— Пораскинь мозгами, — заявила Бетти.
— Мне его афера сразу не понравилась.
— Он все продумал.
— С первого взгляда ясно — дело скользкое.
— Больно уж косо ты на него смотрел.
— Потому что он мерзавец.
— Откуда ты знаешь? Ты его впервые в жизни видел.
Было слишком поздно признаваться, что он видел Хуна не впервые в жизни и что из их беседы, начавшейся по инициативе Монти, ничего хорошего не вышло.
— Изъясняется он как культурный человек, — продолжала мать.
«Вот тоже нашлась судья, — подумал Чеп, — сама из простых, а об аристократическом акценте рассуждает, как настоящий сноб». Однако это было в ее духе и очень по-английски, под стать ее собственноручно связанной кофте, под стать манере невольно присвистывать и прищелкивать вставными челюстями. Над простонародным выговором обычно насмехаются продавщицы: одержимые самоуничижительным снобизмом, они презирают сословие, к которому принадлежат, чтобы хоть в этом приблизиться к напыщенным покупателям своих магазинов.
В таких случаях Чепу вспоминалось, что его отец познакомился со своей будущей женой в Магазине армии и флота на Виктория-стрит. Бетти стояла за прилавком в галантерейном отделе. Ее мать была из почти нищей семьи, а предки по отцовской линии — потомственные «господские слуги». Папаша, заядлый картежник, не вылезал из долгов; Бетти именовала его возвышенно — «джентльменом при джентльменах». Он занимался чисткой серебра — тщательно драил его особой пастой. «Белые перчатки носил». Впрочем, все это было пустое хвастовство. Как-то раз, рыдая, Бетти поведала сыну, как бедняга, доведенный до отчаяния карточными проигрышами, бродил по улицам Южного Лондона, пытаясь набраться решимости и покончить с собой. Однако, так и не наложив на себя руки, он вернулся домой в Болхэм, весь посерев от безысходности, еще острее чувствуя себя неудачником. «Но изъяснялся он как культурный человек». При одном только упоминании о дедовой манере выражаться Чеп вскипал и еле удерживался от искушения перейти на язык кокни.
— Мистер Хун — не чета нашим местным кидай-катайцам.
— Ну и что? Мистер Чак был местный.
— Мистер Чак был джентльмен, — провозгласила мать.
Этого статуса их компаньон-китаец удостоился лишь посмертно.
— И очень щедрый человек, — продолжала она. — Съешь еще овсятку, Чеп.
— Я уже сыт. Кушай, мам, на меня не гляди.
— Я свою меру знаю, — заявила она.
Значит, вопрос закрыт? Но нет. Чепа насторожило, что она перестала толковать о предложении Хуна — значит, еще много чего имеет сказать, но решила выждать: до завтра, до будущей недели, до следующего месяца, до китайской Сдачи. Она хочет «миллион гиней». И ради этих денег всю душу из него вынет. В болтливость она впадает от растерянности; когда же мозг у нее пухнет от множества путаных мыслей, Бетти, полностью утратив мыслительные способности, погружается в загадочное — а иногда даже агрессивное — молчание, словно это Чеп виноват, что у нее голова кругом идет. Чеп почувствовал усталость. Когда он наедине с матерью, она из него все жизненные силы высасывает.
Так закончился еще один вечер: пустые разговоры, «Майло», ванная, сушильный шкаф, постель.
На следующий день, в субботу, мистер Хун пригласил Бетти и Чепа к себе домой, в квартиру в центре Коулуна. Он им хочет кое-что подарить, сообщил он. «Это по пути к вашему зданию».
Чеп отказался наотрез, но мать стала настаивать. «Это же по дороге на фабрику». Чепу все равно нужно было на «Империал» за почтой. «Если уж человек тебе что-то дарит, нельзя швырять ему подарок в лицо».
— Я один съезжу, — заявил Чеп. Он чувствовал, что мать уже проявила чрезмерную уступчивость, и хотел показать мистеру Хуну: его лично предложение о покупке «Империал стичинг» ничуть не впечатляет.
Сколько Чеп себя помнил, местные китайцы никогда никого не приглашали в гости. Жители Гонконга встречались в ресторанах, а свои дома окружали тайной. Почему — потому ли, что твой дом и обстановка слишком много о тебе говорят? Или из-за беспорядка: домочадцы все как один в пижамах, шаркают шлепанцами, истошно орут друг на друга — и тут же шумные соседи, убогий быт?
Как бы то ни было, Чеп согласился заехать к Хуну прежде всего из любопытства: хоть какое-то разнообразие. Кстати, мистер Хун не соврал: его квартира действительно была Чепу по пути, в десяти минутах пешком от «Империал».
Мистер Хун принял Чепа в своем элегантном костюме с нашитым на рукав лейблом. Жил он на восьмом этаже в доме неподалеку от Эргайл-стрит. Из одного окна Чеп увидел Гонконг и горную гряду за трамвайной линией Пик — Пристань, где под сенью небольшой рощицы ютился Альбион-коттедж; за противоположным окном, величественное, как древний памятник, возвышалось здание «Империал стичинг». Прямо над фабрикой пролегал «воздушный коридор» аэропорта Кай Так.
— Чаю?
— Нет, спасибо. Надо бежать. Вы говорили, у вас что-то есть для моей мамы?
— И для вас.
Когда мистер Хун вышел из комнаты, Чеп обрадовался — ему хотелось хорошенько рассмотреть обстановку. Когда на «Империал» приезжал заключать договор новый заказчик, Чеп частенько посылал мистера By на автостоянку поглядеть машину гостя — марка, год выпуска, внешний вид? По автомобилю человека, будь то англичанин или китаец, можно составить достаточно точное представление о его характере.
В квартире мистера Хуна Чепа весьма озадачили белые мохнатые ковры — последний крик моды двадцатилетней давности, а также застекленная горка в гостиной, заполненная фарфоровой посудой: синие фарфоровые миски, суповые ложки того типа, что больше напоминают рожки для обуви. Когда Чеп подошел к горке по неровному полу, все ее содержимое зазвенело. На верху китайского буфета, похожего на алтарь, — совершенно дурацкие часы: подделка под Францию, эрзац-деревянный корпус на львиных лапах, покрытых эрзац-позолотой, идиотское тиканье. На стеклянном журнальном столике — пепельница. Рядом с ней — спичечный коробок с надписью «Толстячок». На дне пепельницы значилось «Золотой дракон». Какая изысканность манер: Хун спер пепельницу из коулунского ресторана!
Чтобы подковырнуть мистера Хуна, Чеп заметил:
— Мистер Чак там обычно обедал.
— Рад знать, что вам это известно, — отозвался мистер Хун. Намек Чепа его ничуть не задел. Напротив, он был, похоже, искренне польщен.
Краденые спички и пепельница еще больше усиливали впечатление безликого убожества, но Чеп почувствовал, что заглянул в душу мистера Хуна, и, чтобы увидеть побольше, спросил:
— Разрешите воспользоваться вашими удобствами?
Даже тут — на полу белый мохнатый ковер. Крышка унитаза опущена. Одно из предписаний геоманта мистера Мо гласило: держи унитаз закрытым, иначе животворная энергия ци покинет здание через слив.
Вернувшись в гостиную, Чеп обнаружил, что мистер Хун уже разложил подарки. Эти дешевенькие мелкие презенты вовсе не требовали чем-то отблагодарить дарителя; по китайским обычаям их следовало понимать в чисто ритуальном смысле, как знак щедрости.
Корзина с фруктами, содержащая, помимо всего прочего, лонганы, личжи и манго, — очень мило, но Чеп сказал себе, что мог бы купить все это и на рынке. Засахаренные сливы. «А это что?» — поинтересовался Чеп. «Холодные закуски-ассорти», — пояснил мистер Хун. Мать к ним и на милю не подойдет. Вышивка шелковыми нитками — изображение котенка — в огромной ромбовидной рамке, запечатанной в пластик. Зонтик. Пара наволочек. Термос. Мазь «Оленьи панты». Чай «Лун-Цин» в расписной жестяной банке веселенькой расцветки. Бутылка ликера «Мао тай» в деревянном ящичке с откидной крышкой.
