темно-сером пальто. Это был большой, обрюзгший мужчина с отечным, широким лицом и седыми, все еще густыми волосами. Брови у него отсутствовали, что придавало его круглому лицу несколько бабье выражение. Почти заплывшие карие глаза смотрели настороженно, а губы как-то непроизвольно подергивались, выдавая капризность и непостоянство характера. За последний год он перенес несколько сердечных приступов, двигался медленно и тяжело, и в его неуклюжей повадке было что-то медвежье.
Держась за поручень и грузно приседая, президент начал спускаться по трапу. Позади него осторожно продвигался огромный телохранитель, держа над Ельциным наклоненный зонт, что выглядело довольно глупо, поскольку дул ветер и зонт от дождя все равно не спасал. Толпа качнулась вперед, словно желая обнять президента.
— Ну, шта? — зычно крикнул сверху Ельцин, произнося почему-то «шта» вместо «што». — Как вы тут?
Правильного ответа на этот вопрос никто не знал, но все на всякий случай бодро улыбались. Девушки из нашего театра, в национальных русских кокошниках, сапожках и коротких юбках грациозно поднесли президенту хлеб и соль. Наш холдинг продолжал соблюдать все прежние договоренности с областной администрацией, несмотря на то что Храповицкий сидел за решеткой. Впрочем, взнос на подарки президенту Лисецкий предусмотрительно получил с нас заранее.
Кстати, положеная по обычаю рюмка водки на сей раз отутствовала. Лисецкому накануне визита пришлось прослушать в кремлевской администрации специальную инструкцию от Калошина, категорически запрещавшего предлагать президенту спиртное. Тема алкоголизма Ельцина была в стране одной из самых обсуждаемых. Особенно много слухов о его невоздержанности ходило в провинции.
Ельцин, морщась, оглядел расписной поднос, разломил каравай, но есть не стал. Чиновники, между прочим в глубине души тоже не одобряли нарушение старинных традиций, считая, что ничего хорошего трезвость президента не предвещает. Русский человек свято верит, что, начальник, напиваясь, становится добрее.
С Ельциным прилетело человек пятнадцать, не считая, конечно, журналистов и охраны. Министра промышленности я видел в телевизионных сюжетах, остальные были мне незнакомы. Возглавляемая Ельциным делегация неспешно двинулась вдоль шеренги чиновников, пожимая им руки. Рядом с президентом торопливо шагал Лисецкий, забегая вперед и представляя присутствующих. От волнения его голос слегка вибрировал. С другой стороны от Ельцина пристроился Разбашев, потеснив министра и оробевшего Силкина.
Ельцин уже заканчивал обход, когда на взлетном поле появился Кулаков, в широкой кожаной куртке, из-под которой виднелась темная водолазка с оттянутым воротом. Вообще-то Кулаков опаздывал всегда и одевался, как ему нравилось, это было частью его фрондерства, но мне казалось, что на встречу с президентом все-таки можно было прийти вовремя.
— А вот и мэр Уральска Борис Михайлович Кулаков, — проговорил Лисецкий и, не удержавшись, сделал выговор: — Что ж ты опаздываешь, Борис Михайлович?
Кулаков что-то буркнул и шагнул навстречу Ельцину. Тот остановился и нахмурился.
— Мэр Уральска, говоришь? — переспросил он, протягивая руку Кулакову и критически его оглядывая. Для своей должности Кулаков и впрямь выглядел одиозно.
Лисецкий, тонко чувствовавший начальственную интонацию, тут же состроил ироническую гримасу.
— Это ты, что ли, меня везде ругаешь? — в упор спросил Ельцин Кулакова.
От этого внезапного выпада Кулаков растерялся. Он был значительно ниже Ельцина, что лишь подчеркивало его подчиненное положение.
— Почему же ругаю? — задиристо встопорщил он усы. — Я свое мнение высказываю.
Эта фраза прозвучала как признание.
— Меня ругаешь, а город запустил?! — перебил Ельцин. — Грязь кругом такая, что не проедешь!
Он встряхнул руку Кулакова так, словно хотел ее оторвать и, не слушая ответа, двинулся дальше. По рядам чиновников прокатился испуганный вздох.
— Во дает дед! — восхищенно прошептал мне Боня. — И откуда только он все знает?
От угощения в банкетном зале Ельцин решительно отказался, и Лисецкий, опередив Разбашева, повел президента к своему «Мерседесу». На лице директора автозавода мелькнула досада. Он, не отставая от президента, начал что-то ему говорить, но вдруг Лисецкий осуществил на редкость коварный маневр. Открыв перед Ельциным дверь автомобиля и вежливо пропустив его вперед, губернатор поспешно прыгнул следом, громко крикнув Силкину:
— Анатолий Викторович, давай скорее к нам! Тебя одного ждем! — и захлопнул дверь.
Разбашев опешил. У всех на глазах Лисецкий давал ему понять, что он здесь лишний. Директор по инерции потянулся к передней двери, но тут его потеснил Силкин.
— Извините, пожалуйста, — отчаянно труся и избегая смотреть в глаза Разбашеву, пролепетал он. — Но это мое место.
Разбашев стиснул зубы и еле слышно выругался. Силкин юркнул в машину.
— Ты гляди, Анатолий Викторович, не зевай, — приветствовал его с заднего сиденья довольный Лисецкий. — Свое никому не уступай, а то оглянуться не успеешь, как всего лишишься. Тебя народ выбрал, а его власть назначила. Чуешь разницу? — и он бросил взгляд на Ельцина, ожидая одобрения.
Но Ельцин лишь загадочно сопел, глядя перед собой неподвижным взглядом.
Толпа торопливо рассаживалась по машинам и автобусам. Я спохватился, что мне нужно было срочно к кому-нибудь пристроиться, в противном случае я рисковал отбиться от стада. Мимо как раз проходил Кулаков.
— Можно мне с вами? — быстро спросил я.
— Нет! — коротко отрезал он и прибавил шаг.
Я едва не поскользнулся на ровном месте. Такой оплеухи я никак не ожидал от человека, который еще недавно называл меня другом и предлагал работать вместе. Наверное, сегодня проходил премьерный показ комедии пинков и затрещин, о чем меня не поставили в известность. Я метнулся назад в поисках Бони. Они с Артурчиком как раз загружались в Бонин «Мерседес» с мигалками. Не дожидаясь приглашения, я плюхнулся рядом с водителем и лишь после этого спросил:
— Ничего, если я к вам присоединюсь?
В глубине души я опасался, что мне откажет и Боня. Но Боня оставался вне политики.
— Садись, конечно, — разрешил он. — Веселее будет.
Я точно знаю, какой русский не любит быстрой езды. Тот, который стоит на автобусной остановке под дождем, в то время как мимо него, разбрызгивая грязь, лихо проносится чиновничий кортеж. В сопровождении завывающих сиренами и сверкающих огнями милицейских машин мы летели по трассе так, что не замечали ухабов под колесами. Гаишники с наслаждением рявкали в громкоговорители на случайных автомобилистов, требуя, чтобы те немедленно прижались к обочине.
Сидя рядом с водителем, я неприметно наблюдал за Артурчиком. Ему было лет тридцать, может быть, даже меньше. Прилетел он без пальто, в одном пиджаке, что выдавало человека, не привыкшего думать о погоде и передвигавшегося исключительно служебным транспортом. Вполне миролюбиво развалившись сзади, он озабоченно ощупывал себя в районе талии, по-прежнему не обнаруживая природной свирепости, как, впрочем, и самой талии. Через некоторое время он открыл в потолке зеркало с подсветкой и тщательно оглядел свое миловидное румяное лицо с полными щеками, даже высунул язык.
— Ну, как тут похудеешь в таких поездках? — посетовал он. — Не успеешь в самолет сесть — уже обед несут. Только приземлишься — банкет. Ешь, ешь, уже дышать не можешь, а тебя все равно угощают! Такие вот у нас в регионах гостеприимные люди, не то что в Москве. Да еще норовят что-нибудь тебе с собой всучить. Чисто перекусить в дороге. Икры ведро или балыка ящик. А в самолете уже опять ужин ждет. Я даже весы дома спрятал, чтобы не расстраиваться.
У него была своеобразная манера выражаться. Внешне он сохранял полную серьезность, но интонацией давал понять собеседнику, что посмеивается над тем, что говорит. Вкрадчивый восточный акцент лишь подчеркивал эту двусмысленность.
