Крисп выкрикивал его имя снова и снова, пока не охрип. Только что он смотрел в лицо смерти. И научился не бояться ее. Теперь он узнал также, какие чувства испытывает смертник при отмене приговора.
Скоро видесские кавалеристы въехали в деревню. Станк скакал среди них на чьей-то лошади. Полдюжины крестьян стащили его с седла, словно кубрата. Увесистых хлопков ему досталось тоже не меньше.
Крисп быстренько сосчитал кавалеристов. Семьдесят один человек.
«Вот тебе и сотни сотен! — подумал он. — Недаром говорят: у страха глаза велики».
Командир всадников озадаченно взирал на столпившихся вокруг крестьян.
— Похоже, мы вам не очень-то нужны, — заметил он.
— Да, господин! — Идалк вытянулся в струнку. — Мы думали, что потребуется подмога, когда еще не знали, сколько там кубратов. Вы нас слегка ввели в заблуждение — наш дозорный принял вас за банду дикарей.
— Судя по количеству трупов, я вижу, вы разделались с ними, — сказал командир. — Насколько мне известно, это была всего лишь небольшая шайка грабителей. Ни о каком широкомасштабном нападении сведений не поступало.
Небольшая шайка, действующая на свой страх и риск, подумал Крисп. В день, когда он впервые взял в руки меч, Варадий сказал ему, что обучает крестьян именно для такого случая. Да, ветеран знал, о чем говорит.
Видесский командир повернулся к жрецу, сидевшему на соседней лошади:
— Что ж, Геласий, ты нам сегодня, наверное, не понадобишься. Разве что решишь отслужить благодарственный молебен.
— Тем лучше, — ответил Геласий. — Я, конечно, умею исцелять раненых, но как подумаю, какие страдания им пришлось перенести до моего прихода, так только радуюсь, если в моем искусстве нет нужды.
— Господин! — воззвал Крисп. Ему пришлось обратиться к жрецу еще раз, прежде чем тот удостоил его взглядом. — Вы целитель, святой отец?
— И что с того, юноша? — сказал Геласий. — Благодарение Фосу, ты выглядишь вполне здоровым.
— Речь не обо мне, — нетерпеливо проговорил Крисп. — Мой отец. Сюда, пожалуйста.
Не глядя, следует ли за ним Геласий, Крисп поспешил к дому.
Когда он открыл дверь, в нос ударил новый запах, смешанный с привычным духом застоявшегося дыма и еды, — сладковатый, тошнотворный запах, от которого желудок начало выворачивать наизнанку.
— Да, я вижу, — пробормотал Геласий откуда-то сбоку. Ноздри жреца раздувались, пытаясь оценить по запаху разложения, насколько серьезным будет вызов его искусству. Он вошел в комнату, чуть нагнувшись, чтобы не стукнуться о притолоку.
Теперь настала Криспова очередь следовать за ним.
Геласий наклонился над Фостием, лежавшим на краю соломенного ложа. Блестящие от жара глаза раненого смотрели сквозь жреца.
Крисп закусил губу. В этих ввалившихся глазах, в том, как туго натянута была кожа на скулах, он видел черты приближавшейся смерти.
Если Геласий тоже заметил их, то вида не подал. Он поднял рубашку Фостия, снял последние ненужные припарки, чтобы обследовать рану. От припарки ударила густая волна смрада гниющей плоти. Крисп невольно отступил назад — и тут же опомнился, ненавидя себя за это. Что же он делает — отступается от своего отца?
— Все нормально, юноша, — рассеянно сказал Геласий, впервые после прихода в дом дав понять, что не забыл о Криспе. Хотя через мгновение жрец, казалось, забыл не только о нем, но и о Фостии. Глаза у него закатились, точно он пытался увидеть солнце сквозь соломенную крышу хижины. — Благословляем тебя, Фос, владыка благой и премудрый, — нараспев затянул жрец, — милостью твоей, защитник наш, да разрешится великое искушение жизни нам во благодать.
Крисп эхом подхватил молитву. Она была единственной, которую он знал наизусть до конца; да и не нашлось бы человека во всей империи, кто не знал бы символ веры Фоса наизусть.
Геласий повторил молитву еще раз, потом еще и еще. Дыхание у жреца стало замедленным, глубоким и ровным. Веки опустились, но Крисп почему-то был уверен, что жрец прекрасно осознает, что происходит в нем и вовне. И тут, без предупреждения, Геласий нагнулся и схватил Фостия за раненое плечо.
Хватка жреца была отнюдь не нежной. Крисп ожидал, что отец вскрикнет от такого грубого обращения, но Фостий лежал спокойно, погруженный в лихорадочную дрему. Геласий перестал молиться вслух, хотя дышать продолжал все в том же ритме.
Крисп перевел взгляд с сосредоточенного лица жреца на его руки и рану под ними. И вдруг почувствовал, как волоски на собственных руках и на затылке встают от благоговения дыбом: прямо на его глазах эта зияющая, полная гноем дыра начала закрываться.
Когда от нее остался лишь тоненький бледный шрам, Геласий отнял руки от плеча больного. Целительный поток, переливавшийся из него в Криспова отца, иссяк с почти слышимой внезапностью.
Геласий попытался встать — и зашатался, точно ощущая силу этого разъединения.
— Вина, — прохрипел он. — Я устал.
Только тут до Криспа дошло, как много энергии выкачало из Геласия исцеление. Он понимал, что должен броситься выполнять просьбу жреца, но не мог — по крайней мере, сразу. Он не сводил глаз с отца. Фостий встретился с ним взглядом, и это был осмысленный взгляд.
— Принеси ему вина, сынок, — сказал Фостий, — а заодно и мне немножко.
— Да, пап, конечно. Прошу прощения, святой отец.
Крисп был рад тому, что может заняться поиском чистых чашек и бурдюка с лучшим вином: это означало, что никто не увидит слез, бегущих у него по щекам.
— Благослови тебя Фос, сынок, — сказал Геласий. Хотя вино и вернуло какую-то краску его лицу, двигался он по-прежнему с трудом, словно постарел на двадцать лет за те несколько минут, что потребовались для исцеления Фостия. Увидав озабоченную мину Криспа, жрец выдавил сухой смешок:
— Я не так слаб, как кажется. Хороший обед и глубокий сон — и все будет в порядке. Но даже не отдыхая, я мог бы сейчас вылечить еще одного больного, а то и двух без особого ущерба для себя.
Онемев от нахлынувших чувств, Крисп только кивнул.
— Хвала Фосу за то, что вы оказались тут и исцелили меня, святой отец, — проговорил отец Криспа. — Примите мою благодарность. — Он повернул голову, чтобы взглянуть на свое плечо и на рану, которая казалась теперь шрамом пятилетней давности. — Ну разве это не чудо? — сказал он, не обращаясь ни к кому в отдельности.
А потом встал, куда более легко, чем Геласий. Они вместе вышли на залитую солнцем улицу. Соседи, увидав Фостия здоровым, радостно загомонили.
— Какая жалость! Таце была бы такой аппетитной вдовушкой! — крикнул кто-то, и все рассмеялись, а Фостий — громче всех.
Крисп вышел следом за ними. Пока односельчане толпились вокруг его отца, Идалк кивком подозвал его к себе. Ветеран разговаривал с командиром видесских кавалеристов.
— Я кое-что рассказал этому господину — его зовут Манганий о тебе, — заявил Идалк. — Он говорит…
— Давай я сам ему скажу, — оборвал ветерана Манганий. — Судя по отзывам твоих односельчан, ты, Крисп, — тебя ведь так зовут, верно? — мог бы стать неплохим солдатом в армии императора. Я даже готов предложить тебе… хм-м… вознаграждение в пять золотых, если ты отправишься с нами в Имброс, не откладывая.
Крисп без колебаний покачал головой.
— Мое место здесь, господин, особенно теперь, когда благодаря вашей доброте и чудесному целительному дару Геласия мой отец вернулся к жизни.
— Воля твоя, юноша, — сказал Манганий. И оба они с Идалком вздохнули.
Глава 3
Однажды, вернувшись с поля жарким летним вечером, Крисп увидал кучку деревенских женщин, в том числе свою мать и сестер, обступивших коробейника, который демонстрировал коллекцию медных
