прекратилось. Вместе с несколькими миллионами моих сограждан я прошептал благодарственную молитву.
Мы с секретаршей «Точных инструментов» некоторое время поахали, обмениваясь фразами типа: «Вы тоже почувствовали это?» и «Конечно, надо же!» Потом я предупредил ее о своем приезде и повесил трубку. Потом опять взялся за телефон — в то утро я приставал к нему не меньше, чем Би, — и позвонил Тони Судакису.
— Привет, Дэйв, — поздоровался он. — Я все думал, куда же вы пропали. Думал, может, папка какая у вас там за стол завалилась. — И он засмеялся, чтобы показать, что я не должен относиться к его словам серьезно.
Я тоже хихикнул, чтобы показать, что я так и сделал.
— Увы, ничего такого, — ответил я. — Хочу предупредить вас, что мы начнем проверять окрестности вашего предприятия на предмет магического загрязнения, как только мы доставим прибор.
— Ценю вашу учтивость, инспектор, — медленно проговорил он — я опять перестал быть просто «Дэйвом». — Однако должен сообщить вам, что мы по-прежнему отрицаем наличие какого-либо загрязнения. Вам придется предъявить ордер на осмотр, и мы попытаемся аннулировать его.
— Знаю, — сказал я. — Если ваши адвокаты будут возражать, сообщите им, что дело находится под юрисдикцией судьи Руаллаха, — я проговорил фамилию по буквам, — поскольку именно он выдал мне первичный ордер на обыск. — Если АЗОС не сможет добыть у Руаллаха разрешение на инспекцию, то можно сворачивать шатры и топать в пустыню.
— Судья Руаллах, — повторил для верности Судакис. — Ладно, я передам начальству. Пока.
По-моему, он не знал, кто такой Руаллах. Зато это наверняка было известно адвокату консорциума.
Я переложил пергаменты с одного края стола на другой, снова позвонил легату Кавагучи и узнал, что он еще не вернулся с места происшествия. Потом прожевал резиновый гамбургер в кафе, запил чашкой так называемого кофе, спустился на ковростоянку и вновь отправился в долину Сан-Фердинанда.
Как правило, я бываю там раз десять в год, не больше. Но в последнее время я катался туда так часто, что уже начал запоминать повороты со скоростной магистрали. Я повернул после Белого Дуба и устремился на север — к «Точным инструментам Бахтияра». Я миновал церковь святого Андрея, в действительности — Сан-Андреас, так как расположена она в ацтекском квартале. В храм валила толпа кающихся грешников. Я удивился, с чего бы это — ведь день святого Андрея будет только в ноябре.
А потом вспомнил о землетрясении. Конечно, они просили святого уберечь их от еще одного землетрясения, и возможно, гораздо худшего. Они пели так громко и так искренне, что я не сомневался: если землетрясение и случится, то не по вине Сан-Андреаса.
Я влетел на стоянку рядом с «Бахтиярскими инструментами» чуть раньше назначенного срока. Здание, где они разместились, было раза в четыре больше причудливого учреждения «Шипучего джинна» на бульваре Риска, да и аренда, наверное, обходилась вчетверо дороже. Оно обладало достоинством абсолютной простоты — еще одно промышленное здание в промышленной части города.
В приемной сидела секретарша, которая была украшена вчетверо лучше, чем ее коллега в «Шипучем джинне». Так оно и бывает. Зато она оказалась достаточно дружелюбной. Даже более чем достаточно.
— Ax, это вы — инспектор Фишер, — сказала она, когда я показал свое удостоверение. — А под вами земля тоже тряслась? — Она хихикнула.
Я не знал, что и подумать. В другой ситуации, может быть, я бы и проявил больший интерес и попробовал выяснить, но в данный момент я счел за лучшее оставить все как есть, что я и сделал.
— А мистер Бахтияр готов встретиться со мною? — спросил я.
— Минутку, сейчас проверю.
Секретарша подняла трубку. «Точные инструменты Бахтияра» располагались не в самом фешенебельном районе, но пользовались магобеспечением последней модели. Экранирующее заклинание на телефоне было такое, что я не услышал ни единого слова секретарши до тех пор, пока она не повесила трубку.
— Он говорит, что может уделить вам не более сорока пяти минут. Это вас устраивает?
— Благодарю, вполне, мисс Мендоса, — ответил я, прочитав табличку на ее столе: «СИНТИЯ МЕНДОСА».
— Зовите меня Синди, — сказала она. — Меня все так зовут. Ну-с, идемте со мной. Мне придется проводить вас внутрь — это из-за системы безопасности.
Я пошел по коридору следом за девушкой. Дверь Бахтияра не была герметически запечатана; как я уже говорил, только по-настоящему крупные фирмы и правительственные учреждения могут позволить себе такую систему безопасности. Но сигнализация у них была — если кто-нибудь, кто не имеет на то права, дотронется до ручки двери, она завопит так, что кровь застынет в жилах.
Синди Мендоса взялась за дверную ручку и нежно пропела из Книги притчей Соломоновых:
— «Она взывает у ворот, при входе в город, при входе в двери», — а потом из Песни Песней: — «Я встала, чтобы отпереть возлюбленному моему. Отперла я возлюбленному моему».
Ручка медленно повернулась в ее ладони. Синди махнула мне и прошептала двери что-то, чтобы та пропустила меня.
— Кстати, то же заклинание иногда используют и для соблазнения, — заметила она, проводив меня по производственному цеху к кабинету директора.
— Да ну? — сказал я, хотя это меня не удивило. В иудео-христианской традиции нигде больше нет такого сочетания чувственности и мистической силы, как в Песни Песней.
Синди кивнула.
— Сейчас его применяют уже не так часто, как раньше. Ведь оно действует только на девственниц! — Сказав это, она опять захихикала.
Она не могла бы более очевидно продемонстрировать, что я ей небезразличен, даже если бы повесила плакат на шею. Мужчинам всегда льстит такое заигрывание, но мне было все равно.
— Да ну? — повторил я рассеянно. В подобных обстоятельствах безопаснее отделаться парой-тройкой ничего не значащих слов, и это — одно из них, потому что ровным счетом ничего не значит.
— Ну вот мы и пришли, — объявила Синди, останавливаясь перед дверью, на которой черными буквами с позолоченными краями было написано: «ИСХАК БАХТИЯР». Секретарша постучала в дверь — видимо, без сигнализации, поскольку воплей не последовало, — а потом поспешила к своему столу. Мне показалось, что, проходя мимо, она призывно на меня глянула.
Исхак Бахтияр отворил дверь кабинета и поманил меня внутрь. Он был совсем не похож на акулу бизнеса, он выглядел, да и одет был, как странствующий чародей. У персов в основном встречается два типа — пухлые коротышки и худые нескладные верзилы. Рамзан Дурани из «Шипучего джинна» принадлежал к первому типу. Бахтияр — ко второму. Он весь состоял из вертикальных линий: тонкие руки и ноги, огромный, не совсем прямой нос, борода, короткая на щеках и длинная на подбородке, от которой лицо казалось еще длиннее.
На нем, как и на Дурани, был белый лабораторный халат. Однако в отличие от халата Дурани этот вроде служил не только для того, чтобы поразить воображение посетителей. Не то чтобы халат был сильно потрепанным, но, похоже, его много раз стирали, каждый раз оставляя невыводимые бледные пятна, напоминавшие то ли засохшую кровь, то ли сок каких-то растений.
Когда мы поздоровались, моя рука утонула в ладони Бахтияра, а ведь меня не назовешь низкорослым, да и пальцы у меня длинные. Если бы глава фирмы не достиг вершин чародейства, он мог бы такими паучьими лапами превосходно играть на клавесине.
— Приятно познакомиться, инспектор Фишер. — Он говорил с едва заметным персидским акцентом, который даже подчеркивал правильность его английского. — Садитесь, пожалуйста.
— Спасибо. — Я воспользовался предложением и сел на стул. Он оказался не слишком удобным, но точно такой же стоял за столом Бахтияра, так что жаловаться не приходилось.
— Не хотите ли мятного чаю? — спросил он, указывая на самовар, который, должно быть, разыскал в лавке старьевщика. — А может быть, ледяного шербета, ведь день такой жаркий? Берите сладости.
Он налил себе чаю, и я последовал его примеру. Он был необыкновенным, этот чай; очевидно, Бахтияру была важна суть, а не форма. Сладости источали восхитительный аромат тертого миндаля, да и на
