Судя по тону Зигимера, Арминий рисковал получить затрещину, если его ответ не понравится отцу. Такое случалось нередко — правда, когда Арминий был помладше.
Но Арминий просто повторил:
— Дерн.
Когда римляне хотели что-то запомнить, они записывали это и сохраняли — прямо как копченую свинину. Все римские командиры знали грамоту, тогда как среди германцев умеющих писать по-латыни была лишь горстка, и Арминий не принадлежал к их числу. Поэтому, желая запечатлеть что-то в памяти, он повторял это по нескольку раз, а для верности еще и старался поделиться с кем-нибудь своей мыслью.
— Если мы соорудим в нужном месте вал из дерна…
— А! Понял! — воскликнул, забывшись, Зигимер.
Восклицание привлекло к отцу и сыну возмущенные взгляды скорбящих хавков.
— Разве так должно вести себя гостям на погребении? — громыхнул могучий воин.
Было ясно — если ответ его не устроит, дело кончится кровопролитием.
— Приношу свои извинения, — промолвил Арминий. — Дело в том, что мне пришла в голову мысль, которая может помочь в борьбе против римлян, и она так взволновала меня, что я заговорил громче, чем следовало.
— Вот именно — громче, чем следовало, — пробасил гигант. — Но если у твоей несдержанности и впрямь столь достойное оправдание, я не стану тебя винить.
Он обвел взглядом соплеменников, словно призывая несогласных бросить ему вызов. Желающих не нашлось.
Однако собеседник Арминия еще не закончил.
— Ты все твердишь, что хочешь сделать с римлянами то да се.
— Да, — ответил Арминий. — И это чистая правда.
— Всего лишь слова, — заметил воин из племени хавков. — Но насколько они правдивы? Не ты ли провел последнее лето в их вонючем лагере, а? Да и вообще — германец ли ты или римская комнатная собачонка?
— Я германец, можешь не сомневаться, — заявил Арминий. — Если тебе нужно поймать форель, разве ты не нанизываешь на крючок жирного червяка или кусочек мяса? Конечно, ты так и поступишь, потому что на наживку выудишь рыбу. Так вот, я — наживка, которая поможет Германии поймать римлян.
— Ты просто так говоришь!
— Да. Я так говорю, — согласился Арминий. — Но если ты считаешь, что я лгу, подкрепи свое мнение чем-нибудь помимо пустых слов.
Споривший с ним человек держал в руке копье, на поясе его висел нож. Германцы всех племен повсюду брали с собой оружие, даже на похороны.
— Я готов, — немедленно кивнул воин. — Начнем прямо сейчас?
Зигимер схватил сына за руку.
— А если он тебя убьет? — шепнул отец. — Ты не имеешь права так рисковать!
— Боги не допустят, чтобы он меня убил, — спокойно ответил Арминий. — А если допустят — тогда ты поведешь наш народ к победе над римлянами. Ты знаешь все, что я для этого сделал и что еще собираюсь сделать. Твоя слава храброго воина ничуть не меньше моей. Люди пойдут за тобой.
— Если ты погибнешь, первым делом я прикончу эту задницу с ушами! — прорычал Зигимер.
— Я не собираюсь погибать, — заверил отца Арминий.
Потом поклонился брату убитого. Арминию вовсе не хотелось ссориться с хавками; по его замыслу, они должны были выступить против римлян бок о бок с его народом — херусками и всеми другими германскими племенами, какие удастся поднять.
— Боги видят — я не хотел нанести обиду доблестному воину, возлежащему на костре. Но ты, конечно, и сам человек чести, потому скажи — позволил бы ты кому-нибудь во всеуслышанье усомниться в твоей правдивости? Разве после такого оскорбления можно показаться людям на глаза?
— Делайте, что должно, и да рассудят боги, кто из вас прав, — возгласил брат Алка.
— Да будет так, — подтвердил Арминий.
Хавки, только что оплакивавшие Алка, возбужденно загомонили. Некоторые указывали на Арминия, другие на своего соплеменника. Они приглушенно переговаривались, и Арминий прекрасно понимал, о чем идет речь: германцы делали ставки. Если бы он был зрителем, а не участником поединка, он поступил бы точно так же: как и большинство германцев, молодой вождь обожал пари и азартные игры. Люди, не имевшие ничего за душой, порой ставили на кон собственную свободу, а проиграв, несли бремя рабства, не сетуя, с высоко поднятой головой.
Когда хавки окружили Арминия и его соперника тесным кольцом, Арминий обратился к человеку, назвавшему его лжецом:
— Тебе известно, кто я. Прошу и тебя назвать свое имя, чтобы мне не пришлось убивать незнакомца.
— Я Ванний, сын Катвальда. Мне говорили, что херуски не ведают учтивости. Теперь я вижу, что это не так.
— Мне то же самое говорили о хавках. Должно быть, такие разговоры идут из-за того, что наши племена — давние соседи и соперники, — промолвил Арминий, приветственно потрясая копьем. — Ну что, начнем?
— Начнем.
Ванний двинулся на противника. По тому, как хавк держал копье, Арминий признал в нем опытного воина. Неудивительно: Ванний был на несколько лет старше Арминия, а германцу, достигшему такого возраста, редко удается избежать участия в сражениях.
Противники были примерно одного роста, разве что Ванний был чуть пошире в плечах. Ожидая, пока тот подступит ближе, Арминий держал копье наперевес. Он мог бы метнуть копье, и тогда, в случае удачи, схватка закончилась бы, едва начавшись. Но в случае промаха он остался бы с римским гладиусом против копья, которое разит вчетверо дальше. Иными словами, жить бы ему осталось недолго.
Ванний, надо полагать, пришел к тому же выводу и не выказывал ни малейшего желания метнуть копье. Правда, ни один воин в здравом уме и не выдал бы своих намерений — вплоть до того мгновения, как копье полетело бы во врага. Какой дурак даст противнику шанс уклониться или пригнуться? Но все-таки походило на то, что Ванний намерен сойтись с соперником в ближнем бою.
«Я сказал отцу, что боги не позволят меня убить, — подумал Арминий. — Правда ли это, или я обманывал самого себя?»
Не успев додумать эту мысль, он резко отвел назад правую руку и тут же изо всех сил выбросил ее вперед.
Глядя на свое летящее копье, он понимал, что теперь уже ничего не может поделать. Арминий даже не потянулся к мечу: вне зависимости от результатов броска, меч в его руке вряд ли бы что-нибудь решил.
Ванний выжидал, чтобы в последний миг отпрыгнуть в сторону. Возможно, он прикидывал скорость полета копья или просто хотел продемонстрировать свою храбрость. Так или иначе, его ожидание слишком затянулось. Как раз в тот миг, когда он попытался метнуться вправо, копье вонзилось ему в грудь.
Пару мгновений воин стоял, покачиваясь, с удивленным видом. Губы его приоткрылись, словно хавк пытался что-то сказать, но вместо слов изо рта его хлынула кровь. Кровь, пузырясь, полилась и из носа Ванния, и воин медленно осел на землю. Ноги его дернулись и вытянулись.
Арминий осторожно приблизился.
— Дать тебе мир? — спросил он, готовый отскочить в любой момент, если Ванний схватится за нож.
Но его противник, закусив губу, чтобы сдержать крик, лишь кивнул.
Часто бывает, что боль от раны ощущается не сразу. Но потом — Арминий знал это слишком хорошо — она становится нестерпимой.
Обнажив гладиус, он вонзил его Ваннию в горло. Тот конвульсивно дернулся. Хлынула кровь; вместе с ней из рассеченной гортани вытекала и жизнь.
