Вадиму все это было в диковинку. Конечно, в свое время он этих Маслениц видал-перевидал, и даже находил что-то общее между «теперь» и «потом». Но все же это празднество забавно переплеталось с днем Велеса или Комоедицей[100], и при этом все накладывалось еще на культ Косторомы[101]. М-да…
Вещалка осушила емкость, не пролив ни капли.
– Прощай, Масленица! – воскликнула женщина, и парни тут же кинули чучело в огонь.
– Гори-гори ясно, чтобы не погасло!
– Куды дым, туды блин, туды Масленка!
– Ой! Морена загорела, всем людям надоела!
Народ хором выкрикивал прибаутки. Князю на миг показалось, что он очутился на шумном стадионе.
– Бр-р… – Вадим тряхнул головой.
– Княже?
– Все хорошо… А прыгать когда будут?
– Так сейчас пойдет потеха, – улыбнулся Удал.
И потеха пошла. Народ стал набегать к большому костру и кидать туда мусор, солому, старые вещи. Люди жгли ненужный хлам, освобождались для нового витка жизни. Вадим хмыкнул, мол, не знал такого обычая. А тем временем, как по волшебству, возникли столы, а на них высокие стопки блинов, а в мисках меды, сыры, сметана, масло, икра… Но люди не спешили накинуться на яства. Вперед вышла повещалка с ухватом в руке.
– Где медведь? Люди добрые, – она поклонилась, – не видели ли вы лесного господина?
– Не-е…
– Нет…
Руссы дружно замотали головами.
– А не в берлоге ли он сидит? – продолжала вопрошать повещалка. – Не ведаете ли, где его берлога?
– Не-е-е…
– Откуда нам знать?!
– Чего пристала?!
– Не-е-е…
– Вижу! – воскликнула женщина, – вижу его берлогу. Вон она!
Люди проследили за ее рукой. В стороне от костров и столов Вадим разглядел большой сугроб.
– Там он! – радостно взвизгнула повещалка и с ухватом наперевес побежала к сугробу.
Народ уразумев, что сейчас будет ого-го, кинулся к костру, где догорало чучело Морены. Парни похватали головешки и ну догонять повещалку. А та уже прыгала вокруг сугроба.
– Вставай, косолапый! Хватит бока мять!
Парни принялись размахивать головнями и подначивать повещалку.
– Громче!
– Он глухой!
– Ха-ха-ха…
А девицы, задорно смеясь, образовали широкий хоровод и с песнями двинулись посолонь. Князя обуяло любопытство, и он двинулся к хороводу. Оказалось, что сугроб сверху срыт и привален валежником. Среди веток проступало массивное бурое тело.
– А ну, девки, кто смелый? – крикнул один из парней. – Сигай в берлогу!
– Э-ге-гей, – с присвистом поддержала затею повещалка.
Отчаянная нашлась быстро. Дородная деваха, подобрав полы шубки, стала забираться на сугроб.
– Ай да девка! – ухмыльнулся князь. – Если в берлоге и впрямь медведь – ему карачун.
– Убьет, – хихикнул Удал.
– Берем в дружину! – утерев бороду, крякнул воевода.
Меж тем отважная девица взобралась наверх и, недолго думая, свалилась на валежник. Послышал хруст ломающихся веток и дикий рык медведя. Сугроб пришел в движение – началась борьба. Через несколько секунд деваха вылетела из берлоги, и народ весело ахнул. В руках у нее был приличный клок шерсти.
– Ну, что я говорил? – смеясь в голос, изрек князь. – Она его голыми руками…
– Молодец, Велуша! – захлопали в ладоши подружки!
– Беги, девка! – повещалка вскинула ухват.
Огромный шерстяной комок вылетел наружу и покатился по снегу. Затем медведь с трудом поднялся и стал затравленно озираться по сторонам.
– Не отдам, не отдам!
Велуша дразнила зверя вырванным клочком. Медведь кинулся за обидчицей.
– Беги, Велуша!
– Живее!
– Ой!
Но она не шибко извивалась – лесной господин нагнал девушку и крепко схватил. Медведь ревел, Велуша верещала. Они катались по снегу, молотя друг друга по бокам. Наконец, бурый совладал с могучей охотницей и, уложив ее лицом в снег, оседлал. Народ ахнул и затаил дыхание. И вдруг ряженный соскочил с Велуши и помог ей подняться.
– Ай, девка, молодец! Разбудила меня!
– Пойдем, косолапый, попробуешь блинов! – громко предложила повещалка.
Как по команде народ устремился к столам. Когда к столам подошел Вадим, люди расступились, давая место, но особо не смутились от присутствия князя. И он был этому только рад.
Незаметно солнце остыло и склонилось к горизонту. Но с наступлением сумерек веселье лишь разгорелось. Костров прибавилось, появились и факелы. Парни похватали из толпы девок – и айда сигать через костры.
– Гори-гори ясно…
– Ясно, – изрек князь и, узрев симпатичную румяную большегру… большеглазую девушку, кинулся к ней.
Он поспел как раз вовремя, ибо сразу двое парней нацелились на эту королеву красоты. Вадим первый схватил ее за руку.
– Ой, – пискнула она, но упираться не стала.
Вадим прижал девушку к себе и страстно поцеловал в губы, тем самым обозначив свои права. Эх, понеслась…
Затем они прыгали через костры, водили со всеми хороводы, пили брагу, ели блины с сиговой икрой, пели песни и под конец далеко за полночь угомонились в княжеской опочивальне…
Расслабление длилось недолго. Вскорости прибыл гонец от новгородского князя и передал слова Гостомысла. Что, дескать, он сбирает и посылает под крепкой охраной дочь свою, Умилу, в град Вадимов. И что в травень[102] месяц, как и было условлено, он отправит княжну навстречу жениху. Однако Гостомысл просит свадьбу отложить, ибо сам желает принять участие в торжестве. Это может устроиться после взятия варяжского борга, к коему и должны приступить союзники в конце травня месяца. И ежели князь руссов на том стоит, то пусть через гонца шлет свое слово.
– Вот оно как, – проговорил Вадим, когда гонца проводили за дверь.
– В травень, княже… – начал было воевода, но князь перебил его.
– Ишь, хитрый лис! – Вадим откинулся на спинку кресла. – Что удумал, а? Надёжу[103] хочет. Это, стало быть, он нам невесту шлет, а со свадьбой погодить просит. Так-так… В заложники Умилу отдает… коли мы совладаем с ярлом варяжским, тут и пир горой, а ежели нет, то Гостомысл и назад сдаст.
– Не посмеет, – подал голос Останец, тоже присутствующий на приеме гонца, по праву ближнего человека, ровно, как и Марун и Надей. Но те пока молчали, нахмурив брови. Не было в думной только
