Иногда какой-нибудь бизнесмен присылал в ашрам фрукты или сладости, и тогда его имя писали мелком на доске среди тех, кого следовало поблагодарить после пения гимнов. Однажды на доске появилась строка о «бикше», поднесенной Анамом, чтобы отпраздновать день рождения жены. И перед тем, как погрузить пальцы в смесь гороха и риса, вся трапезная по знаку одного из «брахмачарья» произнесла хором несколько строк из Вед, чтобы пожелать Анджеле всего самого лучшего в этой и во всех последующих жизнях.
Боже мой, как же она заслуживала эти пожелания! Она отпустила меня сюда без укоров, не пытаясь на меня давить, не давая мне почувствовать себя виноватым. Она действительно была одним из лучших моих лекарств! И не только с тех пор, как я заболел. С самого начала мы были поистине едины, между нами было полное согласие во взглядах, в выборе жизненных путей. Что может быть прекраснее, чем состариться вдвоем? Даже вдали друг от друга, как сейчас, мы всегда были вместе.
Сейчас этих поздравлений было явно недостаточно, чтобы загладить вину. Однажды Свами объяснил, что, с точки зрения Вед, муж, надолго оставляющий жену, копит прегрешения и ухудшает свою карму. Мудрыми были эти древние индийцы!
Сначала мне было неловко есть пальцами, которые потом полагалось облизывать, но я и к этому привык. Мне помогла реплика одной дамы из высшего индийского общества: «Есть вилкой или ложкой все равно, что принимать душ в плаще».
Не думаю, чтобы еда в ашраме порадовала гурмана. Никаких яиц (яйца – это жизнь!), никакого чеснока и лука (считается, что они возбуждают плотские желания), минимум специй (которые тоже могут вызывать разные отвлекающие мысли). Питались мы, преимущественно турецким горохом, фасолью, цветной капустой и рисом, но для некоторых моих товарищей и такая еда была уже серьезной уступкой своим желаниям.
Однажды я заметил, что «брахмачарья», сидящий рядом со мной, не пользуется плошкой. Он подставлял дежурному ведерко, а потом перемешивал три-четыре вида овощей рукой, «чтобы больше не различать запахи». Как он мне объяснил, это был способ управлять своими желаниями. Питание необходимо, но зачем превращать его в порабощающее удовольствие?
– Отрешившись от всех желаний, смертный становится бессмертным и достигает Брахмана здесь и сейчас, – объявил сосед, цитируя Упанишады. По его мнению, было важно не делать различия между «нравится» и «не нравится».
Мне подошла идея о том, что следует испытывать себя в малом, и я решил начать с того, что мне совершенно не нравилось, – с мытья посуды.
Я не брезговал домашней работой, но мытья посуды не просто избегал – я это ненавидел. Здесь, в ашраме, мне приходилось после еды мыть плошку, и я поставил перед собой цель делать это… с любовью, причем осознанно, а не машинально.
Это подействовало, и мытье посуды стало казаться мне приятным ритуалом. Мы выстраивались перед длинным устройством, напоминающим поилку с фонтанчиками, и я аккуратно мыл золой и мылом свою плошку и чашку. Потом ополаскивал, надеясь, что и остальные проделывают это так же тщательно, ведь к следующей трапезе посуда менялась.
Я знаю, что мое пение не нравится окружающим, зато мне оно доставляет большое удовольствие. А тут было где развернуться. Пели мы постоянно: в начале каждого урока, перед едой, потом еще целый час во время курса ведических гимнов, вечером в конце «сатсанга» и, наконец, перед сном. Пение было частью нашего распорядка дня, и я понял, что оно влияет на мое настроение, а может быть, и на уровень сознания. Особенно я это чувствовал, когда мы пели мантры. Возможно ли это? Для Свами это было несомненно: «Санскрит ведических гимнов и мантр воздействует на сознание», – говорил он. И у меня не было причин возражать. Наоборот.
Может, все дело было в ритме, может, в определенном дыхании, но повторение мантр, которые напевали для нас две вдовы, давало ощущение легкости, почти радость. Когда я пел, мне казалось, что мое «Я» таяло и удалялось, судьба его все меньше меня волновала.
«От болезни избавит трава… – вспомнилось мне, – или острый целителя нож, или мужа святого слова, или мантра, что тихо поешь…»
Был ли Свами тем «святым мужем», которому суждено было меня излечить? И было ли сегодняшнее пение теми мантрами, о которых говорил Заратустра в отрывке, что сопровождал меня столько лет – еще с той поры, когда я и понятия не имел, что такое мантры?
Одним из тех, кто безоговорочно верил в могущество мантр, был Сундараджан. Он даже знал несколько заветных мантр. Еще в отрочестве он услышал их от одного старца, и от них якобы зависела его жизнь. Проснувшись, он произносил их вслух, потом повторял про себя на ходу, на этих же мантрах он сосредотачивался, когда медитировал. По мнению Сундараджана, мантры – магические формулы, которые, как заклинания волшебника, могут влиять на сознание и материю. Сами слова создавали, как он полагал, вибрацию, которая, совпадая с вибрациями каждого предмета и тела, воздействует на объект либо исцеляюще, либо разрушительно. В общем примерно так же, как музыка на клетки.
Сундараджан клялся, что все именно так, совершенно, по-моему, забыв о том, что когда-то был инженером!
Мне пока хватало объяснения, связанного с дыханием. Совершенно очевидно, что между дыханием и сознанием существует тесная связь: они влияют друг на друга. Убедиться в этом нетрудно. Когда дыхание неровное, сознание встревожено, когда мы сердимся, у нас прерывается дыхание, когда мы думаем о чем-то хорошем, дыхание становится ровнее и глубже. Так происходит и во сне.
Когда мы повторяем одну и ту же мантру, дыхание настраивается на особый ритм и влечет за собой изменение душевного состояния, о котором говорил Свами. И еще: когда человек все время думает о последовательности слов, сознание не рассеивается.
Без сомнения, было что-то особенное в этих звуках, передаваемых из уст в уста тысячелетиями, из поколения в поколение, с тем же произношением, в том же ритме, с теми же паузами. Если бы мантры были бесполезными, они бы давно забылись, затерялись. Но традиция живет. Гуру, который полностью доверяет своему ученику, дает ему, как драгоценный подарок, мантру, которая свяжет их двоих навеки. Среди соблюдаемых в Индии ритуалов есть такой, когда восьмилетнему ребенку дарят мантру, которой он сможет пользоваться всю жизнь.
На мой взгляд, эти звуки наделяла особыми свойствами та же сила, которая делает эффективными лекарства: сила сознания. Сама мысль, что эти формулы магические, что они способны исцелить или помочь, заставляет сознание способствовать этому. Ведь я верил, что красная жидкость, которую в меня вливали во время химиотерапии, мне поможет, и она действительно помогла; так и Сундараджан был убежден, что заветная мантра поддерживает в нем жизнь.
Могуществом обладает не вещь сама по себе, а наше сознание, которое в это могущество верит. У тибетцев есть притча на эту тему.
Один монах после многолетнего отсутствия собрался навестить мать. Женщина живет в крайней бедности, и сын опасается, что найдет ее при смерти. Но в деревне его ждет неожиданная радость: мать пребывает в добром здравии. Некий старец подарил бедной женщине мантру, способную превращать простые камни в картофелины. И вот мать принимается готовить ужин и, как обычно, читает мантру над горшком с камнями. Монах замечает, что она неверно произносит слова на санскрите, и поправляет ее. Мать, гордясь ученостью сына, начинает петь верно, но мантра не действует: женщина убеждается, что камни остались камнями и они с сыном остались без ужина. Тут монах понимает, просит мать вернуться к ее прежней мантре, и тут же чудесным образом в горшке появляются дымящиеся картофелины.
Ни моя мать, ни моя бабушка, которая жила с нами, понятия не имели о мантрах, хотя и они тоже пели молитвы. Пусть они не превращали камни в картошку, что не помешало бы, но задавали ритм новому дню. Когда я был маленьким, все пели: крестьяне в поле, ремесленники за работой, мы в классах. Когда я сравниваю звуки моего детства с теми, которые слушает мой внук, меня просто отчаяние охватывает.
Мы перестали петь. Самое большее, что мы можем, – это слушать при помощи системы «хай-фай», как поют другие. Какая в этом польза? В этом на собственном опыте убедились в шестидесятые годы бенедиктинцы из одного французского монастыря. Внезапно всех одолел какой-то странный недуг. Монахи чувствовали себя разбитыми, подавленными, рассеянными. На общем собрании постановили добавить время на сон, но это не помогло, всем стало еще хуже. Монахи совсем приуныли и вдобавок просто с ног валились от усталости. Обратились к врачам. Один из них посоветовал ввести в рацион мясо – а в монастыре его уже лет двести не пробовали. Никакого улучшения. И тут, наконец, один знаменитый парижский доктор
