ее уже не било в ознобе.
– Я знаю, Василий, – твердо ответила она. – Но он же голоден, а у меня в груди есть молоко. Думаешь, мне стоит найти кормилицу на время, пока я больна?
Аргирос прикусил губу. Ни одна женщина не пойдет на такой риск, он это знал. И он не мог осуждать людей за это, вот и Саронит не разозлился, когда Аргирос попытался заставить его сделать для Елены нечто большее, чем требовал служебный долг инспектора.
– А коровье молоко? – предложил он наконец.
Елена нахмурилась.
– От него у младенцев расстраивается желудок, – сказала она. Но затем, как будто для себя самой добавила: – Но это не самое страшное. Да, сходи за молоком. А как ты его будешь кормить? Если он будет просто сосать смоченную в молоке тряпочку, этого совсем недостаточно.
Аргирос понимал, что она права. Он почесал бородку. Служба офицером разведки научила его умению импровизировать, приспосабливать, казалось бы, самые неподходящие вещи к своим нуждам. В отличие от большинства римских чиновников-бюрократов, в своей работе он опирался на силу разума. Так что…
Он щелкнул пальцами.
– Я знаю как! Я использую спринцовку. Сжимая овечий пузырь, я смогу через соломинку давать Сергию столько молока, сколько он сможет проглотить и притом не захлебнуться.
Хотя Елена и была больна, она не сдержала смеха.
– Здорово! До чего же у меня умный муж! Только купи новую.
– Да, я так и собирался сделать – а как же еще?
Аргирос улыбнулся впервые за день. Когда он вышел, робкая надежда поселилась в его сердце.
Молочные фермы в Константинополе были малы, так как в городе негде пасти скот, и располагались возле парков со свежей травой. Магистр поспешил туда, где сегодня утром он нарезал ивовых прутьев.
С нетерпением он ждал, пока дояр вынесет кувшин молока.
– У вас заболел ребенок? – спросил он.
– Нет, его мать.
– Дай Бог, она выздоровеет, это так важно для ребенка. – Дояр и Аргирос перекрестились. – Страшная оспа. Я почти все время молюсь о том, чтобы она обошла наш дом стороной.
– Как и я, – мрачно произнес магистр.
– Ах, и многие другие. Мне еще больше приходится молиться, потому что моя жена Ирина произвела на свет троих сыновей и пять дочерей. – Молочник почесал затылок. – Меня зовут Петр Склерос.
Аргирос представился и воскликнул:
– Восемь детей! И все живы-здоровы?
– Ах, даже мой младшенький, Петр. Ему всего три, а он уже помогает мне убирать навоз. У малыша на прошлой неделе появились прыщи, у нас сердце в пятки ушло, но это оказалась всего лишь коровья оспа.
– А что это? Никогда не слышал.
– Чтобы знать об этом, надо быть молочником или фермером. Обычно ею болеют коровы – это и по названию ясно, – усмехнулся дояр, – но иногда люди тоже заражаются. Я тоже переболел много лет назад. Но ничего – все мы здоровы, благодарение Господу. Я славлю Его имя. И теперь добавлю молитву-другую и за вашу семью.
– Спасибо. Может, ваши молитвы Бог услышит скорее, чем мои.
– Вы тоже молитесь, господин, – ответил Склерос. – Я вижу, что вы не болели оспой. Тяжко будет, если она и вас поразит, как других.
– Да.
Магистр покачал головой: об этом он еще не задумывался. Он заставил себя отбросить такие мрачные мысли. Даже избегая жены и ребенка, он не смог бы уменьшить угрозу подцепить болезнь. Василий захлопнул крышку кувшина, взял его под мышку и направился домой.
– Надеюсь увидеть вас еще, – крикнул молочник ему вдогонку.
– И я вас, – ответил Аргирос.
Ступив за порог, он сразу забыл о Сергии и его нуждах, хотя мальчик плакал в колыбели. Должно быть, Елена уложила ребенка и, возвращаясь к своей постели, упала на пол без чувств. Василий прикоснулся к ней и почувствовал, что горячка снова вернулась, страшнее, чем раньше.
Елена беспомощно повисла у него в руках. Почему люди без сознания бывают такими тяжелыми?
Она очнулась, когда Аргирос положил ее на кровать.
– Уходи. Уходи, – бормотала она.
– Молчи.
Он оставил ее на минуту, смочил в кувшине тряпку, подул на нее, чтобы остудить, и вытер жене лоб. Елена вздохнула и, казалось, опять впала в забытье. Он сел рядом и взял ее липкую руку.
Так прошел день. Василий сидел подле жены, протирал ее лицо и руки влажными тряпками и успокаивал, когда ее било в лихорадке. Несколько раз она отчасти приходила в сознание и просила ее оставить. Она не хотела слышать, когда он отвечал: «Нет», – и повторяла свою просьбу.
