происхождения от Сына, как и от Отца, означает, что Отец и Сын оба обладают этим свойством, разделяя его. Тогда, если Святой Дух им не обладает, Сына и Святого Духа нельзя считать единосущными, какими должны быть лица Святой Троицы. А если Дух тоже обладает этим свойством, тогда что получается? Дух исходит от Духа, что абсурдно.
Теперь была очередь Хильды с опаской взглянуть на Аргироса.
– Это не то определение веры, которое дали на вашем любимом Соборе.
– Собор был Вселенским, и он пытался удовлетворить всех, – ответил Василий, – даже если убедить вас не удалось. Я принимаю его догму, но, что касается моих доводов, я лишь должен убедить себя самого.
– Для того, кто не является членом священного ордена, вы способный теолог.
– После скачек на ипподроме теология всегда была любимым состязанием в Константинополе, – сообщил магистр. – Девятьсот лет назад Святой Григорий Нисский жаловался: если спросить у кого-то цену на хлеб, то тебе ответят, что Отец выше Сына, и Сын подчиняется Отцу; если спросить, готова ли ванна, ответят, что Сын создан из ничего. Конечно, уже нет ариан, которые придерживались этих взглядов, но…
– Но традиция жива, – закончила за Аргироса Хильда. – Понимаю. И все же, как вы можете не признавать, что…
Аргирос вернулся к диспуту, но уже уделял ему не больше половины своего внимания. Он еще оценивал неуклюжую похвалу, которой Хильда удостоила его знания в области догматики. В империи знания были на службе тех, кто быстро схватывал как Внешнее, так и Внутреннее Учение. Не важно, был ли человек мирянином или священнослужителем.
Аргирос решил, что северяне много теряли из-за того, что получали очень ограниченное образование. Взять хоть Вигхарда, прекрасного человека и далеко не глупого, но оставшегося наполовину язычником и дрожащего при одном упоминании о дьяволе. И даже Хильда, хотя и сведущая в религиозных вопросах, ничего не знает из истории, права, математики или философии – из того, что могло бы открыть перед ней перспективу и сформировать цельную личность.
Магистр вздохнул. Какими бы ни были англичане, ему придется иметь с ними дело. Несмотря на их недостатки.
Только что миновала вершина лета, но на перевалах в Пеннинских Альпах дул прохладный ветер, и из- за разряженного воздуха при любом незначительном усилии здесь задыхались и люди, и лошади. На последнем этапе пути к Санкт-Галлену трое путешественников составили план действий.
По мере приближения к монастырю Вигхард проявлял все меньше желания вступить в пределы обители. Он по-прежнему мрачно ворчал о таящейся там нечистой силе и о том, какой вред она может нанести любому, кто туда явится на разведку. Когда отчаявшийся Аргирос предложил англичанину остаться за стенами и помочь, лишь когда настанет время бежать, тот с радостью согласился и сразу повеселел; будто с его плеч свалилась тяжелая ноша.
Твердая в своей вере, Хильда не роптала против того, чтобы войти в Санкт-Галлен. Ее задачей было проверить монастырскую библиотеку под предлогом поиска новых лекарств для Лондина, а на самом деле попытаться найти ключ к загадке прирученного адского огня.
Это беспокоило магистра: а что, если она обнаружит секрет и не поделится им? В таком случае Василию оставалось одно – разыгрывать незаменимого союзника, чтобы подобная мысль просто не могла прийти ей в голову.
Аргирос окончательно решил, что сам проникнет в монастырь. Он не питал надежду, что сможет соперничать с Хильдой, если речь зайдет о древних манускриптах. Он не смог бы даже прочесть некоторые из западных рукописей. Но как у магистра у него были свои таланты, и среди них умение вести расследование. Франко-саксонцы любили прихвастнуть; плюс к тому еще неизвестно, какие плоды могли принести ненавязчивые расспросы.
Все их планы пошли прахом в Турике, городе на берегу озера в паре дней пути к западу от Санкт- Галлена. Когда они въехали в город, шел дождь, настоящий ливень, превративший усыпанные навозом улицы в вязкое и вонючее болото. Аргирос с тоской вспоминал мощенные плитами и булыжником улицы Константинополя – и канализацию. Однако Хильда и Вигхард явно принимали грязь как должное.
Троица как раз искала постоялый двор, когда лошадь Хильды вдруг поскользнулась на липкой глине и грузно упала. Освободиться самой у Хильды не было никакой возможности. Животное придавило ее. Аргирос расслышал глухой хруст сломанной кости и сдавленный крик девушки.
Лошадь, целая и невредимая, попыталась подняться, и Хильда опять вскрикнула, на этот раз уже совсем хрипло. Аргирос и Вигхард одновременно соскочили в грязь. Вигхард удерживал голову лошади, пока магистр освобождал из стремени правую ногу Хильды, оказавшуюся сверху. Справившись, он кивнул Вигхарду.
– А теперь позволь коню встать, но осторожно.
– Ах.
Когда лошадь приподнялась, Аргирос отрезал кинжалом ремень второго стремени. Хильда села и схватилась за ногу. Ее лицо побледнело под слоем грязи. Она прикусила губу от боли; в уголке рта виднелась небольшая струйка крови.
– По возможности старайся не шевелиться, – велел Аргирос и разрезал штанину. С облегчением он увидел, что кость не вышла наружу: кругом грязь, и открытая рана наверняка бы загноилась. Но голень распухала на глазах, да и треск кости во время падения девушки свидетельствовал о переломе.
– Дело плохо? – спросил Вигхард.
Аргирос объяснил в нескольких словах. Англичанин кивнул.
– Надо доставить ее под крышу. В свое время мне не раз доводилось вправлять кости. – Затем он обратился к Хильде: – Мне жаль, девочка; нам придется нести тебя. Будет больно.
– Уже больно, – выдавила она.
– Знаю, милая, знаю. – Вигхард обернулся к Аргиросу. – У нас ничего нет вместо шины. Я свяжу ее и вместе, и мы понесем ее. Хорошо, что она маленькая и нам не придется волочить ее ноги по земле.
