Рука Кена обхватила ее запястье, чтобы втащить в комнату.
— Во мне нет никаких демонов, — запротестовала она, увлекаемая навстречу дяде Роберту.
— Так ты знаешь, для чего это? — тихо спросил дядя Роберт. Элла затрясла головой. — Часть тебя знает это, Элла. Часть тебя уже встречалась с этим раньше. Не так ли?! — добавил он, возвысив голос. — И от этой-то части мы и собираемся сейчас избавиться. — Он поманил родителей Эллы: «Запри дверь, Кен, ты встанешь перед стулом. Джульетта, а ты — позади. Так, Элла, а теперь войди в круг. Осторожнее, не подпали волосы».
Положив тяжелые ладони на плечи Эллы, он принудил ее сесть. От него пахло бензином — за долгие годы работы в гараже его кожа пропиталась им насквозь. Она подумала о горящих свечах, и скорчилась на стуле, боясь, что бензиновые пары вот-вот вспыхнут. А вдруг он взорвется — прямо перед ней?!
Она набралась храбрости, и взглянула ему в лицо. В его карих глазах отражались огоньки свечей. Нижняя губа и подбородок в их мерцающем свете казались кроваво-красными.
Он улыбнулся.
— Элла, я не хочу, чтобы ты пугалась. Помни каждую секунду: Иисус на твоей стороне. Все, что мы собираемся сделать, — это открыть твое сердце Иисусу, тогда он снизойдет, и изгонит демонов прочь.
Ее отец стоял позади дяди Роберта, угрюмо глядя на Эллу. С обеих сторон у его плеч горели свечи.
— Я не хочу! — не выдержала она. — Папа, я его боюсь!
Она попыталась встать со стула, но одна тяжелая рука сдавила ее плечо, а вторая раскрыла заложенную большим пальцем Библию. Элла извернулась назад, ловя взгляд матери, но Джульетта намеренно отводила глаза, глядя на мечущееся пламя.
— Мама!
Джульетта не отрываясь глядела на свечу.
— Некогда был человек, с которым случилось то же, что и с тобой, Элла, и его друзья попросили Иисуса прийти к нему. И этот человек — он ухаживал за свиньями, которых называли Гадаринскими свиньями — делал странные вещи. Так же, как ты. Твои юные друзья рассказали нам об этом, потому что мы — твоя семья, а родные — самые лучшие твои друзья, Элла. Так вот, друзья этого человека пытались привязывать его цепями, но цепи спадали с него, и оковы рассыпались на части. И Иисус сказал этому человеку кое-что очень похожее на то, что я собираюсь сейчас сказать тебе. Он сказал: «Изыди из этого человека, нечистый дух». И демоны, которые были в этом человеке, перебежали в свиней, и бросились со скалы, потому что они очень испугались, Элла. Таковы твои демоны, Элла, в страхе пред Христом, Господом нашим.
Каждый мускул в теле Эллы напрягся, как будто их натягивали веревками.
Ее желудок, казалось, распух и переполнился жидкостью, и она с трудом подавила рвотные позывы. Едкий пузырек желчи поднялся по пищеводу, и растекся во рту. Она сглотнула, загнав внутрь обжигающий привкус рвоты.
— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, выйди из этой девочки, ты, нечистый дух, — дядя Роберт прижал Библию к груди Эллы.
Тонкий, как проволока, вой зазвенел в комнате — звук, никак не связанный с усиливающимся шумом ненастья за окном. Дядя Роберт задрал голову. Свет свечей заиграл на его потной шее.
— Этот шум производит демон, нечистый дух, пособник дьявола. И он испуган. Потому что имя Иисуса заставляет дьявола трепетать в преисподней! — Он воздел обе руки, как крылья, заключенные в оболочку рукавов синего пиджака, образуя подобие арки над ее головой. — Изыди из этой девочки, ты, нечистый дух!
Первая вспышка молнии полоснула по оконным стеклам. Загрохотал гром.
Странный вой разделился на два диссонирующих потока, борющихся друг с другом. Элла увидела, как морщится и скрипит зубами отец. Она начала терять представление о расположении предметов вокруг: родители, дядя Роберт, свечи — все расплывалось.
— Изыди из этой девочки! — гремел дядя Роберт, — ты, нечистый дух!
Глаза ее закатились. По телу пробежала судорога, так сотрясшая его, что Элла ухватилась за сиденье. Гроза на улице расходилась всерьез.
— Грязь и порча в теле ее! Мерзость, опоганившая душу этой женщины-ребенка! Во имя Христа Живого — изыди! Во имя очищающего пламени, что обратит ее душу в пепел, — изыди! Во имя Бога, Господа нашего — изыди! Пламя Господа нашего — очисти эту несчастную душу!
— Аминь! — выкрикнул отец.
— Огонь небесный — очисти ее! Очисти! Зажгись в ее душе!
Элла ахнула, почувствовав, как неистовый, пронзающий удар ужалил ее в грудь.
Комната погрузилась во мрак. Свечи, даже не мигнув напоследок, одновременно погасли. Язычки пламени просто взбежали по фитилям и исчезли. В короткой вспышке молнии очертания обступивших Эллу взрослых стали похожи на тени.
Элла разжала пальцы. Боль в груди куда-то ушла. Она облегченно наклонила голову.
Один уже погасший огонек вспыхнул снова. Дядя Роберт, по-прежнему стоявший с поднятыми руками, в изумлении повернул голову. Короткий огарок разгорелся ровным пламенем, и высокий режущий, как повисшая в воздухе проволока, звук раздался вновь.
Зашипев, вернулась к жизни вторая свеча. Потом третья. Вой усилился.
Лицо дяди Роберта с каждым зажигающимся огоньком все больше делалось похожим на хмурую маску. Он навис над Эллой.
— Держи покрепче книгу, дитя! Не отвергай путь к спасению! — он сунул Библию ей в руки. — Право, ты должна бороться за спасение своей души. Я не могу все сделать сам. Борись как следует! Прими Слово Божие в свою грудь!
Ладони Эллы, вспотевшие от ужаса, скользили по черному кожаному переплету.
Дядя Роберт ступил вперед, и встал к ней вплотную, прижав ее ноги своими. Выпирающее чрево нависло над ее коленями, и она отшатнулась, чтобы не прижиматься лицом к переду его рубашки.
— «И увидел я отверстое небо, — читал дядя Роберт, перекрывая пронзительный визг в воздухе, — и вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует».[13]
Он поднял руки еще выше и вдруг издал рев, подобный бычьему. Странно прищелкивая и причмокивая языком, он возложил руки на голову Эллы. Его толстые пальцы зарылись в ее волосы, и впились в кожу. Слова, срывавшиеся с его губ, походили на взрывы, волны рокота, зарождавшиеся в глотке, и с силой проталкивавшиеся сквозь зубы. Одни и те же горловые клокочущие слова повторялись снова и снова.
Элла и раньше видела дядю Роберта в таком состоянии одержимости. Посреди проповеди он вдруг вытягивался в струну, и начинал дрыгать ногами, как повешенный. Из его рта вылетали разрозненные гудящие звуки.
Кен сказал ей однажды, что это язык ангелов. Дядя Роберт обладает даром «говорения языками».[14] Лишь нечестивцам стоит этого бояться — так сказал отец.
Для Эллы это звучало не по-ангельски и не по-человечески.
Руки проделали путь по ее голове к затылку, и спустились на шею, впиваясь в скальп с такой силой, что Элла решила, что он вот-вот оторвет ей голову. Дядя Роберт качнулся вперед, одна его жирная ляжка с силой протиснулась между ее колен, а влажная от дождя пола пиджака хлопнула по лицу. Элла сделала слабую попытку оттолкнуть его Библией. Свечи пылали языками пламени в фут высотой, как газовые факелы, мучительная какофония звуков завывала под потолком, — но над всем этим клокотало и булькало «говорение языками» дяди Роберта.
Его руки добрались до ее плеч, грубо потянув за них. Элла ничего вокруг не видела, кроме его груди и жирного валика шеи с торчащими из каждой поры стерженьками щетины. Рукава его рубашки промокли от пота, а дыхание шевелило волосы на ее голове.
Руки сползли ей на грудь, стискивая ребра, большие пальцы проникли под лямки лифчика, носить который у нее не было никакой необходимости. Ладони давили и терлись о едва выступающие холмики на месте будущих грудей.
Элла просунула Библию между его руками и попыталась оттолкнуть его, но он чересчур крепко обхватил ее подмышки.
Его голова была запрокинута, и адамово яблоко ходуном ходило от воплей и завываний. Родители не могли видеть, что он делает. Его туша закрывала ее от них. Элла силилась подобрать колени и свернуться в комочек, но ей мешала его жирная ляжка. Твердая выпуклость за ширинкой его брюк давила ей на живот.
Ее сотрясла судорога, потом еще одна. Спазмы трясли ее, будто она была марионеткой, а кто-то наверху дергал за веревочки. Электронные вопли стали неотличимы от звона в ее собственных ушах, но не заглушали омерзительного кудахтанья, вырывавшегося изо рта дяди Роберта вместе со зловонным дыханием.
Ливень барабанил по стеклам. Раскаты грома следовали за вспышками молний почти без перерыва.
И вдруг, когда резкий толчок его паха сделал ей больно, а мясистые ладони, грубо стиснув ребра, лишили легкие воздуха, колено Эллы резко дернулось. Она не собиралась этого делать — у нее бы храбрости не хватило.
Колено подбросило вверх. Тонкая кость ее ноги, хотя почти ничего не весила сама по себе, врезалась между его толстых ляжек с такой силой, что достала до передней тазовой кости и едва не оторвала его от пола. Яички дяди Роберта словно попали между молотом и наковальней.
«Говорение языками» умерло у него на губах. Глаза изумленно выкатились — болевой эффект еще не сказался в полной мере. Племянница не могла этого сделать — она не посмела бы так ударить его! Стараясь не согнуться пополам, он убрал руки. Ее шатнуло вперед. Чтобы не вцепиться руками в пах, и случайно не выдать себя, он схватился за голову. Он не сумел удержаться и не заскулить, но тоненький звук потонул в нечеловеческом вопле, звеневшем в воздухе. Кожаная Библия выскочила из рук Эллы, и с размаху шмякнула его по лицу. Медная застежка рассекла ему нос, и на губу потекла струйка крови, а Библия на мгновение зависла, и мягко спланировала на пол.
Элла обхватила истерзанную грудную клетку. Вопль постепенно стихал. В этот единственный пинок ушла вся ее психическая энергия — и теперь она чувствовала себя так, будто всю кровь выкачали из головы. Она едва цеплялась за ускользающее сознание, а взрослые вокруг превратились в смутные тени.
Дядя Роберт замер, кося взглядом из-за сложенных рук на пылающие свечи.
Отец стоял, протянув руку по направлению к матери, стоявшей где-то позади.
Дядя Роберт надтреснутым голосом заговорил, вспомнив, что владеет английским:
— Во имя Господа, изгоняю тебя! — ритуальные слова не могли скрыть, как ему больно.
Мать Эллы внезапно закричала.
Взмахом руки дядя Роберт велел ей стать на место.
— Ты не восторжествуешь, — выкрикнул он, обращаясь к воздуху. — Я буду бороться и одолею тебя, так же, как Иаков боролся с ангелом Господним и поверг его!
Элла, с закатившимися под веки зрачками, начала подниматься в воздух. Крест-накрест обхватив себя руками с засунутыми под мышки ладонями, подтянув колени, она медленно взмыла над стулом, как пузырек воздуха в густом масле.
Джульетта завопила.
Звуки, наполнявшие комнату, слились в один поток, а потом растворились в воздухе, как будто кто-то резко вдохнул. Элла продолжала парить. Раскаты грома внезапно отдалились.
— Нет! Нет! — умоляюще кричала Джульетта. — Уходи отсюда!
