Перед тем как ступить на тропу, префект лагеря проверил, легко ли выходит из ножен меч.
Конечно, разведчики знают свое дело, но в здешних краях никогда нельзя чувствовать себя в полной безопасности. Ведь германцы похожи на остальных лесных хищников — такие же великие мастера внезапно нападать из засады.
Деревья заслоняли солнце. Глазам Эггия потребовалось несколько мгновений, чтобы привыкнуть к лесному полумраку. Ноздри его непроизвольно расширились, вбирая пряные хвойные запахи сосен и елей и более привычные — запахи дуба, ясеня и вяза. Если бы префект сам был зверем, возможно, он учуял бы и затаившихся варваров. А возможно, не учуял бы, потому что запахи легионеров перебили бы запах дикарей.
Спутницей сумрака была сырость: едва узкая тропа нырнула под сень леса, как почва сделалась топкой, подбитые гвоздями подметки захлюпали в грязи. Эггию, шагающему во главе колонны, было все же немного полегче. А каково приходилось последним рядам, ведь ноги впереди идущих превращали землю в настоящую трясину!
С обеих сторон на тропу напирали кусты и папоротники: лес как будто не желал пропускать чужаков и всеми силами стремился поглотить дорогу.
Внезапно в зарослях слева от Эггия что-то хрустнуло. Римлянин еще не успел ни о чем подумать, как его гладиус уже наполовину вылетел из окованных бронзой ножен.
Слава богам, следом за подозрительным треском из чащобы не полетели копья и не выскочили с диким воем германцы.
— Там какой-то зверь, — с нервным смешком произнес один из легионеров.
— Точно.
Люций Эггий вернул короткий клинок обратно в ножны и заставил свой голос звучать спокойно.
— Всего-навсего зверь.
Медведь? Зубр? Лось? Этого он никогда не узнает, да и какая разница, если все в полном порядке?
Он мог сказать себе, что все хорошо, но не мог заставить себя в это поверить.
Лес не просто надвигался, подступая с обеих сторон к тропе. Эггию казалось, что чаща норовит сжаться вокруг римлян, словно огромная рука из стволов, ветвей, хвои и листьев. Возможно, вот-вот чащоба стиснет кулак, а когда разожмет его, от римской колонны ничего не останется.
Командир легионеров заставил себя рассмеяться и мысленно твердо заявил: все это чепуха и бред! Похоже, на сей раз он смог себя в этом убедить. Но такое удавалось не всем. Многим римлянам становилось в чащобе не по себе. Они могли поклясться, что кусты и деревья сдвигаются вокруг них. Воины потели и бледнели, сердца их бешено колотились. Спокойствие вернется к ним лишь тогда, когда колонна выйдет на открытое место.
«Интересно, как почувствовал бы себя германец в сирийской или африканской пустыне? — задумался Эггий. — Не показались бы ему тамошние просторы слишком широкими? Не ощутил бы он себя крохотным и голым под огромным голубым куполом неба? Не стал бы дрожать и ежиться, мечтая, чтобы родной лес окутал его, словно плащом?» Римлянин ничуть не удивился бы, очутившись в такой обстановке.
Важно было, во-первых, уменьшить варварам шансы напасть из-за прикрытия леса. А во-вторых, римляне стремились как можно скорее оставить пугающую чащобу позади.
Чтобы покончить с такими страхами, нужны дороги. Настоящие дороги. Римские дороги, пересекающие Германию в разных направлениях, не знающие преград, пролегающие по прямой через все болота и леса. Деревья по сторонам таких дорог вырубаются, поэтому варвары уже не смогут незаметно подкрасться. Дороги нужны были здесь, как воздух… Но, насколько понимал Люций Эггий, они появятся еще не скоро.
— Бросить на это дело всех механиков… — пробормотал префект.
Хоть он и был командиром, и не последнего ранга, он бы сам взялся за лопату, только бы его воинам не приходилось выносить… всего этого.
— Что ты сказал, командир? — спросил кто-то из легионеров.
— Ничего.
То, что его непроизвольное бормотание услышали люди, смутило Эггия.
— Признаюсь, командир, — промолвил воин, — мне как-то не по себе от этой проклятой чащобы, от всех этих деревьев. Вот если бы через леса проложить приличные дороги…
— Верно замечено. Я и сам так думаю.
Эггий покачал головой. Стоит ли удивляться, что рядовые легионеры думают так же, как и он? Почему бы и нет, они ведь не дураки! Хотя то, что все они застряли в здешней гиблой стране, свидетельствует об обратном.
Казалось, маршу не будет конца. Когда впереди наконец замаячил солнечный свет, Эггий — даром что позади был долгий и быстрый переход — не выдержал и побежал. Тяжело дыша, словно вынырнув из-под воды, он остановился лишь на опушке, у кромки луга и полей.
На лугу пощипывала травку тощая германская скотина, за которой приглядывали тощие германские пастухи.
Стоило Люцию Эггию появиться из леса, как варвары гортанно закричали, чтобы предупредить об опасности жителей хижин, стоявших в нескольких фарлонгах от поля. Потом, потрясая копьями, германцы двинулись навстречу префекту.
Но хотя Люций и опередил своих людей, те поспешили за ним и тоже уже добрались до опушки.
— Что задумали эти паршивцы? — спросил один из римлян, указывая на приближающихся германцев.
— Может, я ошибаюсь, но, сдается, они не несут нам вина и не ведут танцующих девушек, — сухо заметил Эггий.
Едва германцы увидели, что римлян много, как вся воинственность приближающихся варваров мигом исчезла. Они резко остановились — одному, чтобы притормозить, даже пришлось вонзить в землю копье, — а потом поспешили обратно. Орали они по-прежнему громко, но уже не грозно, а встревоженно.
На их зов с полей и из деревни поспешили сородичи.
«Должно быть, ублюдки размножаются, как мухи», — подумал Эггий, глядя, сколько к нему валит дикарей.
Будь с ним обычный отряд сборщиков налогов, варвары наверняка получили бы перевес в численности, но префект вел настоящую боевую колонну, которая была послана в этот поход исключительно с целью показать туземцам, что могучая рука Рима способна дотянуться до самых отдаленных и темных уголков Германии.
— Развернуться боевым строем, — приказал Эггий. — Пусть видят, с кем имеют дело. Может, у них поубавится дури.
— А если это не поможет, стоит плюнуть и унести ноги из их убогой дыры.
Кто это сказал, Эггий не расслышал, но, судя по тону, легионер предпочитал бы именно унести ноги.
Напротив, перед хижинами, германцы формировали некое подобие боевого строя. Правда, в отличие от римлян, послушно выполнявших приказы, они делали это с ожесточенными спорами, потрясая кулаками и размахивая копьями. Похоже, далеко не все варвары желали покончить с собой, набросившись на заведомо более сильного противника.
Другие германцы побежали к деревьям у дальней стороны деревни. Обычно в этой стране как мужчины, так и женщины кутались в плащи, поэтому издалека не разобрать было, кто именно бросился бежать. Но Эггий предположил, что женщины поспешили убраться подальше, а то, что многие из них прихватили с собой ребятишек, подтверждало его догадку.
Отобрав пару дюжин легионеров, двое из которых с грехом пополам умели изъясняться на германском, Эггий приказал им сопровождать его и отправился вести переговоры. Остальных воинов он предупредил: если варвары нападут, деревню следует уничтожить, а всех жителей, от мала до велика, перебить. Чувствовалось, что в случае необходимости воины выполнят его приказ с удовольствием.
В сопровождении легионеров, держа пустые ладони на виду и подальше от оружия, Эггий двинулся вперед.