, и поэтому не задаю никаких вопросов, касающихся Сережи. Будет когда-нибудь возможность, расскажешь все, что тебе известно о его подвиге.
Заканчиваю, дорогие мои. Ждем письма с нетерпением. От всех Ветровых большой привет. Крепко целуем.
НАПРЯЖЕНИЕ
1. В ТОТ ГОД…
Военная зима тысяча девятьсот сорок первого года отличалась необыкновенной суровостью: в середине октября круто подули ветры с Ледовитого океана, сырая стужа вошла через выбитые стекла в дома, заструилась тонкими ветвями поземка, потом снег густым слоем застелил изувеченные улицы; отвердела многоводная Нева, спаяв прозрачный лед с громадами военных кораблей. И — ни оттепели, ни намека на движение воздуха с юга.
Блистательная некогда столица, ставшая первой на земном шаре столицей нового мира, распласталась тенью у Невы, обложенная со всех сторон ненавистными чужаками. Стройные улицы, внимавшие стуку колес великосветских карет, гулкой дроби маршевого шага вооруженных революцией матросов и ликованию праздничных манифестаций, погрузились в неспокойную тишину. Вой самолетов, хлопанье зениток, оглушительные взрывы то и дело терзали ее, и сразу чистый, как над океаном, воздух пропитывался мерзкими запахами войны — пироксилина, крови, гари, кирпичной пыли. Но и тогда — со вспоротыми, выпотрошенными тут, там домами, фанерой вместо стекол, амбразурами в нижних этажах, без Клодтовых коней на Аничковом мосту, с зловещим черным куполом Исаакия, уродливыми грудами мешков с песком, укрывшими бесценные памятники, с плавающими в небе тушами аэростатов, — но и тогда Ленинград хранил черты гордого великолепия. Он напоминал израненный дом, где завешены зеркала и остановлены часы.
Исчезли веселые, взбалмошные воробьи. Замело ослепительно белым снегом не дошедшие до парков трамваи, — электростанции перестали подавать ток. В домах пересохли водопроводные краны. На топливо
