забыть обо всех опасениях и страхах. Забыть обо всем, кроме веселья, и наслаждаться приемом, организованным в ее честь.
— Я думаю, ты права.
Флетчер затянулся и, выпустив дым, наблюдал, как сизое облачко, поднимаясь к лепному потолку, растворяется в воздухе. Чар проследила за взглядом Флетчера и прикрыла глаза. Ей нравился аромат его сигар. Бренди, сигара, красивый мужчина в черном смокинге… Какой реквизит, какие декорации, какие костюмы, а пьеса не удалась.
Флетчер сидел здесь один, удалившись от шума. Актер отказался выходить на сцену. Его исчезновение раздражало царицу бала. Она не знала, куда он ушел, когда вернется. Ее сердце разрывалось от боли, когда она представила, что он ушел навсегда, а он в это время потягивал коньяк в тиши библиотеки.
— Ну, — вздохнула Чар, проведя ладонью по старинной ткани, которой был обит диван. — Кто на этот раз обидел тебя нарочитой демонстрацией своего богатства, равнодушием к простоте, неспособностью вести беседу о высоком искусстве и творчестве вообще?
Флетчер засмеялся.
— В твоем представлении я невыносимый человек, какой-то нетерпимый, капризный старый ворчун.
Чар удивленно вскинула бровь и молчала, словно предлагала Флетчеру оправдаться.
— Я не так ужасен, Чар, — запротестовал он, — да, снобизм мне претит, но я, по крайней мере, не устраиваю сцен. Просто я сбежал с этой «маленькой вечеринки для самых близких друзей» и нашел себе спокойное местечко. Я отдыхаю и перевариваю ужин. Что в этом плохого? — Помолчав немного, он посмотрел через распахнутые двери на гостей, веселившихся в громадной гостиной Марджи.
Скользнув взглядом по дорогим кожаным креслам, по ореховым панелям на стенах библиотеки, он мысленно представил себе мраморный холл и невероятных размеров гостиную. Раньше ее называли бы бальным залом.
— Как можно жить в таком доме, когда остаешься здесь один, без сотни гостей?
Чар оглянулась, оценивая детали убранства библиотеки.
— Я чувствую себя здесь прекрасно и думаю, это очень удобный дом. Все так красиво. Невозможно не восхищаться мастерством и фантазией тех, кто его проектировал и строил.
Посмотрев на Флетчера, Чар удивилась. В его черных глазах таилась насмешка.
— Что случилось? — спросила она, и улыбка исчезла с ее лица.
— Это так мило, что ты вспомнила о мастерстве и творческой фантазии. Я думал, ты расскажешь, во что обошлась позолота на литых деталях.
Их глаза на мгновение встретились. Чар обиженно отвернулась. Он вел себя так, будто хотел оскорбить ее. Она хотела подняться, но Флетчер, мгновенно отложив сигару и отставив стакан, удержал ее.
— Прости, — прошептал он и легонько потянул ее за руку. Чар оказалась у него на коленях, и Флетчер обнял ее. — Прости, я забыл. Никаких язвительных замечаний, никаких колкостей. Во всем виноват этот прием, этот роскошный дом, эти люди. Все это не для нас, Чар. Помнишь нашу первую встречу? Ту ночь, когда мы танцевали, забыв обо всем на свете? Как мы смеялись тогда над этим кичливым богатством!
— У тебя странная память, Флетчер, — пробормотала Чар, проведя ладонью по его груди. Ей нравилось прикосновение к крахмальной ткани его рубашки, украшенной плиссированной вставкой.
— У меня прекрасная память, Чар. Я помню удивительную женщину, предпочитавшую одиночество на берегу океана шумному веселью богачей.
— Тогда, на свадьбе Дженифер, я никого не знала. То есть я знала этих людей, но они не были моими друзьями. Я не… Ох, я не знаю.
И, сжав руку в кулак, она шутливо ударила его в грудь. Ну как ему это объяснить? Тогда, на свадебном приеме Дженифер, она была чужой в толпе богачей, человеком другого круга. Просто любопытный представитель рода человеческого, художник, одинокая женщина, зарабатывавшая себе на хлеб собственным трудом. Женщина со вкусом, вносящая разнообразие в жизнь этих скучающих господ и дам.
Теперь она считает этих людей своими друзьями, теперь она с ними на равных, а может быть, и богаче большинства из них. Она соперничает с ними в размере состояния, которое заработала собственными руками и творческой фантазией. Чар знала, что в этом зале некоторые женщины завидуют ее успеху, таланту и ее независимости.
Но Флетчер этого бы никогда не понял. Он даже не задумывался, что равенство в материальном положении может служить основой для прочных отношений. Он давно не вращался в обществе. Его сейчас не интересовало то, к чему стремилась Чар. Она боялась, что все ее богатство вдруг пропадет и она опять окажется ни с чем. Чар так долго жила в бедности, что теперь хотела получить все сразу: богатство, Флетчера, признание. Удивительно, что он не мог понять, зачем ей все это нужно.
Прижавшись щекой к крахмальной рубашке Флетчера, Чар прислушивалась к биению его сердца. Он тяжело вздохнул и ласково погладил ее по голове. Оба молчали, но в этом молчании не было привычной гармонии, ощущалась какая-то натянутость, неловкость. Чар заговорила первой. Она спросила Флетчера о том, что взволновало ее еще две недели назад, когда она встречала его в аэропорту. Уже тогда она почувствовала напряженность, хотя их встреча была наполнена нежными прикосновениями, поцелуями, заверениями в бесконечной любви.
— Где ты был, Флетчер? Где ты был? Почему оставил меня одну?
Флетчер прикрыл глаза. Он ей ничего не говорил и не собирался этого делать. Он хотел все начать сначала, с чистой страницы, как тогда, когда они встретились в первый раз. Чар приняла его возвращение так естественно, не задавала никаких вопросов. Он никогда еще не был так счастлив, если не считать нескольких первых незабываемых дней их близости. А теперь ей нужно было знать, где он нашел успокоение после их ссоры.
— Я летал в Париж, Чар. Я был у Пилар.
Флетчер по ее голосу догадался, что она улыбается.
— Замечательно, — сказала Чар и крепче прижалась к его груди.
— Ты не сердишься?
— Я сама бы хотела оказаться там, — мечтательно произнесла Чар и чуть было не добавила: если бы не была так занята. Но она вовремя прикусила язык и прильнула к Флетчеру. — И Пилар объяснила тебе, что я — неразумный ребенок, которого нужно посадить на колени и гладить по головке?
— Вовсе нет. Она открыла мне глаза на кое-что другое. В частности, мы много говорили о той суете в твоей жизни, которая доставляла мне столько огорчений.
— Это вовсе не суета, — возразила Чар, поднимая голову и с улыбкой глядя на него. Она давно уже не слышала в его тоне насмешливых интонаций.
— Конечно. Все правильно. Это не суета, это твой замечательный, всепобеждающий успех. Пилар убеждала меня, что я не должен мешать твоей увлеченности работой. Она считает, что должно пройти время, пока ты найдешь свое место в этом блестящем мире денег и власти…
— Ну? — Перебирая пальцами складочки на белоснежной рубашке Флетчера, Чар ждала, когда он закончит фразу, оборванную на полуслове.
— И еще она считает, что я должен укротить свою ревность.
У Чар перехватило дыхание. Она была поражена неожиданной исповедью Флетчера. Она хотела знать все, что он чувствовал, но по некоторым причинам сдержалась и не стала его расспрашивать. От сознания, что Флетчер не винит ее в их размолвке, Чар стало легче.
— И ты поступил, как она советовала?
— Конечно, я так и сделал, — ответил Флетчер, — но я ведь тоже не святой, Чар. Я не расстался с состоянием, которое заработал много лет назад, хотя у меня и было желание сделать крупные пожертвования различным благотворительным фондам. Некоторые могли бы сказать, что я сижу на денежном мешке. Но мне нравится жизнь, полная неожиданностей. Я покинул общество, потому что хотел сохранить свое «я», когда успех затмевает в жизни все человеческое, разрушает мою личность. Я должен был уйти от бремени собственного успеха. Я хотел…
