И Аида вышла прочь, бежала, как из чумного дома. Но Инга ни одной попытки не сделала и жеста даже, чтобы ее удержать. Безнадежно это, да и зачем теперь?
Лос-Анджелес. Силверлейк. Август 1995 г.
Дело ее подходило к концу. Без страха и угрызений совести оставалось завершить его последний, аккордный этап. Инга теперь и удивлялась, как же просто ей далось и такое решение, и само исполнение задуманной ею аферы. Ни разу еще за обе свои жизни, впрочем, ей не было так легко. Что же, негодяю негодяево. А чувствовать себя совсем мерзавкой оказалось даже хорошо. Значит, она отныне негодяйка. И все от нее отвернулись. Все, то есть, честные люди. А иначе, одна Аида. А другие просто не знают, и их, стало быть, можно обманывать и дальше. Словно она чугунные вериги сбросила с тела, так отпали от нее обветшавшие порядочные принципы и правила о том, что делать должно и похвально, и о том, что нельзя сметь никому. Это ощущение, подобное полному освобождению от оков, кажется, и ожидалось ею именно все последние годы, и может, в полном падении и заключалась тайна ее счастья и свободы. Инга и уверена сейчас была в этом.
В доме на Вейверли Драйв она бы все равно не осталась. И смерть Родриго ничего тут не смогла бы поменять. Дом ей не нравился своей вычурностью и яркостью цветов и был как бы весь с чужого плеча, а донашивать за кем-то вещь, пусть и в безупречном состоянии, она никак не желала. Сначала у нее появились надежды, что дом выкупит у нее Фелиппе в память об отце. Но старший и с сего момента полноправный сеньор Рамирес даже слушать о том не пожелал, хотя мог сделать выгодное для себя приобретение. Он и без того крайне угнетен был наследством в виде «Экспакс Лимитед», и эту компанию по воле отца он не мог продать, ни единой акции, а только управлять в качестве душеприказчика и передать далее детям после своей смерти. А уж внуки пусть поступают как хотят. Может, у них голова окажется на своем месте.
И, конечно, одна часть гостиной очень неприятна была Инге по воспоминаниям. Нет, покойники ей не мерещились, и привидения, хрипящие от удушья, не являлись тоже. Но, как говорится, осадок-то остался. Зачем при нынешней обретенной свободе от формальных норм совести ей снова возвращаться поневоле к тому, от чего мудрее сбежать прочь?
Иной человек удивился бы и почел за неправду от начала до конца все последние обстоятельства ее жизни. Как и подруга Аида, усомнился бы, зачем при доме и деньгах, преуспевающем муже бежать прочь, неведомо куда, а то и опускаться до преступления. Ведь все же есть. Настолько все, что любая, ну пусть не любая девушка или дама на ее месте почли бы за счастье и успех такое положение вещей. А для кого сеньор Рамирес был бы и настоящим журавлем в небе. Но Инга и сама некогда мечтала только что о богатстве, особенно в эпоху «синих кур». А вот же скоро, особенно когда мечта ее осуществилась, она прочувствовала и убедилась – одних денег и ценностей ей для счастья не хватит. Мертвые эти предметы без цели и будущего никакой радости ей не давали. А муж, уже второй нелюбимый и нежеланный, совсем отравлял существование. Она хотела иного. Еще не очень знала, чего именно хочется, но зато ей открылось и то, чего она не хочет совсем. Инга ни о чем не жалела теперь, и это только лишний раз убеждало ее, что все поступки совершены ею в согласии с сокрытыми внутри нее стремлениями, в итоге которых виделось непременное счастье.
Сначала она немного сетовала, что Фелиппе не захотел дом себе. На одно его содержание вылетала из ей принадлежащего уже кармана уйма денег. А вот если обратить дом в наличные, то можно затеять любой собственный бизнес. Инга очень серьезно раздумывала какой. Рылась в памяти, может, что и пригодится из ее знания будущих обстоятельств. Все-таки ей еще известны события на несколько лет вперед. Но нашла она мало полезного. Акции компьютерных компаний и так в цене, и все знают, что никуда они не упадут, то же и с нефтью. Вложить капитал разве что в постановку «Титаника»? Так кто ее допустит с бухты-барахты, и без ее крох у продюсеров все хорошо. С экономикой Америки она не знакома вовсе, да и не ее это была сфера. Ну что бы Соне в прошлом поинтересоваться хотя бы курсом на бирже и котировками концернов по производству консервированных помидор! Однако на руках из крупных приобретений у нее неожиданно оказался только дом. И тут же она одумалась. Хорошо, что Фелиппе не польстился и не купил задешево. Ведь это же единственная возможность выручить солидный оборотный капитал. Если сторговать дом за наибольшую цену. Жаль только, что продать его можно только один раз. Вот тут ей и пришла на ум гениальная освободительная идея.
Почему же только раз? Это только, положим, для Сони один раз или для нее, той, что честно маялась с «Кристиной». И как только запоры были сняты, так тут же и нарисовался в ее голове четкий, полный план. И время сейчас подходящее. Много ее бывших сограждан шныряют теперь по миру с шальными деньгами в живой наличности и вынюхивают, куда бы их припрятать понадежнее. И главное, у них тоже стереотип – о том, что мошенники и прощелыги только и есть, что в России и прилегающих к ней территориях. А уж в Европе и тем более за океаном закон есть закон, и народ этот закон боится и уважает. Впрочем, в чем-то все именно так и было. Вот только Инга, хотя и новоиспеченная гражданка страны супердемократии, а закваска у нее иная, и нарвешься отныне, так пожалеешь.
Для начала Инга просто сообщила мистеру Хатчесону, что желает сбыть с рук дом. Тяжелые воспоминания и все такое прочее – горе можно вешать на килограммы. Мистер Хатчесон откликнулся живо и с состраданием, он и вправду дружил с покойным сеньором и, наверное, был единственным, кто принимал эту дружбу всерьез. Он и отрекомендовал Инге позвонить от его имени в один из многочисленных риэлторских цехов Калифорнии, добропорядочную, умеренно крупную фирму «Трейдсейлсервис», что Инга и исполнила немедленно.
Тогда-то и пришел к ней в дом впервые и по делу Костя Левин, агент той самой рекомендованной фирмы. Видимо, в компании «Трейдсейлсервис» уже все знали и навели справки, и потому сочли за лучшее прислать к молодой и недавней скорбящей вдове ее соотечественника для коммерческих, разумеется, услуг. Костя вполне сносно говорил по-русски, в Америку он попал вместе с родителями в потоке традиционного трансизраильского исхода еще в восьмилетнем возрасте. И вот окончил даже колледж, и теперь он один из лучших агентов их фирмы. Подумывает со временем открыть и свое дело. Все это он изложил Инге, желая, видимо, протянуть некую ниточку полуинтимного доверия, чтобы клиентка приняла его за совсем своего. Инга и играла в точности, как Костя от нее и ожидал. Ее собственные планы требовали исключительной осторожности. А Костя, осмотрев ее товар, от чердака до подвала, наконец, за чашкой кофе в столовой, вынес и вердикт:
– В этом состоянии и с дизайном, пардон, на любителя, вы получите на руки, скажем, миллион чистыми деньгами после уплаты всех накладных расходов и, собственно, налога.
– Только миллион? – плаксиво изумилась Инга, прикидываясь все еще бедной вдовой, хотя цифра стоимости наследства ошеломила ее до поджилок. Но игра есть игра, и кто же открывает первым свои козыри?
– Ну, это хорошая цена. Конечно, если вам срочно, – мягко успокоил ее опытный и наилучший агент Костя, отметив про себя, что дамочка, хоть и скорбит в трауре, а видно, не промах. Или кто-то уже успел ее просветить.
– А если не очень срочно? И потом, срочно, это сколько? – осведомилась Инга.
– Срочно это срочно. Это сейчас. За неделю, много за две. Но если вы можете позволить себе подождать… – тут Костя сделал многозначительную паузу, которая должна была подготовить клиентку к неприятной откровенности, – я же представляю, во что вам обходится это жилище, да еще налоги на наследство, и ведь вы же не имеете работы и постоянного дохода.
Инга проглотила пилюлю совершенно безропотно, ей так даже стало смешно. И этот мальчик думает, что поймал ее, дурачок, жаль, она не увидит его лицо, когда этот Костя обнаружит всю бездну своего разочарования в безработной и вдовой клиентке. Ну, пусть пока поиграет в легкую добычу!
– А все же сколько, если не срочно?
– Тогда можно попробовать выручить миллион двести, а если очень долго, то и миллион триста. Но это вряд ли. Предложение на рынке сейчас слишком велико, – вот тут Костя беззастенчиво врал – дома€, подобные этому, и особнячки поскромнее, и даже виллы с собственными пляжами шли нарасхват, как ледяное пиво в обжигающую жару. И на этот дом у него уже имелся покупатель для перепродажи, и не в одном числе.
– Хорошо, я подожду, когда будет миллион двести, – согласилась Инга с некоторым упрямством избалованной женщины, чтобы скрыть от ушлого агента истинную свою расчетливость.
– Но сможете ли вы себе позволить ждать? – со сладким участием спросил ее Костя.
– Конечно, смогу. Я только вчера продала по случаю «Крайслер» своего мужа, почти новый, и знаете, очень удачно, – не моргнув хитрым глазом, с подкупающим простодушием шарахнула она Косте прямо в лоб.
«Чертова баба, – только и подумал Левин, – теперь придется тянуть время, а то если сказать, что завтра, так она пожелает и полтора!» Но вслух сказал:
– Хорошо, миссис Рамирес. МЫ подождем!
– Ах, как чудесно! Кстати, можете называть меня просто Инга. Ведь как-никак мы соотечественники и должны помогать друг другу.
После ухода оценщика Кости она развернула совсем иного рода деятельность. Благо в Калифорнии недвижимостью торговали все, кому не было слишком лень, даже старухи из частных престарелых домов. И зарегистрировать собственный риэлторский патент было легче, чем в Одессе купить билет на трамвай. Тем более что лицензия ей требовалась только на один раз. Ни тебе очередей, ни взяток толстомордым чинушам, ни бестолковой беготни, ни унизительных прошений. Открыл счет, положил на него условно два цента, да отметился в мэрии, и работай на здоровье, были бы клиенты. Только о налогах не забывай, здесь к ним трепетное отношение. Впрочем, по ряду причин, налоги волновали Ингу менее всего.
Собственно, никакой своей фирмы она затевать и не собиралась. Нужная бумага ей требовалась всего-то, чтобы не прибегать к услугам посредников и не пристегивать к делу еще лишних людей. Так сказать, продать дом как бы самостоятельно. Некоторая трудность виделась ей только в окончании ее дружбы с Аидой, потому что второго покупателя на дом Инга хотела непременно из «новых русских», а ее бывшая подруга знала многих эмигрантов и их знакомых, наезжавших по делам из России. Но это служило только малой помехой, Инга и сама через Аиду раньше знакомилась кое с кем из эмигрировавших соотечественников. Так, несколько раз она наведывалась в ресторацию «Беломор», полуночное заведение с ностальгическими песнопениями и подделкой под южнорусскую кухню, которое содержал один бывший комсомольский вожак из Ивано-Франковска, колоритный тип, нарочно сбежавший когда-то в стамбульском порту во время группового профсоюзного тура по Средиземноморью. Ингу там несколько знали, и она, между прочим, пустила среди шапочно знакомых завсегдатаев слух о желании продать свою наследственную недвижимость. Все эти Фиры-Баси-Абрамовны и их подкаблучные мужья, коими так и кишел «Беломор», никак мимо ушей ее сообщение пропустить не могли. Тут пахло реальными комиссионными, а достаток у «беломорцев», как правило, был скорее вымышленным, чем в действительности «достаточным».
Совсем через короткое время, может меньше месяца, к Инге и подкатили с предложением. Чей-то знакомый через третьеюродных родственников, недавно из Москвы транзитом через Лондон, желал бы себе в Калифорнии надел в качестве вложения, и так просто, для жилья. Знакомый был не только что богат, а каким-то способом умыкнул и провез с собой невероятную денежную наличность, впрочем, даже имел бумагу с печатью из России, что капитал заработан честно на собственной торговле цветными металлами. Инга хорошо представляла себе, какого рода могла быть предполагаемая торговля, но это только доказывало, что деньги у знакомого знакомых действительно есть. И избавиться от них знакомый этот хочет по возможности скорее. Какого-то обмана со стороны торговца металлами Инга не опасалась, знала уже, что совершенно беспринципные у себя на родине соотечественники в стране зацветших свободных ценностей ведут себя совсем иначе. Опять же, потому что тут закон суров, и полноценный гражданин, как он уверен, всегда найдет защиту от мошенника-пришельца. К тому же отчего-то именно перед чужими, совершенно равнодушными к их «новорусскому» достоинству иностранцами купцы из России именно и пускали золотую пыль в глаза, пытаясь доказать, что и мы, мол, не хуже. Вместо того чтобы показать это скорее для своих же соплеменников, а уж если где и гадить, то вот как раз в этой самой загранице.
Но знакомый знакомых, по имени Дионисий Кондратьевич, если не врал, конечно, про свое опереточное прозвище, настроен был решительно. Инга и позвала его в гости вместе со знакомыми. Дионисий Кондратьевич осмотром ее постмодернистского сокровища остался доволен, ультраколорит и все кубистическое оформление дома отчего-то произвело на него совершенное впечатление младенческого изумления. И он даже сознался, что ничего подобного доселе и не видал. Как оказалось, Дионисий Кондратьевич вовсе не был родом из Москвы, а цветными металлами торговал где-то в Норильске, городе, даже и не ведающем, что где-то в далекой Калифорнии некто может красить стены и потолки в красные с фиолетовыми цвета и еще подсвечивать их хитроумно скрытыми лампами. Дионисий Кондратьевич, удовлетворив свой эстетический шок, тут же и пожелал дом со всей обстановкой без исключения. Инга спокойно совершенно ему ответила, что особняк, собственно, так и продается. А если Дионисий Кондратьевич пожелает, то и полугодовалый «порше», отдыхающий сейчас в гараже, тоже может при желании стать его собственностью. Дионисий Кондратьевич осмотрел и «порше» с гаражом, и тут ежик пустил слюни, сказал, что кукольную машинку он хочет непременно тоже. Сговорились на месте, что все на круг выйдет в тот же миллион двести тысяч с накладными расходами за счет покупателя, наличными в обмен на документ. Дионисий Кондратьевич заявил о готовности уплатить без промедления. Но Инга его пыл охладила. Заявив, что тут ему не Москва и прежде надо ей самой утрясти дела с налогами на наследство, а после будет и купчая, и все, что полагается. Впрочем, ждать придется совсем недолго. Дионисий Кондратьевич на недолгое ожидание согласился, магическое слово «налоги» произвело на него самое уважительное впечатление. Да и знал уже купец, что дом ему достается за более чем умеренную цену, к тому же из первых рук, и что за недвижимость такого сорта любой посредник содрал бы с него минимум полтора миллиона и без всякого «порше» в довесок.
