неделю примерно. Заходите без церемоний.
— Спасибо, обязательно придём в гости. И вы к нам заходите!
Умница Мария Пилар. Сомнения нам неведомы. Мы уже и семья, и в гости к нам придут. И будем мы жить здесь долго и счастливо, ходя в гости и приглашая соседей на шашлыки. В разных спальнях. И разрабатывать совместные операции на кухне. Интересно, а кофе в постель в соседнюю спальню подавать потребуют или всё же не надо?
Внутри домик тоже выглядел симпатично. Небольшая прихожая со шкафами и маленьким гостевым туалетом. Светлая гостиная, объединённая с кухней, с обеденным столом, диваном и двумя креслами перед телевизором. Даже телевизор был — не плазма, разумеется, а какой-то российский, лицензионной сборки, но не слишком маленький. И простенький камин, сложенный из красного кирпича. Телефон наличествовал. Вся мебель была недорогой, скорее даже дешёвой, из светлого дерева и грубой ткани, в скандинавском стиле, но было заметно, что даже над этим стандартным интерьером кто-то подумал.
Неширокая лестница по левой стене вела на второй этаж, где на небольшую площадку выходили двери двух спален. Спальни были почти одинаковые, разве что в одной из них была ванная полноценная, а во второй — только с душевой кабиной. Мария Пилар заняла первую, отодвинув меня в сторону и бросив на широкую кровать свой рюкзак. Ладно, я даже у себя дома не привередлив, занял вторую спальню.
В потолке был люк с вытяжной верёвочкой. Я потянул, люк открылся, и выпала раздвижная лестница. И чердак имеется, достаточно просторный.
Ещё на площадке был металлический шкаф с торчащими из замка ключами и написанным на нём белой краской инвентарным номером. Шкаф был условно прочным, хотя на самом деле открыть его было не сложнее почтового ящика. Понятно — от детей оружие прятать, не от грабителей. Хотя, как я понял, грабителями и прочими злодеями тут и не пахло: не те места. Внутри аккуратно устроены пирамиды, внизу ящик для боекомплекта, полочка с пистолетными подставками наверху. А что поделаешь — жильё военного из частей постоянной готовности.
Спустился вниз, вышел на заднее крыльцо. Хорошая открытая веранда, дающая много тени, очень простая садовая мебель на ней, всё просто сколочено из досок. Несколько заросший газон, ограниченный невысоким белым штакетником. Три сотки, кажется. И мангал — поржавевший немного, но большой, на ножках из толстого стального уголка. И даже кочерга с совком на крючке висят, и дрова сложены под навесом.
Не роскошь совсем, больше на дачу похоже, но всё же очень неплохо. Эх, такие бы условия да каждому офицеру Российской Армии там, за «воротами». Они бы даже за такое жильё служили, а если и зарплату человеческую добавить… Дел-то всего — один промышленный городок не бог весть каких размеров сумел почти дивизию оснастить, расселить, вооружить и зарплату платить. Ну и вояки, случись что, в долгу не останутся. Чужую армию здесь кормить не будут, точно.
Сбоку к дому была пристроена небольшая подсобка — видимо, для садового инвентаря. Я постепенно перетаскал туда из машины всё, что наверняка в скором будущем не понадобится — вроде баллонов для подводного плавания и тюка с оборудованием. Пусть здесь хранится до прояснения его дальнейшей судьбы.
Пока перетаскивал вещи, Мария Пилар куда-то пропала. Исчезла и её машина. Примерно через полчаса Mi Bonita вернулась, притащив с собой два больших бумажных пакета с ручками. Прошла с ними на кухню — и как фокусник, достающий много цветных платочков из кармана восхищённого зрителя, начала извлекать оттуда чашки, тарелки, столовые приборы и целую прорву других мелочей, не замечая моего ошалевшего взгляда. Разве что один раз, обернувшись ко мне, сказала:
— Здесь неплохой супермаркет.
Я прошу понять меня правильно. Нравится ли мне лейтенант государственной безопасности Мария Пилар Родригез? Нравится, так нравится, что дыхание перехватывает. Я постоянно ловил себя на том, что не любоваться ею не могу. Её лицо, тело, руки, глаза, эмоции — всё распространяет вокруг себя такую ауру женственности и сексуальности, что учащается пульс и путаются мысли, постепенно сливаясь в одну-единственную, о которой умолчу. Был бы я счастлив жить с ней в законном браке и умереть в один день? Честно? Затрудняюсь с ответом. По крайней мере, за всю недолгую историю нашего знакомства моё мнение по какому-либо вопросу ещё ни разу в расчёт не принималось. Равно как и ничьё иное. Сама Мария Пилар Родригез жила исключительно собственным разумением, а окружающие были вынуждены руководствоваться им же.
Сейчас её сознание сформировало какую-то удивительно специфическую картину наших взаимоотношений, в которую меня посвящать она не сочла необходимым, или просто недосуг ей было. Удивительно милый и непосредственный переезд ко мне, с выбором отдельной спальни. Обещание ходить в гости к соседям и приглашение их в гости к нам. А теперь приступ домовитости, закупка милых кухонных безделушек и наведение домашнего уюта. Хорошо, я не против уюта, только… дальше-то что? Как мне себя вести? Как будто ничего не происходит? Ведь за все время она не дала ни малейшего повода думать, что ей хотелось бы ещё сблизиться, пусть даже не в одну спальню, так хоть… чёрт его знает… Запутала она меня окончательно. Будь что будет.
Вспомнил, что по пути проезжали почтовое отделение всё с теми же магическими буквами NWM. Хлопнул себя по лбу, выбежал на улицу, сел в пикап и поехал туда.
К счастью, на этой почте не было необходимости пользоваться транслитом. Потратил я пять экю и отправил телеграмму со следующим текстом: «Доехал туда, где нужен. Надеюсь, нужен и там, куда сейчас пишу. Скучаю, приеду как можно скорее. Андрей». Адрес написал «До востребования». Приказ вышестоящего воинского начальника.
Похлопал по лежащему в кармане пакету с двумя уже полученными телеграммами, успокоился и вышел из почтового отделения. Не поддамся я на обескураживающие действия Марии Пилар. Буду стойким, и мыслить буду тоже сильно и позитивно. На соблазны не поведусь, и всё такое. Вспомнил, как у нас командир одной танковой роты в Таманской дивизии любил говорить: «Танкиста в лоб не возьмёшь!»
Погрузился в «семисьпятку» — и обратно домой поехал смотреть, как на кухне Мария Пилар домовитостью отличается.
На кухне стало действительно поуютней, а ещё там появился запас кофе, кофемолка и турка для варки сего напитка по турецкому методу. Подумав, что, может быть, и я сделаю хоть что-то полезное по хозяйству, пошёл и помыл перед домом обе машины при помощи шланга и найденной в сарайчике щетки. Даже в салонах убрался. Вот как, тоже не лыком шиты.
Сварил кофе и вышел на задний двор — на веранде посидеть, ощутить, что где-то всё же осел, даже домом обзавёлся. Едва расслабился, залюбовался видом на близлежащий лес, куда уже садилось солнце, заслушался пением птиц, довольно пронзительным, впрочем, — как дверь из дома на веранду распахнулась и оттуда вылетела Мария Пилар, села напротив, схватила мой кофе, быстро выпила, похвалила, как он сварен, и поинтересовалась — как же насчёт обещанного ужина?
Ну вот, а я и забыл. Сказал, что готов ехать, и пошёл собираться.
Территория России, протекторат Русской Армии, Пункт постоянной дислокации
38 число 5 месяца, среда, 24:10
На сборы всё же ушло какое-то время — надо было переодеться, форма была вытащена из сумки, и пришлось её гладить. Подумал ещё, что надо заехать в «Военторг» и подкупить рубашек и белых трикотажных маек, которые надеваются под них и должны сиять первозданной белизной в вырезе воротника. Потом подумал да и прикрепил над карманом наградные планки. Пусть и из Старого Света награды, а всё равно мои, и не в штабе заслуженные. «За отвагу» и «Красная Звезда» всегда уважались — их одним присутствием в зоне конфликта не заработаешь.
Начистил ботинки до зеркального блеска, затолкал берет под левый погон. В это меня Николай посвятил — сказал, что так делают, чтобы не вынуждать отдыхающих рядовых честь тебе отдавать. У них береты в такой же позиции будут. На голове их носят только на службе. Завелись здесь уже свои, местные воинские ритуалы. Наверное, и Уставы переписали — почитать вообще-то следует.
Посмотрелся в зеркало в дверце шкафа. Вроде нормально, авось и местных Уставов не нарушаю. Вышел из своей спальни, той самой, что с душевой кабинкой, без ванны которая, спустился вниз. Мария Пилар, видимо, собиралась ещё, и я пошёл на веранду.
Собиралась Мария Bonita долго, тщательно. Когда её величество соизволили спуститься вниз, я чуть не рухнул. Всякой я её видел, но такой… что может сделать маленькое белое платье в обтяжку в сочетании с убийственной фигурой и смуглой нежной кожей, неброским мейкапом и гладкой причёской? Правильно, почти убить. Наповал. Подумал, что пойду я сейчас в ресторан с Марией Пилар, а там все и помрут от зависти. Пусть, думаю, и дальше Мария Пилар Родригез живёт в моём доме, даже и в другой спальне.
Отъехали от дома, и я позвонил из-за руля Немцову. Поздоровался. Он поинтересовался, как я устроился. Рассказал вкратце, что служу у Барабанова в хозяйстве. Немцов ответил, что так и думал, что этим кончится. Поздравил с капитаном, обрадовался, что буду проставляться. На мой вопрос, куда лучше сходить, он нам посоветовал ехать всё в ту же «Портупею». С его слов выходило, что там и вкусно, и прилично, и музыка живая, и с сослуживцами мне надо знакомиться, а уж Марию Пилар там показать сам бог велел. Пусть знают, говорит, что такие красавицы не только на картинках бывают. И найти клуб просто. Я поблагодарил его и отключился.
Рассказал Марии Пилар о предложении Немцова, она легко согласилась. Веди, говорит, посмотрим.
Центр городка выглядел оживлённо. Гуляли солдаты и офицеры в форме, компаниями и поодиночке, с женщинами и без. Было много гражданских, возле клуба под названием «Дикий остров» стояли группы подростков — не знаю уж, тут родившихся или тоже переселенцев. Изнутри клуба доносилась бухающая музыка, неподалёку стояла «тойота бандейранте» с мигалкой на дуге и надписью на борту «Комендатура». Возле машины топтались трое рослых солдат с красными повязками и в красных беретах, во главе со старшим сержантом лет тридцати с лишним. Чуть поодаль был ещё один клуб, мигающая надпись сообщала, что именуется он «70/80», а по музыке становилось понятно почему. Слышалось классическое диско семидесятых. Туда тоже заходили люди, но уже постарше, в возрастном интервале от лейтенанта до капитана, хотя им-то откуда древнее диско знать?
Интересно с ним получается — в те времена считал, что даже слушать его ниже моего достоинства, и увлекался исключительно хард-роком. А теперь вот нравится — весело, забавно. Белые костюмы с клешами и воротниками-«лопухами», длинные волосы, бакенбарды, туфли на «платформе».
Увеселительные заведения в городе были сосредоточены в одном месте, в пределах двух расположенных рядом больших площадей со сквериками и широкого бульвара между ними. Мы решили сначала просто пройтись, подышать воздухом, посмотреть на людей. Получилось, правда, что людям дали посмотреть на Марию Пилар, и люди такой возможностью воспользовались. Впрочем, Мария Пилар была к людям милостива и смотреть на себя не препятствовала — лишь мило улыбалась каждому, с кем встречалась взглядом.
Офицерский клуб «Порт-Тупея» находился на бульваре между площадями, и его вывеска изображала вовсе не наплечный ремень, давший клубу название, а погон, в котором вспыхивали сначала две маленьких звёздочки на одном просвете, затем три, четыре, появлялся ещё просвет и звезда побольше, и так вывеска последовательно повышала обладателя погона с лейтенанта до полковника, а потом погон почему-то взрывался, отказывая обладателю в генеральском звании, и всё начиналось снова.
На входе в клуб стояла небольшая компания офицеров с жёнами, о чём-то спорящих и показывающих руками в разные стороны. При виде нас… как сказал, а? Нас! При виде Марии Пилар, в общем, компания замолчала и только раздвинулась в стороны, освобождая проход. Мы зашли в двери, огляделись. Клуб действительно был интересный. Зала как такового не было. Широкий двор с небольшой сценой и площадкой для танцев был окружён по периметру сплошной крытой верандой, задняя стена которой образовывала наружную стену клуба, а изнутри крышу веранды лишь подпирали деревянные столбы. На веранде стояли круглые столики и довольно изящные стулья, столики были накрыты скатертями, на каждом горела маленькая лампа с абажуром.
К нам подошёл метрдотель, поприветствовал и провёл нас к столику у самого края веранды, с видом на сцену. На сцене сейчас никто не играл, зато местная аудиосистема выдавала переписанное со старой пластинки, судя по звуку, танго «В парке Чаир». Чудесно. Я вообще люблю старую советскую эстраду тридцатых — сороковых годов, люблю эту трогательную, немножко наивную музыку, под которую действительно хочется танцевать с девушкой на танцплощадке у тёплого моря, под звёздами, а потом целоваться на тёмной аллее, и даже, может быть, признаться в любви. «Разве забуду твою я улыбку? Разве забуду я песни твои?». И всё это голосом Погодина, да под оркестр Цфасмана. Порадовал меня клуб музыкой, порадовал. Были и Погодин, и Козин, и Лемешев, и Изабелла Юрьева рыдала «Если можешь — прости!», и Юровская про то, «что наделали песни твои». И Вертинский грассировал о плачущей Иветте и про сумасшедшего шарманщика, и кто-то, так и не узнал кто, пел про посиделки с Машей у самовара, с той самой Машей, чей «взор так много обещает», почти столько же, сколько и взор Марии Пилар.
