Ритуалы. Каким ужасом, отчаянием и пустотой оборачивались все попытки отрицать их силу. Китай утратил большую часть своего прекрасного древнего духа, когда коммунисты попытались уничтожить древние обряды. Россия, после семидесяти лет советского строя, полностью стершего духовность народа, теперь стала открытой для американских протестантских сект, приняла, как собственные, их ритуалы.
А мой западный мир? В погоне за сугубо светской, материальной идеей индивидуальной свободы мы бросили вызов древней традиции высмеяли все символы веры, отменили все обряды – и тем самым изгнали из нашей жизни тайну, следовательно, и поэзию.
Человек рождается, живет и умирает, и никакие церемонии и ритуалы больше не отмечают этапы его пребывания на земле. Рождение ребенка больше не повод для раздумий о жизни, достаточно просто зарегистрировать его. Молодые пары сходятся, не вступая в брак, и единственный оставшийся у них ритуал – это ритуал переезда. Начало новой жизни не отмечено ничем, даже рубашки новой никто не надевает. А раз нет церемонии, нет и осознания перехода из одного качества в другое; нет присутствия высших сил, соответственно, нет и обязательств. Зачастую двух людей ничего не объединяет, кроме секса и общих счетов за телефон. Да и сама смерть теперь обходится без осознания происшедшего, без утешительного воздействия обряда. Ушли в прошлое бдения над усопшим, а церемонию прощания, если ее все-таки устраивают, проводят теперь не священники, а чиновники.
Исчезновение обрядов я сам наблюдал, это происходило на моей памяти, и теперь, оглядываясь назад, я сожалею, что с наилучшими намерениями, но тоже внес вклад в этот процесс, а значит, несу свою долю ответственности за эту большую утрату. В годы моей молодости младенцев, даже детей самых убежденных коммунистов, вроде меня, еще было принято крестить. Покойникам устраивали настоящие похороны, бракосочетание было большим праздником, и новобрачные соединялись не только перед Богом, но и перед людьми – в присутствии десятков родственников и друзей, которые таким образом становились в некотором роде гарантами этого союза.
Но я бунтовал против устоев. Я не хотел регистрировать брак, однако сделал это для получения страховки. Все прошло наспех, почти тайком, лишь в присутствии свидетелей и мэра. Кстати, именно из-за мэра нам пришлось расписаться подальше от Флоренции – тамошний мэр был членом демохристианской партии, и я воспротивился, чтобы он нас оформлял. В результате нас поженили в Винчи, на родине Леонардо. Детей своих я не крестил, а когда умерли родители, меня рядом не было.
И все-таки в детстве ритуалы мне нравились. Я до сих пор вспоминаю одну из самых больших радостей в жизни, настоящую церемонию, которую устроили мои родители, когда мне исполнилось четырнадцать. В знак того, что я стал «мужчиной», они вручили мне первые в моей жизни длинные брюки, купленные в рассрочку. Но вихрь времени закружил меня, и я тоже приложил руку к разрушению старого. Вот только на месте разрушенного ничего толкового не возникло, там и по сей день одна тоскливая пустота.
В Индии пока ощущаются лишь первые дуновения этого «ветра перемен», и здесь, особенно в деревнях, для большинства людей ритуалы и теперь важнейшая часть жизни. Крестьянин не выйдет утром из дому, не коснувшись рукою порога. Женщина не начнет своего дня, не предложив солнцу нескольких капелек воды.
Для индийца вся жизнь – ритуал. Первый ритуал в жизни человека проводят еще до его зачатия. Остальные при каждом новом этапе. Есть ритуал отлучения от груди, ритуал первого выноса на улицу ночью, чтобы ребенок увидел звезды, ритуал первого остригания. Особый обряд проводят, когда молодой человек становится «брахмачарья»: он обедает с матерью, потом выходит из дому и возвращается обратно, чтобы попросить у нее «бикшу», первую милостыню. И так далее, вплоть до самой смерти, когда тело предают огню на погребальном костре, зажженном старшим сыном. Это тот же огонь, который горел, когда покойный приобщался к Ведам, которым была освящена «пуджа» по случаю его свадьбы. Но и со смертью ритуалы не заканчиваются. Через двенадцать дней принято устраивать еще одну церемонию, во время которой умершего просят не бродить больше по дому, обрубить все прежние связи и занять свое место рядом с отцом и дедом среди предков, которых надлежит помнить и почитать. Мантра для этого обряда красивая и совсем не грустная. Тот, кто хотел поплакать, уже сделал это за прошедшие двенадцать дней.
Ритуалы, церемонии, обряды. Это великая тема Вед. В них предписывается все: жесты, ритм, слова обрядов. Все расписано, предусмотрена каждая деталь; от длительности мантры до того, какие подношения нужно делать «пуджари», который ее прочел. От того, в какие дни лучше предпринимать паломничество, до уборки в доме. Ритуал – это Действие для определенного результата. Женщина хочет, чтобы у нее родился сын? Веды указывают, что для этого делать и как. Кто-то хочет разбогатеть или попасть в рай. Веды в точности указывают ему, как следует поступать. От причины к следствию – вот логика Вед… Их логика – это логика преходящего, логика перемен во времени и пространстве, это логика человеческого «я».
А что, если человек ищет чего-то другого? Если он хочет отрешиться от преходящего, обрести свободу от сансары?
Это и есть великая находка индийской мысли. В самом конце Вед открывается, что их подлинная цель – это преодоление самих Вед. И преодоление это – в Веданте, заключительной части. Веданта уводит человека от ритуалов, от правил, от рабства, навязанного Ведами.
Веды – это «религия», Веданта – это освобождение от всего, в том числе и от религии тоже. В Веданте говорится о высшем космическом «я», о Сокровенной Сущности, о безбрежном сознании, пребывающем вне времени и пространства.
Вы хотите исполнения мирских желаний? Что ж, в этом нет ничего дурного. Остановитесь на Ведах, не идите дальше. Но знайте, объясняет Веданта, что даже рай, каким бы он ни был чудесным, – это всего лишь место во времени и пространстве, а следовательно, не вечен. В этот рай можно попасть благодаря накопленным заслугам, но, когда этот капитал будет истрачен, придется вернуться назад и начать все сначала.
– Никому не дано получить бессрочную визу в рай, – говорил Свами. Он присутствовал при всех ритуалах, не участвуя в них. Он не мешал людям склоняться к его ногам, но сам не участвовал в обрядах поклонения статуям богов. Ему больше не о чем было их просить, он покинул мир желаний, и в этом было чарующее величие. Не стал ли я религиозным? Уж во всяком случае, не в ведическом смысле!
Недели две я не пропускал ни одной утренней «пуджи». Потом, видя, что все повторяется и я уже во всем разобрался, я предпочитал во время богослужения подняться на холм и любоваться восходом солнца.
Даже простой прием пищи был в ашраме церемонией. В половине первого вся община, включая нескольких мяукающих котов и ватагу псов-вегетарианцев, выстраивалась в извилистую очередь у трапезной. У подножия лестницы мы снимали обувь, брали плошки, чашки и входили в большой зал, где пять или шесть «шиша», приставленные к дымящимся котлам, раздавали нам еду и при этом… пели. И каждый из нас, взяв порцию и поблагодарив, присоединял свой голос к хору, напевавшему строки из «Гиты», в которых Кришна говорит о себе:
Не переставая петь, каждый устраивался на одной из циновок на полу. Таким образом, эти строки из пятнадцатой главы все звучали и звучали, пока наконец все не получали свои порции и не принимались за еду. Звучание санскрита было прекрасно, и прекрасны были строки, в которых Кришна, воплощение Абсолюта, описывает Арджуне некоторые свои формы. Каждый опускал три пальца правой руки в чашку с водой и круговым жестом окроплял стоящую перед ним еду. Таким образом еда превращалась в благодарность Агни, огню, божеству желудка.
Мне это нравилось. Когда я был маленьким, в нашем доме было принято креститься, перед тем как приступать к еде, но потом и этот обычай, вместе с другими, пропал в житейской спешке. Теперь нам ничто не в новинку, нам кажется, что мы имеем право на все – неизвестно только почему. Все, что у нас есть, мы воспринимаем как должное, и нас больше не удивляет и не радует такая, например, приятная и необходимая вещь, как еда, которую часто мы даже не заслужили.
Прием пищи превратился во что-то банальное, по крайней мере, на Западе. Еда уже не дар, мы за нее никого не благодарим. Мы хватаем, глотаем, насыщаемся бездумно, автоматически, не отрывая взора от телевизора или газеты.
