основном, как и говорил Владимирский, УАЗы и «Нивы» всех видов, один раз навстречу проскочил чёрный «гелендваген» с мигалкой, и за ним «тигр» с пулемётом, надписью «ВВ» на бортах, битком набитый солдатами в камуфляже. Не зря говорили, наверное, что сюда немало откочевало особенно проворовавшихся любителей машин с мигалками из Старого Света, которые теперь катаются с ними по саванне, пугая местную живность.
На блокпостах о колонне знали, пропускали без особых формальностей, только проверяли путевой лист. Граница московских владений территории Русской Армии выглядела как два расположенных напротив блока, на одном из которых крутились омоновцы в камуфляже «из-за ленточки», а на другом — солдаты в камуфляже местных расцветок. Впрочем, на обоих постах к конвою отнеслись одинаково дружелюбно. Видимо, два блока друг напротив друга были данью скорее политике, чем демонстрировали реальную взаимную враждебность.
Во время последнего перегона Мария Пилар всё же выбилась из сил, и Немцов посадил за руль её машины одного из бойцов, а сама сеньорита дремала в «тойоте» справа от меня, невзирая на тряску. Начинала опускаться темнота, мне уже толком не удавалось разглядеть пейзажи моей будущей родины, лишь кое-где, вдали от дороги, мелькали какие-то фонари и прожектора. Конвой шёл, включив весь свет, дорога превратилась в посыпанный щебёнкой и чем-то политый для закрепления грейдер. Зубастые внедорожные покрышки гулко гремели по нему, заставляя спящую Марию Пилар ворочаться и иногда вздрагивать.
Обычно к этому времени конвой останавливался на привал, но до пункта назначения оставалось не больше часа, и Немцов гнал и гнал колонну вперёд.
Даже меня охватило какое-то оцепенение, хотя, казалось бы, за проделанный путь должен был привыкнуть. Наконец впереди показались многочисленные огни прожекторов, мы проскочили, не останавливаясь, один блок, затем подъехали ко второму, втянулись в ярко освещённые ворота со шлагбаумом. Я увидел из окна машины капитально обустроенный ВОП[39], возле ворот находился бетонный капонир, в котором укрылась БМП-1, направив пушку в ту сторону, откуда мы приехали.
Конвой начал разделяться на две колонны: броня заворачивала налево, а грузовики, сбросив скорость, медленно двинулись прямо. Я растерялся, но из остановившейся БРДМ выскочил Немцов, подбежал к моей машине и сказал:
— Вы давайте прямо за грузовиками, до следующих ворот. Проезжаете в них, затем первый поворот налево. Упрётесь в ворота, заезжаете, паркуетесь. Это гарнизонная гостиница — вас там ждут, я связался. Машину девушки отгоним с собой в парк, чтобы не возиться, а завтра за вами прямо на ней заедет Быхов. Заедет в десять. Вопросы есть?
— Вопросов нет. До завтра, спасибо, Володя! — поблагодарил я.
— Давай, удачи! — крикнул он, отбегая. — Отдохните хорошенько.
Я пристроился за грузовиками, догнав медленно двигающуюся колонну. Примерно метров через пятьсот были следующие ворота со шлагбаумом, возле них стоял солдат с АК-103 с подствольником, висящим наискось на груди, стволом вниз. Он, видимо, ожидал нас, потому что без вопросов поднял шлагбаум и махнул рукой на отсвечивавший в лучах фонарей указатель «Гарнизонная гостиница», показывающий влево. Я свернул под указатель и действительно метров через двести въехал в открытые ворота в заборе, огораживающем довольно просторную парковку перед скромным белым двухэтажным зданием со светящейся вывеской «Гостиница» над подъездом.
Припарковав «семисьпятку» поближе к подъезду, заглушил хорошо потрудившийся дизель. Видимо, наступившая тишина разбудила Марию Пилар, которая вскинулась, огляделась вокруг непонимающими глазами. Я сказал ей, что всё, приехали, что мы уже на базе и идём спать в гостиницу. Она спросила, где её машина, и я сказал ей то, что мне самому объяснил Немцов. Она сонно кивнула, с трудом выбралась из машины.
Я подхватил с заднего сиденья свою сумку и её рюкзак, закинул всё это себе на плечо и, подумав, другой рукой взял Марию Пилар под руку, чтобы она не промахнулась мимо дверей на входе. На мой взгляд, она была вполне способна на это.
В просто отделанном и частично освещённом холле я нашёл стойку, за которой стояла молодая женщина в светлой серовато-зелёной повседневной форме с погонами сержанта. Мы подошли, и я не успел раскрыть рот, как женщина спросила: «От Немцова?» Я лишь кивнул, и она протянула мне два ключа с пластиковыми бирками, на которых были выдавлены красные номера «222» и «223».
— Заселяйтесь, отдыхайте, — сказала она, что-то записывая. — Вас будить завтра?
— Меня в половине девятого, а девушку… у вас внутренние телефоны есть?
— Разумеется, — кивнула она. — Из номера в номер звонить через «ноль». Ноль — и номер комнаты.
— Девушку тогда я сам разбужу, если получится, — ответил я.
Женщина-сержант мимолётно улыбнулась, затем попросила наши идентификационные карты. Я протянул ей свою, а у Марии Пилар пришлось просить дважды — она смотрела на меня ничего не понимающими и невероятно сонными глазами. Наконец она поняла, что я у неё прошу, расстегнула маленький карманчик на бедре, вытащила свою карту.
Женщина в форме просто считала сканером штрихкоды и вернула документы.
— Спокойной ночи, отдыхайте. Завтра вас разбудим. Завтрак у нас накрывают с восьми утра до десяти.
Я снова подхватил багаж и спящую красавицу — и потащил это всё по лестнице на второй этаж. Свет в коридоре горел в дежурном варианте, не ярче ночников, поэтому к номерам на дверях пришлось присматриваться. Как и ожидалось, нам выделили два соседних номера. Я бросил свою сумку на пол возле дверей двести двадцать второго, довёл Марию Пилар до следующего, открыл ей дверь ключом, нащупал внутри выключатель, завёл её внутрь и положил её рюкзак на кресло. Затем пошёл обратно к выходу. Неожиданно она меня остановила, обняла за шею и поцеловала в губы. Её губы были тёплыми и удивительно нежными. И поцелуй был не жаркий, любовный, а тоже… просто тёплый, нежный. Затем она улыбнулась, сказала «Gracias»[40] и легонько, почти незаметно, подтолкнула меня к выходу. Я шепнул ей: «Приятных снов», — и пошёл в свой номер. Спать.
Территория России, протекторат Русской Армии, Пункт постоянной дислокации
38 число 5 месяца, среда, 10:00
Проснулся я за пять минут до телефонного звонка дежурной, чувствуя себя удивительно выспавшимся и отдохнувшим. Валялся в постели до звонка, ответил на него, затем пошёл в душ, долго лил на себя попеременно горячую и холодную воду, побрился, освежил личность туалетной водой из своих запасов, сделал вид, что причёсываюсь — с моей стрижкой особенно причёсывать нечего, — и пошёл к телефону будить Марию Пилар. Оказалось, что солнце в её лице уже взошло, в трубке было слышно, что в её номере играет музыка. Я огляделся — действительно в углу, под телевизором, стоял маленький музыкальный центр и стопкой лежали несколько компакт-дисков. Номер был простым, но довольно просторным, очень чистым. Снова позвонил ей, спросил — собирается ли она завтракать? Она ответила, что собирается немедленно.
Я вышел из номера и столкнулся с ней в коридоре. Сегодня она решила не поражать окружающих воинственностью вида или откровенной демонстрацией своих многочисленных достоинств. На ней были лёгкие брюки из ткани вроде некрашеного льна, белоснежная майка с короткими рукавами, оттеняющая её бронзовую смуглость, и на ногах — лёгкие сандалии на тоненькой подошве, сплетённые из полосок рыжей кожи. Ступни у неё были маленькие и очень изящные, на правой ноге на двух пальцах были золотые колечки. Когда она шла, можно было заметить, что на левой тонкой щиколотке надета широкая плоская золотая цепь, больше напоминающая браслет. Косметики на ней почти не было, но она в ней и не нуждалась — слишком ярким её лицо было от природы, а густые блестящие волосы она туго зачесала назад и скрутила в аккуратный узел на затылке, закрепив его какой-то удивительно загогулистой застёжкой из кости.
Мы спустились в гостиничное кафе, где уже половина столов была занята. Было несколько офицеров в разных званиях, в светлой серо-зелёной форме, как у девушки-сержанта за стойкой портье, были и гражданские, одетые по-разному. Гражданские были, судя по всему, какими-то инженерами или техниками, потому что, завтракая, перебирали чертежи непонятно чего и очень оживлённо спорили.
Завтрак был накрыт «шведским столом». Несколько видов пирожков и пирогов, салаты, свежевыпеченный хлеб и нарезанное мясо и сыр разных видов, молоко, йогурт, соки и квас. Всё с национальным уклоном. Свежие булочки и варенье тоже прилагались.
Мария Пилар об объёме талии не слишком беспокоилась, если судить по тому, как лихо она пробежалась по подносам, навалив в широкую плоскую тарелку целую кучу пирожков со всем, что там было, и налив себе сразу два стакана цельного молока. Ну что же, если она так ест всегда, а талия у неё по-прежнему такая, какую я вижу сейчас, то прибавка в весе ей точно не грозит.
Пройдясь по залу, кубинка собрала привычную дозу мужского внимания, — даже девушка в форме рядовой, выполнявшая функции официантки, разливавшей кофе и чай, и та замерла с кофейником в руке. Затем взгляды мужчин скрестились на мне, и в их печальных глазах явственно читалась глубокая зависть. Не буду же я каждому объяснять, что меня вчера просто поцеловали и за дверь выставили.
Мария Пилар доела пирожки, выпила всё молоко, отдала должное сдобным булочкам с маслом и вареньем. Особенно ей понравилось какое-то ярко-красное варенье из совершенно неизвестных мне ягод, она даже пальцы облизала с явным удовольствием. Выпила две чашки кофе со сливками, после чего с радостным блеском в глазах уставилась на меня. Как будто папа должен дочку похвалить, что она такая умница и так позавтракала хорошо, и теперь её можно в детский сад вести.
Я сказал, что сейчас придёт её машина, а мне надо будет отбыть с прапорщиком Быховым в штаб армии. Мария Пилар кивнула и хоть и не на совсем чистом, но всё же очень русском языке сказала:
— Конечно. И я с тобой, мне тоже туда надо.
Обидно всё же. Я эти брюки ещё не надевал с тех пор, как в этот мир попал, а теперь только полчаса проносил — и целую чашку кофе на них вывернул. Рядовая и официантка в одном лице подбежала ко мне с салфетками, собираясь помочь, но в последний момент остановилась. Всё же неловко девушке собственноручно там вытирать, тем более если мужчина с дамой. Подумав, она протянула салфетку мне. Я промокнул всё больше и больше разбегающееся по светлым брюкам пятно. Мария Пилар ехидно посмотрела на меня и спросила по-русски же:
— Помочь?
— Спасибо, я справлюсь, — подчёркнуто вежливо ответил я и тоже на родном языке.
— Выпил кофе?
— Хм… наверное, и так можно сказать, — ответил я на без сомнения издевательский вопрос.
— Тогда пойдём в комнату, ты переоденешься. Мне надо взять сумку.
Так, с огромным бурым пятном на брюках, я прошествовал через всё кафе. Пришлось доставать из сумки другие брюки, но времени гладить их уже не оставалось — с минуты на минуту должен был заехать Быхов. Пришлось сделать вид, что они мне кажутся немятыми и вообще у них фасон такой. Рубашку не залил, к счастью, её можно было не менять.
В дверь постучали, я открыл. Это была Мария Пилар, держащая в руках что-то вроде непромокаемой нейлоновой папки.
— Que pasa, hombre? — осведомилась она.
— Это была шутка? Я имею в виду незнание русского языка.
— Смешно получилось? Тогда думай, что шутка, — крайне непринуждённо ответила она.
Злиться на неё всё равно невозможно было, поэтому я махнул рукой, подумал, нужно ли брать с собой оружие, но, представив, как будет выглядеть мой наряд в комплекте с парабеллумом или «береттой», и решил не выглядеть ещё глупее, чем мне уже сегодня удалось.
Едва мы вышли на крыльцо, как на стоянку заехали две машины — «бандейранте» Марии Пилар и его двоюродный брат, уже не пикап, а джип без верха, в камуфляжных пятнах и с номером на борту. За рулём машины Марии Пилар сидел Быхов, военную же машину вёл боец в рубашке с короткими рукавами, чёрном берете и с повязкой «посыльный». Мы с Быховым
