Но, взглянув на Курикия, он решил, что счетоводы все же вряд ли поют про птичку, марая перьями пергамент. Хранителя имперской сокровищницы просто невозможно было представить себе напевающим что-либо подобное. Разве что под угрозой смертной казни. Даже смуглая кожа не могла скрыть, что лицо Курикия сделалось совершенно зеленым. Почти как у того моряка, которого стошнило за борт, когда «Возрождающий» покидал место стоянки в порту.
— Сегодня почти все наши люди в прекрасном расположении духа, не так ли, высокочтимый Курикий? — спросил Маниакис, подойдя поближе к казначею.
— О да, величайший, — ответил тот настолько бодро, насколько смог. Курикий был маленьким тщедушным человечком, и громкие непристойные куплеты потрясали беднягу не только в переносном, но и в самом прямом смысле. — О да. Большинство из них воодушевлены до крайности!
Жалкая попытка казначея продемонстрировать энтузиазм заставила Маниакиса устыдиться, что он поддразнил будущего тестя. Он отвернулся и посмотрел на корму флагмана. Налетевший порыв ветра распушил его бороду, отбросил пряди волос со лба. Вздохнув, Маниакис сказал:
— Если придется бороться со встречным ветром до самого Опсикиона, то их воодушевление быстро иссякнет. Долгий переход под веслами на таком корабле в открытом море — тяжелая штука.
— А разве такое вообще возможно? — В голосе Курикия прозвучала озабоченность.
— О да, — невольно передразнив его, ответил Маниакис. — Даже… — Он замолчал.
«Даже такому неопытному моряку, как я, это хорошо известно». Так должен был прозвучать остаток фразы. Курикий порывисто вздохнул, стараясь скрыть вспыхнувшее раздражение. Конечно, казначей не силен в мореплавании, но восстановить проглоченные будущим зятем слова для опытного царедворца не составило никакого труда. Недовольный своей промашкой, Маниакис насупился, отвернулся и стал смотреть, как постепенно исчезают вдали берега Калаврии.
Город и порт уже пропали из вида, но еще можно было различить очертания резиденции на холме над Каставалой. «Интересно, отчего так?» — лениво шевельнулась мысль в голове Маниакиса. Маги из Чародейской коллегии Видесса наверняка знают ответ. Если он возьмет столицу, надо бы не забыть задать им этот вопрос. Нет, встряхнувшись, поправил он себя. Не если, а когда. Когда.
Паруса над головой Маниакиса полоскались и громко хлопали под порывами свежего бриза. Ветер, сменивший направление с западного на южное, наконец позволил калаврийскому флоту идти галсами. Но сейчас Маниакис не обращал никакого внимания на издаваемые парусами звуки. Теперь его интересовало только одно: темно-зеленая линия, отделявшая на западе небо от моря.
То были холмы над Опсикионом.
Как раньше постепенно исчезала за горизонтом Калаврия, так теперь из-за него постепенно поднимался материк. Вскоре стали заметны далекие отблески солнечных лучей, отражавшихся от позолоченных куполов храмов Опсикиона. По таким вспышкам любой моряк издалека узнавал, что корабль приближается к одному из городов Видессийской империи.
Если сравнивать с Видессом, Опсикион выглядел довольно невзрачно. Но по сравнению с Каставалой он казался блестящей столицей. В отличие от Каставалы, вокруг него поднимались внушительные, почти неприступные каменные стены. Лет полтораста назад, когда несметные полчища диких кочевников Хамора выплеснулись из бескрайних Пардрайянских степей и принялись опустошать восточные земли империи, их орды проникали далеко на юг. С тех самых пор вокруг видессийских городов начали возводить такие стены.
Ныне хаморы разделились на три части, каждая из которых образовала некое подобие государства. Хатриш, находившийся ближе всего к Опсикиону, полностью подпал под влияние Видессии; Татагуш не имел с империей общих границ; Кубрат лежал на севере, между рекой Астрис и Видесским морем. Кубраты, какими бы дикарями они ни казались цивилизованному человеку, были великолепными воинами и кочевали в степях, лежащих в тревожной близости от столицы империи, города Видесса.
Маниакис издали заметил, что в порту Опсикиона поднялась суматоха. Наверно, дозорные со сторожевых башен заметили приближающийся флот. Хотя на всех калаврийских кораблях были подняты видессийские флаги с золотым кругом солнца на голубом полотнище, ему и в голову не пришло упрекнуть защитников Опсикиона за поднятую тревогу. Во-первых, такие флаги могли поднять пиратские корабли, чтобы под их прикрытием безнаказанно приблизиться к городу. Во-вторых, в нынешнее смутное время даже корабль под видессийским флагом запросто мог оказаться вражеским. Собственно, так оно и было, если Опсикион сохранил верность Генесию.
«Возрождающим» командовал опытный капитан Фракс, человек средних лет с запоминающейся внешностью. Он рано поседел, а солнце и морские ветры, покрывшие его кожу густым темно-коричневым загаром, придали этой седине сверкающий оттенок полированного серебра. Приблизившись к Маниакису, он спросил:
— Величайший, не следует ли опустить мачту и приготовиться к сражению? И не передать ли такой же приказ на остальные корабли? — Будучи капитаном флагмана, Фракс являлся друнгарием всего флота Калаврии.
Маниакис ненадолго задумался, потом покачал головой.
— Не похоже, чтобы они собирались выставить против нас все свои силы, — сказал он, указывая в сторону гавани. Действительно, оттуда к «Возрождающему» направлялись два суденышка, ни одно из которых не шло ни в какое сравнение с калаврийским флагманом. — Пусть наши корабли подготовятся убрать паруса и спустить мачты, но вступают в бой только по приказу или если будет атакован флагман. Мы попробуем вступить в переговоры. Подними на носу «Возрождающего» белый щит, знак наших мирных намерений!
— Да, величайший. — Похоже, Фраксу не очень понравилось это распоряжение, но он повернулся и громко повторил его команде флагмана.
«Возрождающий» продолжал скользить вперед по серо-зеленой воде. Корабли из Опсикиона приближались удивительно быстро. С одного из них донесся ослабленный расстоянием окрик:
— Кто пожаловал в Опсикион во главе этого флота? И с какой целью?
Маниакис поспешил на нос корабля, встал рядом с белым щитом, сложил руки рупором у рта и крикнул в ответ:
— Сюда прибыл я, Маниакис, сын Маниакиса, Автократор Видессии! Моя цель — сбросить Генесия, эту кровожадную гнусную тварь, с трона империи, залитого кровью невинно убиенных! — Ну вот. Дело сделано. Если те, кто вершит делами в Опсикионе, еще не знали о восстании, поднятом на Калаврии, теперь они знают, подумал Маниакис и добавил:
— Кто говорит со мной?
Воцарившееся молчание длилось две долгие минуты. Затем на нос одного из корабликов вышел человек в сверкающей кольчуге.
— Я — Доменций, турмарх Опсикиона! — ответил он. Командир гарнизона, подумал Маниакис. Чтобы прибыть сюда так быстро, турмарх наверняка должен был уже ждать на берегу.
— Что скажешь, Доменций? — требовательно спросил он.
— Слава Маниакису Автократору, победителю! — громовым голосом крикнул в ответ турмарх. Команда его корабля подхватила этот клич. То же сделали люди на втором суденышке и команда «Возрождающего».
Маниакис испытал головокружительное, пьянящее чувство огромного облегчения. Сражение за Опсикион способно было погубить его даже при удачном исходе, ибо могло внушить вассалам Генесия мысль о его уязвимости. А такие мысли сродни дурным предзнаменованиям — они имеют обыкновение сбываться. С другой стороны, если все эти вассалы сами примкнут к восстанию против Генесия…
— Наш порт — твой порт; наш город — твой город, — сказал Доменций. — До нас доходили слухи, что такой день может настать, но мы не знали, насколько они правдивы. Благодарение Господу нашему, благому и премудрому, сегодня эти слухи подтвердились!
Маниакис всеми силами старался избежать распространения слухов. Но что делать. Наверно, рыбаки из Каставалы или из другого городка Калаврии, где он набирал корабли и людей для своего похода, повстречались в море с рыбаками из Опсикиона. Да разве могли они удержать рты на замке, имея возможность поделиться такими новостями! Но раз уж новости дошли сюда, они вполне могли дойти и до
