складок огромную, невиданную пачку денег. Столько иностранной валюты сразу Лев Романович в жизни своей еще не видел. Соня тем не менее по-хозяйски выдернула из пачки купюры, наскоро пересчитала и кинула на стол прямо перед мужем.
– Глаз алмаз! Ровно штука! Вот тебе твоя новая зарплата, вдвое против прежней. Но о повышении пока и не заикайся. Заслужить надо, – и тут же издевательски усмехнулась.
А внутри у Льва Романовича сорвалось нечто. То ли с тормозов, то ли кошмары его вышли за пределы восприятия, то ли просто в нем тоже проснулся некий неизвестный.
– Какая зарплата? Какие заслуги? Что тут за балаган происходит? Это что такое? – схватил он несчастную тысячу и затряс ею под носом у жены. – Я требую немедленно объяснить!
– Ты, шваль никчемная, а ну, заткнись! – резко прикрикнула на него та, что некогда была еще нормальной Соней. – Я те счас объясню! Я те так объясню, что жизни не рад будешь.
Для Льва Романовича, однако, настал совсем уж нервный пик. От непонятно чего происходящего вокруг, от преобразившейся в ведьму жены, от шальных денег, явно незаконно попавших в дом. Он никогда не был сторонником приведения в ум рукоприкладством, а о том, чтобы ударить женщину, в его воспитании вообще не имелось вариантов. Но все бывает в первый раз. И в последний тоже.
– Ах, ты! – выкинул боевой клич Лев Романович и попытался отвесить жене оплеуху.
Именно, что попытался. Потому как в следующую за замахом секунду уж валялся под столом, одной рукой зажимая окровавленный нос, а другой – полыхающую болью мошонку. Жена его по-прежнему сидела рядом на табурете, насмешливо взирала снизу вверх, а ее голая пятка упиралась безжалостно прямо в горло Леве.
Потом он, скрючившись, примостился на полу подле Сони и слушал, что она диктаторским голосом сообщала о новых жизненных преобразованиях.
– Я получила наследство. Огромное и за границей. От кого и сколько, не твое вшивое дело. Хочешь, оставайся ради Димки, мне все равно с ним возиться некогда. Хочешь, проваливай на все четыре стороны. А если будешь слушать меня, то будешь совсем молодец. Подле молочных рек с кисельными берегами. На счет штуки баксов – это я так, пошутила. Я тебе «Мерседес» подарю. Проедешь мимо своего протезного начальства, чтоб у них рожи в кривое зеркало не влезли. И вообще, работать тебе более ни к чему. Сиди дома, навроде как эконом. Получай удовольствие.
– А ты? – теперь уже и робко спросил у жены Лев Романович. Побои произвели с ним удивительное превращение, словно щенка немедленно определив на свое место в мироздании.
– А я сейчас сперва в ОВИР, чтоб паспорт срочно. Потом вылетаю в Лондон. Пока визы, то-се, надо успеть быстро зарегистрировать фирму. Есть тут у меня один человечек на примете, некий Катлер. Может, жив еще, старый пень. Сейчас зевать нельзя. У вас в России после дефолта недвижимость можно лопатой сгребать за гроши. А ты тоже не сиди сиднем. Слетай в ближайший бук-шоп, купи проспекты строительных фирм. Или нет, долго возиться. Вот что, найди адреса риэлторских компаний, самых крупных.
– Адрес чего? – не понял сразу бедный Лев Романович.
– Компаний, что торгуют квартирами. Не изображай тупицу большего, чем обычно. Я и так тебе верю. Последний раз повторяю, выпиши телефоны и узнай адреса.
– А зачем? – совсем осторожно задал подпольный вопрос Лева, ерзая задом по полу.
– Я что, по-твоему, и дальше буду жить в этом гетто? Съезжаем немедленно. Лучше в пентхауз с отдельным лифтом. Здесь уж строят такие, не знаешь?
– Где здесь? Ты говоришь так, будто из Америки свалилась, – осмелился Лева на возражение.
– Именно, что из Америки. Эх ты, дурачок! Хочешь пентхауз и дом в Санта-Монике? Или нет, лучше в Антибе или в Биарицце?
– Хочу! – честно сознался Лев Романович, а вдруг и в самом деле сказанное женой – чистая правда?
Он ничегошеньки не понимал, нос болел адски, хорошо хоть ниже пояса его отпустило. Какое-то наследство, зачем-то в Лондон и при чем тут фирма? Не может же его домашняя Соня и в самом деле кинуться с головой в столичный, безумный бизнес? Ага, как же, не может, подумал себе Лев Романович. Эта может! И еще неизвестно, кому меньше повезет, – столичным дельцам или вот этой страшной женщине, которая называет себя его женой. Господи, да что же происходит в их доме? Но что бы ни было, Леве решительно не понравилась пока эта перемена, но отчего-то казалось, что возврата к прежней жизни никогда не случится. Да и он тут тоже виноват, довел Соню черт его знает до чего, и она сломалась. С другой стороны, эта свирепая дамочка, на которую он смотрел снизу вверх, сидя на довольно холодном и неуютном полу, вовсе на сломленную судьбой домохозяйку не походила. И как большинство слабых в душе и телесно людей, Лев Романович оставил объяснение загадочного феномена на потом-когда-нибудь, а пока что вынужденно и очень быстро примирился с новым обликом своей половины. В сущности, какая разница, по чьим правилам играть? Его собственной матери или его не менее собственной жены. Но Ева Самуэлевна сыну пока никаких «Мерседесов» не обещала и шикарных пентахузов тоже, а как раз наоборот, требовала все эти предметы роскоши с него. И неужто правда, ему не надо больше ходить на свою торговую службу, ненавистную почти до крапивной чесотки? Лева быстро учился и потенциально рос прямо на глазах, войдя в сладостную роль домашнего прихлебателя и халявщика. И Лев Романович, с непонятно откуда вдруг взявшейся хитростью, плаксиво-заискивающим голосом обратился к жене:
– Сонечка, я вот только с Димкой не умею. Ты бы хоть показала мне, что и как. А? Тяпчик мой? – подхалимски прожурчал Лев Романович, напомнив на всякий случай жене ее самое ласкательное в их домашнем лексиконе имя.
«Тяпчик» неожиданно умилил эту страшную женщину, возвышавшуюся над ним на табуретке. Леве даже жалостливо потрепали волосы.
– И если ты хочешь квартиру, так это же надо время. А Димка наш привык, сама знаешь, и его ни на секундочку оставить нельзя? – продолжал свое провокаторство Лев Романович.
– Эх ты, горе мое! И то правда, куда тебе два дела сразу! Ты вот что, пока уж перебейся как-нибудь. И срочно подыщи няню. Только смотри мне, не экономь, найди самую лучшую! – приказала ему жена.
– А наследство большое? – кося под наивного дурачка, спросил Лев Романович, как бы обозначая этим вопросом свои сомнения, хватит ли тех денег на няню.
– Сказано тебе, огромное, – отрезала жена, но без раздражения и недовольства от его любопытства.
Потому Лев Романович решился на следующий детский интерес.
– Миллион, что ли? – словно бы не веря в возможность такой цифры, шепотом произнес он.
– Ха, миллион! Что с миллионом сделаешь! Бери выше! А сто не хочешь? – очень хвастливо и свысока ответила ему жена, словно не получила капиталы в наследство, а заработала такие несусветные деньжищи собственными силами.
– Что ты, Сонечка, такие деньги разве бывают? – все же не поверил ей Лев Романович.
– Это смотря у кого! – бросила ему наскоро жена, допила чай. – Ладно, мне пора. А ты будь умницей. А я тебе подарки привезу. А то выглядишь, как бездомный торговец Библиями в канун Дня благодарения.
Инга неслучайно обмолвилась про подарки. Жажда кровавой мести для начала хотя бы и своему рохле-муженьку никуда от нее не ушла, но Лева отделался дешево. Очень уж жалок он был, притулившись у ее ног на полу. Утирал окровавленный нос и даже не просился умыться в ванную, от унижения и боли не осмелился и на лишние опасные расспросы. Далее пугать Леву не выходило интересным. Да и чего она взъелась? Несчастный домашний хомячок, которого много лет заставляли делать стрижку под бенгальского тигра. И потом, это же ее верблюд, на базаре честно куплено и честно уплачено сполна. Инге забавно стало чувствовать себя в роли благодетельницы ближнему. Пусть уж и Лева, а не только Димка будет для нее отныне семьей. Инга даже отогрелась немного, подумала, что правильно она вернулась, что ее верблюд и есть самый подходящий для нынешней жизни муж. Ничего, ему еще понравится новый распорядок, а она не жадная. И уже в дверях Инга повелела с милостивой снисходительностью:
– Лед к роже приложи, а то разнесет синяк. И еще. Позвони-ка в фитнес-центр подороже и покруче и найди для себя личного тренера, но смотри мне, не бабу! А то живот висит, мышцы, что твой кисель, это в тридцать-то с небольшим. Стыдно же!
Лева только закивал вместо словесного ответа, даже радостно. А едва за его женой захлопнулась дверь, так Лев Романович немедля кинулся к телефонному аппарату. Но звонил он отнюдь не в справочную службу и не в столичные фитнес-клубы, о которых, кстати, не имел понятия, хотя и знал, что туда ходят самые избранные и успешные из нынешних новых русских, уцелевших от дефолта. А набрал он номер мамочки, Евы Самуэлевны, и ей, как можно с большей грядущей выгодой для себя, изложил катаклизмы, приключившиеся в их семейном доме. У Левы была одна гениальная задняя мысль: а не стравить ли ему лоб в лоб свою докучливую матушку и эту чудесную бешеную женщину, которой отныне сделалась его некогда мирная Соня? За кем нынче останется поле боя, Лев Романович ни минуточки не сомневался. Но уж лучше ему существовать в довольстве под каблуком жены-миллионерши, чем вечно получать шпыняния от еврейского Молоха в женском обличье, и заметьте, совершенно задаром.
Москва. Аэропорт Шереметьево-2. 10 июля 1999 г.
Рейс отбывал от терминала через каких-то сорок минут, но то были пустяки, и спешки не требовалось. Зал для особо важных персон заказан. Билеты первого класса на транзитный авиаперелет по маршруту Москва – Франкфурт – Нью-Йорк – Лос-Анджелес с остановкой на день в промежуточных городах лежат с другими документами в ее портфеле. Она, Димка и Лева едут в Калифорнию, на три недели каникул, в ту самую Санта-Барбару и даже в тот самый отель, где некогда ей так и не довелось отдохнуть с Родриго. Сзади на цырлах спешит носильщик с тележкой, следом – их личный шофер с фуражкой в одной руке и со складным детским креслицем в другой. А сбоку, показательно обнимая Димку, семенит милейшая Ева Самуэлевна, а за ней, отдуваясь и вытирая потный лоб, осанисто торопится и сам Роман Израилевич Фонштейн. Лева благонадежно и разумно держится по другую сторону от своей жены, как за спасительным водоразделом. Льва Романовича и не узнать, если кому придет охота заниматься сравнительным анализом внешности бывших торговцев протезами конечностей, а теперь нынешних преуспевающих мужей акул капитализма. На Леве теперь и белый летний льняной костюм умопомрачительной цены, и туфли крокодиловой кожи, приблизительной стоимости в новый отечественный автомобиль, и часы на золотом браслете с двенадцатью бриллиантами по циферблату, настоящие, швейцарские «Патек Филипп», а не гонконгская подделка. И за надежной спиной его Сони тепло и доходно, хотя порой очень уж унизительно. Но Соня обещала ему на будущий год настоящую парусную яхту в Санта-Монике или на причалах Сен- Тропеза на выбор, вот чудеса! В сторону матери Лева старался не глядеть, привычно делал вид, будто он совсем ни при чем.
А усмирение ретивой свекрови вышло с небольшим перебором. Если бы Лева знал наперед, то не подливал бы столь усиленно керосину в заполыхавший домашний пожар. Но кто же мог предвидеть, что его теперешняя Соня отныне признает только кардинальные разрешения возникших на ее пути проблем.
В тот раз по зову сыночка Ева Самуэлевна явилась немедленно, со скоростью старательного лампадного джина. И десять часов кряду дожидалась прибытия взбесившейся невестки, от каждого движения стрелки времени набухая зловещим негодованием римского легионера, вынужденного дежурить у креста на солнцепеке. Дождалась. Никто так и не узнал, что именно имела свекровь поведать заблудшей в грехе жене своего сына, потому что Соня не дала Еве Самуэлевне раскрыть рта. А, не взяв ни малейшей паузы, вывалила на только что строгую, величавую даму такой мусорный контейнер площадной брани, перемешанной с англо-испанскими нецензурными перлами, что Ева Самуэлевна как застыла с вытаращенными от опупения глазами, так и убралась бочком-бочком восвояси. Однако не сдалась, а затаилась. И спустя неделю, дождавшись отлета невестки в Лондон, нанесла обидчице болезненный контрудар. Злобный вихрь материнского негодования Лева терпеливо сносил все время отсутствия жены, предполагая разумно: что-то еще будет. А Ева Самуэлевна пока что вывезла Димку из «окаянного дома и подальше от дурного влияния» в собственную квартиру со всем его детским барахлишком, хотела утащить и сына. Но Лева оказался умнее, заверил мать, что принужден присутствовать дома, чтобы было кому объяснить нахалке, что, мол, не на тех напала, когда она вернется из-за границы. А после сразу же покинет бывший семейный очаг. Мать поверила, а Лева тем временем преспокойно занимался тем, чем и велела ему жена. Разведывал жилье в пентхаузе пороскошней, хотя за отсутствием таковых в достаточном количестве в нынешней Москве он подыскал пока что неплохую квартирку в целый этаж в так называемом «клубном» доме в переулке близ Лубянской площади. И тихо ждал Сониного возвращения.
Когда жена прибыла, наконец, из далеких туманов Альбиона, Лев Романович тут же у порога и дал ей полный отчет. Что новое жилище им найдено, на его вкус более чем, но пусть Соня посмотрит. Что в оздоровительный центр он записался и внес, сколько велели, а содрали с него три штуки долларов, так что от оставленной ему суммы не осталось и половины. На это жена только досадливо махнула рукой, что мелочи. Тогда Лева набрал полную грудь воздуха и поведал супруге душераздирающую историю о похищении их отпрыска из родного дома и как он, Лева, усиленно сопротивлялся, но куда ему против матери, не тот калибр. А няню он, между прочим, нашел. И, между прочим, переманил от шведского посла, ему в новом фитнес-клубе дали наводку доброжелатели.
За няню и квартиру Лев Романович получил благодарность в виде умопомрачительных часов, вся их протезная контора стоила дешевле, а за Димку – соответственно по шее, причем в буквальном смысле. Но шея пустяки, все же не нос, поболит и пройдет. И что интересно, битие неожиданно выходило менее обидным, чем словесные оскорбления, и Лев Романович в душе
