у Ильмаринена было бы совершенно потрясающее. В этом и заключалась разница между двумя чародеями. Ильмаринену эта мысль пришла бы в голову первой и могла бы претвориться в жизнь.
Листок бумаги не оказался чистым, как она ожидала. От края до края его заполняли уравнения теормагии, записанные кривым, широким почерком Ильмаринена. Пекка пробежала по ним взглядом и подняла было глаза на Ильмаринена, но они сами собой вернулись к символам высшего чародейства. Челюсть волшебницы отвалилась. Сжимая листок в одной руке, Пекка провела пальцем по строкам, прослеживая цепочку умозаключений.
Покончив с чтением, она отвесила Ильмаринену земной поклон.
– Магистр Сиунтио был прав, – сдавленно прошептала она. – Он говорил, что если кому и под силу разгадать значение моего опыта, то именно вам, ибо у вас самый оригинальный склад ума из нас всех. И он знал, о чем говорит. Мне бы за тысячу лет подобное в голову не пришло.
Ильмаринен пожал плечами.
– Сиунтио умнее меня. Сиунтио, вообще-то говоря, умнее всех на этом свете. Но он в своем уме. А надо быть чуть-чуть сумасшедшим – мне, по крайней мере, очень помогает. – Он оглядел Пекку, как учитель оглядывает многообещающего студента. – Теперь вы понимаете, почему я стоял на голове?
– Инверсия, – ответила Пекка так завороженно, что Ильмаринен в ладоши захлопал от восторга.
– Именно!
Он едва не заквохтал от восторга, точно курица над яйцами.
– Никогда бы в голову подобное не пришло, – повторила Пекка. – Никогда. Когда я только начала искать связи между законами сродства и подобия, я полагала, что, если и найду соотношение, оно будет прямым. Когда прямой связи не обнаружилась, я решила, что связи нет вовсе – только и этот подход не сработал.
– Если опыт дает результат, а расчет – нет, ошибка в расчете, – промолвил Ильмаринен. – Я говорил вам – всем вам – об этом сотню раз, но никто меня не слушал. Теперь у нас есть формула, которая объясняет, почему ваши клятые желуди так себя ведут и куда деваются.
В листочке, который он подсунул Пекке, об этом ничего не было сказано, во всяком случае, явно. Чародейка снова глянула на ряды уравнений. Ей пришлось перечитать их дважды – даже выводы из формул было неочевидны. Но когда она знала, к чему привел Ильмаринен свои вычисления, достичь результата было не так уж трудно. Она подняла глаза на пожилого чародея:
– Но это невозможно!
– Именно это и случилось.
Голос Ильмаринена был непривычно сух. Миг спустя Пекка сообразила, что это от гнева. Раньше она видела, как он изображает ярость, беснуется и пыжится. Сейчас все выглядело иначе. Ей показалось, что чародей застал ее за неким мерзким и особенно постыдным занятием.
– Думаю, – пробормотала она, – древние кауниане сказали бы то же самое, столкнувшись с заклятьями, которые заставляют двигаться становой караван.
– Если у них была хоть капля ума – не сказали бы, – пробурчал Ильмаринен, но уже обычным своим язвительным тоном. Он ткнул корявым пальцем в листок. – Найдете другое объяснение этому вот эффекту – сколько угодно можете твердить, что мое невозможно. А до тех пор не лучше ли нам поднапрячься и придумать пару опытов, чтобы определить, подвинулись мы умом или нет? – Он покачал головой и поднял палец. – Да нет, подвинулись, конечно. Посмотрим, правы мы или нет.
– О да! – Идеи всплывали в мозгу Пекки, словно пузыри в закипающем котелке. – Если в этом, – она потрясла бумажкой, – нет никакой ошибки, нам предстоит ставить опыты до конца жизни. Двух жизней, может быть.
– Правда ваша, госпожа Пекка. – Ильмаринен вздохнул.
Чародей был стар. У него впереди не оставалось целой жизни, не говоря о двух.
– Простите, магистр, – прошептала Пекка. – Я была бестактна.
– Что? – Ильмаринен уставился на нее, потом рассмеялся. – О нет, я не об этом, глупая девчонка! Я уже давно знаю, что жить мне осталось не то что не вечно, а и не очень-то долго. Нет… мне подумалось, что если там, – он махнул рукой на северо-запад, в направлении Дерлавайского континента, – дела пойдут как шли, нам придется опыты на две жизни вперед провести за какие-то полгода.
Пекка поразмыслила над этим. Потом кивнула не спеша.
– А если не справимся?
– Придется, – ответил Ильмаринен.
Леосфиг прополоскал бритву в чашке с горячей водой, которую выпросил у матери, и принялся дальше подравнивать бороду. Голову ему пришлось запрокинуть так, что он с трудом видел зеркало, примостившееся на комоде.
В комнату, которую Леофсигу приходилось теперь делить с Эалстаном, заглянул Сидрок – должно быть, надеялся застать там младшего брата. Увидав, чем занят старший, Сидрок нехорошо ухмыльнулся.
– Горло только себе не перепили, – посоветовал он как бы всерьез.
Одним гибким движением Леофсиг соскользнул с табурета, враз оказавшись на середине комнаты.
– А вот не надо таких вещей говорить парню с бритвой в руках, – ласково заметил он.
– Ой, – разумно ответил Сидрок и сгинул быстрей, чем заклятый первостатейным чародеем. Впрочем, если бы его действительно заклял волшебник, надоеда не появлялся бы больше. А на это большой надежды не было.
Посмеиваясь про себя, Леофсиг вернулся к зеркалу, чтобы закончить бритье. Потом облачился в свой самолучший кафтан и такой же плащ. Занудливый грамматик сказал бы просто – лучший кафтан, потому что больше двух смен верхней одежды у Леофсига не имелось. До войны дело обстояло иначе, но сейчас его сменные кафтаны были перешиты на Сидрока и дядю Хенгиста.
Сойдет и этот, из темно-синего сукна. У отца был очень похожий и у Эалстана. «Трудно ошибиться, выбрав синее сукно», – сказал Хестан, заказав у портного три кафтана разом. Когда одежду принесли домой, Эалстан тут же заявил, что кафтаны похожи на практическое доказательство закона подобия. Леофсиг усмехнулся, вспомнив старую шутку.
– Покажись-ка, – скомандовала мать, прежде чем юноша успел прошмыгнуть на улицу.
Леофсиг послушно замер. Эльфрида смахнула с его плеча почти невидимую невооруженным глазом пылинку, пригладила только что расчесанные волосы и наконец кивнула.
– Замечательно выглядишь, – проговорила она. – Если твоя девушка не будет сражена наповал, то я уже и не знаю… – Это она повторяла с той самой поры, как Леофсиг начал ухаживать за девушками. Сейчас Эльфрида добавила кое-что еще. – Даже не пробуй задержаться после комендантского часа. Не стоит того.
– Угу, – ответил Леофсиг.
Отец сказал бы то же самое, а отцовскому совету, как давно обнаружил юноша, обычно стоило последовать. Несмотря на это, мычание его прозвучало в лучшем случае солидно, а скорей – обиженно.
Чтобы чмокнуть сына в щеку, Эльфриде пришлось встать на цыпочки.
– Тогда беги, – сказала она. – Если уж придется вернуться домой скорей, чем хотелось бы, так не стоит тратить время на болтовню со старой мамой.
Поскольку это была чистая правда, Леофсиг только кивнул и вышел. Он одолел добрых полквартала, когда сообразил, что из вежливости стоило бы возразить. «Теперь уже поздно», – подумал он и зашагал дальше.
К этому времени он успел закутаться в плащ как мог плотно и застегнуть до последней все начищенные пуговицы. С юго-запада задувал пронизывающий ветер. К утру на окна – а может, и на лужайки – ляжет изморозь. Для Громхеорта погода была на редкость холодная.
Мимо проехала, даже не оглянувшись, пара альгарвейских патрульных. Для них юноша был лишь очередным подданным. Быть может, они и догадывались, как он ненавидит их. Но им не было до этого никакого дела.
Солнце стояло низко, когда Леофсиг постучался в двери дома в нескольких кварталах от своего
