— Тогда я сам скажу, — объявил Ельцин громко.
Все тут же смолкли. Держа нетронутую рюмку водки,
президент, кряхтя, втянул живот и все-таки поднялся.
— Я не буду ни к кому присоединяться, — внушительно начал Ельцин своим прыгающим голосом. — И выпить я хочу не за себя. А за Россию, — он выдержал долгую паузу. — За то, чтобы в России меньше воровали!
Последнюю фразу он произнес с сильным нажимом, почти что злобно. На долю секунды в каюте воцарилась мертвенная тишина. Чиновники отлично поняли, что он имел в виду именно их, но не знали, как расценить его слова: то ли как скрытый упрек, то ли как угрозу.
— Ура! — первым выкрикнул Лисецкий.
— Ура! — с облегчением подхватили остальные.
Ельцин с раздражением обвел взглядом сияющие лица.
На них была готовность бороться с воровством в России всю оставшуюся жизнь. Президент угрюмо крякнул и залпом опрокинул рюмку водки.
Артурчик непроизвольно дернулся. Остальные тоже заметили смену курса и напряглись. Подобная реакция разозлила Ельцина еще больше. Он опустился на свое место и, обернувшись, выглянул в иллюминатор.
— Долго еще плыть? — хмуро поинтересовался он.
— Минут, я думаю, сорок, — ответил Разбашев.
— В карты, что ли, перекинуться? — вслух произнес Ельцин. — А то скучно как-то.
— В карты? — удивленно переспросил Лисецкий. — Вы имеете в виду в преферанс?
— Зачем в преферанс? — поморщился Ельцин. — Если уж играть, то только в подкидного дурака!
Лисецкий посмотрел на него, не понимая, разыгрывает его президент или говорит серьезно.
— Ну, подкидной дурак, конечно, попроще будет, — осторожно заметил он.
— Не скажи! Подкидной дурак — это такая игра особенная, — Ельцин сощурился и покрутил в воздухе рукой, подыскивая нужное слово. — Очень хитрая игра. А главное то, что дураки в нее обязательно проигрывают.
— Я тоже подкидного люблю! — подал голос Поливайкин. — Там надо карты запоминать — память тренирует. Вечером, бывает, вызову двух замов и еще помощника. Запремся у меня в кабинете, и давай резаться двое на двое.
— И часто ты так тренируешься? — со скрытым сарказмом спросил Лисецкий.
— Да, считай, каждый день! — простодушно ответил Поливайкин. В следующую секунду он уже спохватился.
— Конечно, только после работы, — прибавил он торопливо. Другие генералы, отвернувшись, прятали насмешливые улыбки.
— Где вот только карты найти? — вздохнул Ельцин, с надеждой оглядывая присутствующих.
— Это найдем, не сомневайтесь, — успокоил его Поливайкин. — Было бы желание. Как говорится, была бы шея, а хомут найдется.
На мгновенье у меня мелькнуло подозрение, что Поливайкин носил колоду с собой.
— Ну, тащи, — оживился Ельцин. — Двое на двое и сядем. Ты со мной. А Лисецкий вон пускай Разбашева берет в напарники.
Пришпоренный перспективой стать партнером президента, Поливайкин пулей выскочил из каюты.
Засаленную колоду карт отыскали у команды. Конец стола, где сидел президент, расчистили от еды и напитков. Игроки расселись парами, остальные, встав со своих мест, сгрудились вокруг них.
— По народному обычаю надо выпить, — сообщил Ельцин. — А то карта не пойдет. Только по- быстрому, без речей.
Видя, что президенту не терпится начать, все выпили наспех, не закусывая.
— Ну, кто сдавать будет? — поинтересовался Ельцин, потирая ладони.
— Давайте я, — предложил Разбашев.
Холеными пальцами с маникюром он взял потрепанные карты и не очень умело принялся их тасовать. Опытный преферансист Лисецкий с долей презрения следил за его манипуляциями.
— Меси лучше, — подначивал Разбашева Поливайкин, оглядываясь при этом на Ельцина и проверяя, нравится ли ему такой задиристый тон. — Как говорится, кто не умеет работать головой, работает руками.
Разбашев гневно сверкнул глазами на начальника УВД, но тот и бровью не повел. Еще десять минут назад он, конечно, ни за что не позволил бы себе подобную реплику в адрес директора автозавода. Но теперь, когда он играл на руку с президентом, он мог творить что угодно. Разумеется, если президент позволял. Президент пока позволял, одобрительно кивая.
— На что играем-то, Борис Николаевич? — фамильярно подмигивая, продолжал Поливайкин.
— Как на что? — притворно удивился Ельцин, подмигивая в ответ. — Кто останется, тот под стол лезет.
Колода едва не выпала из рук Разбашева. С лица Лисецкого слетела улыбка.
— Зачем под стол? — изменившимся голосом осведомился Разбашев. — Это... как-то ни к чему, — он не находил слов и запинался.
— А иначе нельзя! — с воодушевлением возразил Ельцин. — Мы проиграем — значит, мы полезем. Вы проиграете — уж не обессудьте! А ты как думал? Обычай такой!
Разбашев с Лисецким побледнели и переглянулись. Представить себе президента лезущим под стол было невозможно. Следовательно, его проигрыш был абсолютно исключен. Это понимали все: от враз обнаглевшего Поли-вайкина до пожилого губернаторского помощника, переживавшего за Лисецкого и беспомощно топтавшегося рядом. Ловушка захлопнулась.
Губернатору и директору автозавода предстояло публично пережить незабываемый позор, причем обеспечить его себе они были обязаны самостоятельно, приложив к этому все старания. Разбашев дрожащими руками закончил сдачу.
— У меня козырная шестерка, — тихо сообщил Лисецкий. Он был подавлен: — Мы ходим.
— Почему это вы? — тут же заспорил Поливайкин. — Вы сдавали, значит, нам ходить.
— Пусть начинают, — остудил его Ельцин. — Им же хуже будет.
Последнюю фразу он мог и опустить. То, что Лисецкому с Разбашевым лучше уже не станет, было и так понятно.
Лисецкий опасливо зашел к Ельцину с шестерки треф. Разбашев положил еще шестерку пик. Ельцин засопел и принял.
— Давай еще козырную! — потребовал он у Лисецкого, и тот послушно положил червовую шестерку.
— Это вам на погоны! — угрюмо пообещал президент.
Затем Разбашев вяло атаковал Поливайкина, но начальник УВД без труда отбился. Под Лисецкого он зашел с восьмерки пик, Ельцин добавил. Лисецкий, все еще не пришедший в себя, кое-как покрыл карты и покосился на Ельцина, пытаясь угадать, что тот задумал. Ельцин был увлечен игрой. Он действовал по какой-то своей системе, принимал практически все взятки, что-то считал, шевеля губами, гримасничал и загибал пальцы.
— Ты, главное, козыри копи! — наставлял он Поливайкина.
— А это обязательно, — соглашался тот, бессовестно жульничая и заглядывая в карты то Разбашеву, то Лисецкому.
— Не любим, значит, мы бубну! — вслух сообщал он свои наблюдения Ельцину, подкладывая Лисецкому бубнового валета. — Ох и не любим!
Впрочем, Лисецкий и Разбашев и без того поддавались изо всех сил. Они принимали там, где могли отбиться, ходили не с парных карт и совершали множество других нелепых ошибок. Привлеченные слухом о
