В туалете Лариса сразу направилась к раковине, а Лиза нырнула в кабинку. И через мгновение оттуда послышался победный клич клана Маклаудов:
– Гляди, какая вещь!
Лариса с недоумением уставилась на лежавшую в углу огромную оранжевую клизму.
– У кого-то проблемы со стулом, – сказала она, все еще не понимая, что привело Лизу в такой щенячий восторг.
– И этот кто-то как минимум гиппопотам. Она же на полведра, не меньше!
– Ну ты сказала… На стакан. Ну, может, на полтора. Но все равно впечатляет.
Девчонки смотрели на медицинского монстра, и у обеих в глазах что-то такое просматривалось… Что-то прикидывающее.
– А жидкое мыло тут есть? – спросила Лариса.
– Правильно мыслишь, подруга, – кивнула Лиза, – пять баллов! Ты в брейн-ринге никогда не играла?
– Да нет, – засмущалась та, польщенная неожиданной похвалой. И тут же получила от бесцеремонной девицы:
– А пацан твой, он как – плод любви или результат математической ошибки?
Лариса едва не задохнулась от возмущения.
– Ну, знаешь!..
– Не знаю. Поэтому и спрашиваю.
В серых глазах девушки не было ни тени издевки. Обычное доброжелательное любопытство, свойственное открытым людям, которые сами не имеют никаких тайн, потому что не представляют, для чего они нужны. Лариса немедленно оттаяла.
– Мы с его отцом любим друг друга, – сказала она, – и обязательно поженимся.
– Понятно, – кивнула Лиза, – Ну, здорово тогда.
Ее неправильное, но симпатичное лицо при этом выразило недоверие. Вернее «Недоверие». С большой буквы «Н». Но ничего говорить она не стала, ополоснула руки и вышла.
Лариса проводила ее глазами и тихо всхлипнула. Паша пропал. И она уже совсем не была уверена, что причина – другая девушка или футбол. Да пусть бы хоть две девушки, пусть хоть сам футболистом станет… только бы жив был, только бы не сошел с ума, как эти, красноглазые. Только бы нашел их…
В офисе они застали горячую дискуссию.
– Да ерунда все это, – горячился Костя, – это же спецназ, крутые парни. Они бы могли Реда и его команду разделать, как селедку под шубу, на раз – на два, три уже делать нечего. Пулемет этот, конечно, вещь страшная, но только в поле. А тут-то он что сделает? Тем более с тремя-то лентами? Ну, шарахнут по стеклянным вертушкам, вынесут их, так краповые береты залягут, щитами закроются. Можно подумать, эти байкеры – такие артиллеристы, что вот прямо с первого выстрела и попадут куда надо!
– И что ты думаешь? – спросил паренек чуть постарше Кости.
– Что-то там есть еще, кроме пушки, – убежденно произнес разносчик пиццы, – что-то, о чем мы не знаем.
– Все, – сказала Лариса, решительно подошла к столу, где в гнезде из пиджаков, раскинув руки, спал Демка в позе «поросенок с хреном» и довольно бесцеремонно сгребла его в охапку. Тот недовольно крякнул, но не проснулся. – Все, – повторила она.
– Да что все? – не выдержал Костя. – Вы можете выражаться несколько конкретнее, мадмуазель?
– Я иду искать маму, – объявила Лариса.
– Рехнулась? – Лиза встала, перегородив выход. – Ты же слышала по громкой связи, там была перестрелка и есть опасность заражения.
– Всего три этажа, – упрямо сказала Лариса, – лифт работает. Я не понимаю, чего я до сих пор тут сижу. Пропусти меня, хорошо?
– Сама дура, ребенка зачем тащишь? – подал голос Слон.
– Затем, что это мой сын, и я его не брошу, – обстоятельно объяснила Лариса. – И я не дура. Не надо обзываться, пожалуйста.
– Ну, извини, – сказал Слон.
– Пропусти меня, – Лариса подошла к двери, – пожалуйста, пропусти. Ты же понимаешь, что если я решила, то я все равно уйду. Ночью уйду. Всю жизнь ты тут караулить не будешь, отойдешь поесть, в туалет или спать захочешь…
– Да в гробу я видела тебя караулить, – рассердилась Лиза, – была нужда. Если хочешь – иди. Только Демку здесь оставь. Если там, и правда, все нормально, вернешься. Или позвонишь – мы его принесем.
Лариса упрямо помотала головой. Она стояла напротив двери с кульком в руках, и было понятно, что отойдет она только в ту сторону, куда нацелилась, а именно – в коридор.
– У девки гиря до полу дошла, – авторитетно пояснила тетушка Тортилла, которая наконец-то выспалась и теперь сидела на круглом табурете босая и неторопливо пила растворимый кофе из большой красной кружки с надписью «Спартак-чемпион!».
– Да ладно, действительно, всего три этажа, – вдруг сказал Костя, – только не на лифте. По лестнице. Если чего услышим – мотыльнем назад.
– Еще один псих, – решила Лиза, – всего за несколько франков русский самоубийца пройдет на руках по всему парапету Эйфелевой башни!
– Шокера дашь? – прямо спросил Костя.
– Щаз-з-з, – протянула Лиза, – чтобы ты пропал вместе с шокером. И оставил бедную девушку совсем беззащитной. Сама с вами схожу. С шокером.
– И ты туда же? – изумилась Тортилла. – А такая с виду разумная девушка.
– Всего три этажа! – рявкнула Лиза.
Коридор был пуст, что могло бы насторожить компанию, но почему-то не насторожило. Поминутно оглядываясь и прислушиваясь, они вышли на площадку для лифтов. Там тоже было тихо. Из шахт не доносилось ни звука. Костя все-таки хлопнул по кнопке, и лифт исправно пришел в движение. Но это было единственное движение. Этаж словно вымер.
Глава третья
Еще одна находка
– Бросай курить, вставай на лыжи. И вместо рака будет грыжа… Не лестница, а прямо какой-то тест на здоровый образ жизни, – бурча себе под нос, Кошка поднималась вверх.
Вверх, вверх и вверх… Узкая темная лестница казалась бесконечной. Кое-где ступеньки от времени начали разрушаться, и пару раз Кошка чуть не споткнулась. Сказывалась усталость. Сколько «этажей» она уже отмахала? Двадцать? Вполне возможно. Сбоку чернел провал лифтовой шахты, забранный толстой металлической сеткой. Лифт был бы кстати, подумала Кошка. Сколько килограммов она на себе тащит? Снаряга – верная пятерка. Бутылка воды – чуть больше полкило. Бумаги… Бумаги тяжелые. Самое важное – папки. Она их прихватила с собой, а еще до отказа набила бэг пробниками с Лаврентием Палычем в роли Ленина. Существует правило: не кидайся деньгами, если не хочешь, чтобы тебя приняли за психа. Но она не удержалась, просто не смогла оставить письма.
– Килограммов двенадцать, – посчитала Кошка, – неудивительно, что икры ноют.
До слез было жаль чемодана. Кошка понимала, что, развалив стену, она сама, своей рукой, выставила сокровище на всеобщее обозрение, и в следующий раз, когда она сюда вернется, этого мастодонта просто не будет. Упрут. Впятером придут и упрут. Но тут уж ничего не поделаешь, не родилась она першероном.
Лестница напоминала абстрактную модель бытия, того самого, которое определяет сознание. Вниз, во тьму, возможно, к смерти – как не ничего делать. Вверх к солнцу, к жизни – приходится попотеть.
«Господи, вот ведь дурь в голову лезет… Это от усталости», – решила Кошка и, чтоб отвлечься от монотонности подъема, стала считать про себя по-французски. Начала с тысячи. На пятьсот тридцати семи замороченное сознание что-то мяукнуло, но Кошка по инерции продолжала считать, и только через несколько секунд сообразила, что ее насторожило. И впрямь, она устала больше, чем это допустимо. Звук,
