— Может, и себе кого-нибудь приглядим, — поддакнул Лисецкий, вновь предательски оставляя Силкина на произвол судьбы.
Машина тронулась. Силкин, чувствуя, что все пропало, ледяными руками схватился за телефон и, низко пригнувшись, набрал Татьяну.
— Мы едем во Дворец! — объявил он срывающимся голосом.
— Куда? — оторопело переспросила она.
— В ЗАГС! — рявкнул Силкин.
— Да мы же вроде как уже всех распустили.
Силкин, не разгибаясь, оглянулся на разрумянившегося президента. Тот испытывал прилив энергии. Глаза его блестели, он даже похлопал Силкина по плечу. Силкин с трудом улыбнулся в ответ.
— А ты собери! — зловеще прошипел он Татьяне.
Между тем в ЗАГСе бушевали страсти.
В общей сложности свадебных кортежей было одиннадцать. Всем без исключения зачем-то назначили явиться к девяти утра, что они и исполнили, практически без опозданий, если не считать одной четы, где невеста была на последнем месяце беременности. Парадный вход во Дворец был опечатан игривой розовой ленточкой, и в ожидании высоких гостей внутрь никого не пускали. Молодожены со своими гостями изнывали снаружи, прячась от дождя в машинах.
Про замысел с президентом знал лишь узкий круг участников, хотя какие-то смутные слухи, конечно же, просочились. Сотрудники ЗАГСа то и дело выбегали к студенческой паре, проверяя, все ли у них в порядке, и делились новостями из мэрии. Собственно, новость была одна. Президент задерживался. Других известий пока не поступало.
Видя повышенное внимание к одной группе, остальные стали коситься на нее с ревнивым недоброжелательством. Впрочем, никаких других предпочтений студентам не оказывали, ждали они наравне с другими, и собравшиеся понемногу успокоились.
Первые два часа пролетели относительно легко. Мужчины выбегали курить, дамы выходили из машин подышать воздухом и переживали, что прически от влажности испортятся. Постепенно все перезнакомились, принялись под шумок открывать шампанское, рассказывать друг другу анекдоты и обмениваться шутками в основном на свадебные темы.
Однако время шло, а ничего не происходило. К половине двенадцатого женщины возроптали и потребовали у работников ЗАГСа ответить прямо, сколько еще те собираются держать на улице ни в чем не повинных женихов и невест, и на каком основании. Удовлетворительных объяснений они не получили, сотрудники лишь твердили, что они сами люди подневольные и делают то, что им велят. Эти переговоры привели, по крайней мере, к одному положительному результату: измученных ожиданием гостей начали пускать в туалет, правда, с черного хода и под конвоем гардеробщицы.
К началу первого обстановка резко накалилась. Особенно возмущалась группа с беременной невестой. Родственники и друзья уже куда-то звонили с жалобами, взывали к стоявшей в оцеплении милиции, грозили судом, бандитской местью и преждевременными родами. Устрашенные последней перспективой, работники ЗАГСа, после долгих консультаций все-таки решились сделать исключение. Беременную пару зарегистрировали, но не в главном зале, а в кабинете директрисы, дабы сохранить в неприкосновенности основные помещения.
Как только счастливцы отбыли, скандалы стали вспыхивать то там, то здесь, как фейерверки. Люди томились уже около четырех часов и больше терпеть не желали. Они рвались на волю. У всех были заказаны банкеты, на которые съезжались приглашенные, у трех пар было назначено венчание в церкви.
Сотрудники ЗАГСа метались между группами, уговаривая, умоляя, обещая. Но их не слушали. Дело явно шло к скандалу. И тут раздался спасительный крик: «Едут! Едут!» Все бросились охорашиваться и приводить себя в порядок. Милиционеры подтянулись, работники ЗАГСа, сладко улыбаясь, выстроились у входа в шеренгу, муниципальная массовка заколыхалась, расправила транспаранты и приветственно замахала шариками.
Кортеж остановился в квартале от дворца, так что его можно было видеть, потом, без всяких видимых причин, внезапно развернулся и тронулся обратно. Народ ахнул. Все были потрясены и разочарованы. Работники ЗАГСа чуть не плакали, милиционеры пожимали плечами и посмеивались. Никто ничего не понимал.
После этого страшного провала молодоженов и их родственников было не удержать. Они жаждали законных бракосочетаний, и немедленно. Женщины голосили, отцы невест, объединившись, готовились захватить загс штурмом. Видя, что процесс вышел из-под контроля и принимает опасный оборот, сотрудники сдались. Двери Дворца распахнулись, музыка заиграла, пары одна за другой торжественно вплывали в главный зал, где объявлялись мужем и женой.
Но главных виновников торжества, студентов, все же под разными предлогами придерживали.
Около двух часов дня субтильная матушка жениха неудержимо разрыдалась. Она работала техническим переводчиком с французского, всю жизнь получала гроши, воспитывала сына одна, без отца, и очень им гордилась. Невесту она, само собой, недолюбливала, полагая, что ее мальчик достоин лучшего. На этот скоропалительный мезальянс она согласилась лишь потому, что ректор института дал ей честное слово, что это поможет карьере ее сына. Она поверила, и, как оказалось, совершенно зря. Никакой карьерой тут и не пахло, все оказалось сплошным обманом и издевательством.
Отец невесты, приземистый здоровяк, отставной прапорщик и бывший чемпион Уральского военного округа по вольной борьбе, между прочим, тоже был на взводе. Манерную мать жениха он на дух не переваривал, а своего тщедушного очкастого зятя, тонувшего во взятом напрокат смокинге, в глубине души за мужика не считал. Он бы с радостью плюнул на все да уехал домой, но там уже сгорала от нетерпения шумная толпа деревенской родни, которую он назвал со всей области на свадьбу старшей дочери.
Честь семьи он уронить не мог, а потому, сорвав ненавистный галстук с бычьей шеи, ворвался в кабинет директрисы и сообщил, что с Ельциным или без Ельцина, но если молодоженов сию же секунду не распишут, то всем немедленно настанет конец. При одном взгляде на его пылающую квадратную физиономию становилось понятно, что конец действительно близок и он будет ужасен.
Директриса кинулась звонить Татьяне Стуколовой, просить совета. Та раздраженно ответила, что ей все это надоело, что она крутится как белка в колесе, а никто даже спасибо ей не скажет, что директриса может поступать, как ей заблагорассудится, поскольку Борис Николаевич все равно в ЗАГС не успевает.
Все сразу вздохнули с облегчением. Матушка жениха перестала рыдать и подкрасила губы, повеселевшая невеста кокетливо расправила фату, а ее папаша ободряюще хлопнул худосочного зятя по плечу так, что тот присел. Пожалуй, лишь ректор был расстроен. Он надеялся, что после того, как его вуз прогремит на всю страну, будет увеличено содержание.
Студентов с помпой расписали, должным образом окольцевали, поздравили и сфотографировали. Ректор подарил им картину местного художника и пожелал счастья в личной жизни. Директриса ЗАГСа извинилась за причиненные неудобства и выпила со всеми шампанского. Все обнялись и расцеловались. Счастливый папаша наскоро тяпнул с деканами водки и умчался в кафе руководить подготовкой к банкету, а остальные задержались по просьбе фотографов, чтобы сделать еще несколько постановочных снимков внутри Дворца и, как водится, на улице.
Вот тут-то и позвонила Татьяна Стуколова и радостно поведала, что Борис Николаевич все-таки приедет, прямо вот-вот, буквально через минутку. В ответ ей смущенно сообщили, что все уже благополучно закончилось, студенты отбыли, но в наличии имеются другие пары, тоже, кстати, на вид неплохие, которые изъявляют полную готовность быть поздравленными официальными лицами. О других парах Татьяна слышать не желала и, придя в неописуемую ярость, потребовала от директрисы загса вернуть всех на место и привести несчастных молодоженов в прежнее, добрачное состояние.
Сотрудники ЗАГСа бросились в погоню за новобрачными и настигли компанию уже возле машин. Просьба повторить церемонию студентов обескуражила. Возмущенная до глубины души невеста заявила что «пережени-ваться» она ни за что не станет, поскольку хуже этой приметы нет ничего. Ее пытались
