Зал заполнялся медленно. Первыми начали появляться как раз те, кого никто на Совет не звал. Но не пустить их было нельзя: главы старинных, но измельчавших родов, растерявших в войнах и неудачных спекуляциях все свое былое величие и богатство, сохранили некоторое влияние на умы жителей полиса и могли быть полезны. По словам торговца Миния, бывший правитель просто подкармливал всю эту свору родовитых оборванцев, а те, в благодарность, на собраниях Совета добросовестно пытались переорать противников Дания. Они всегда приходили первыми и уходили последними, получив подачку из казны. Жалкая доля…
Старшины цехов подходили поодиночке, занимали места ближе к дверям, осматривались и вполголоса переговаривались друг с другом, опасаясь нарушить торжественность момента. Мастеровые чувствовали себя в тронном зале неуютно.
Следом свои скамьи заняли жрецы трех главных храмов города: храма Посейдона, храма Ахура-Мазды и храма Хальбы. Увидев эту троицу, мирно занявшую места по соседству, и, обменявшись приветствиями, заговорившую о том, что, дескать, жара нынче в Акре стоит невозможная, и стоило бы устроить большое жертвенное гадание, чтобы узнать, кого из богов прогневили на этот раз… Тень подумал, что сходит с ума. Такое было совершенно невозможно ни на западе, ни на востоке. Но здесь, где запад и восток сливались воедино, как две полноводные реки, чтобы рука об руку выйти, наконец, к морю – такое невероятное соседство было вполне в порядке вещей и никого не удивляло.
Тень поймал себя на мысли, что если б не боль в руке и не эта сводящая с ума жажда, ему могло бы здесь понравиться. Акра была воистину интересным местом, даже без трона его предка.
Следом за жрецами начали подтягиваться те, кого Тень ждал и опасался: богатые купцы и владельцы кораблей. Эти входили как хозяева, целыми центуриями, со слугами и писцами.
Последними появилась царская родня. И среди греческих и персидских нарядов Тень с неудовольствием заметил один женский. Его невеста тоже была здесь. И, проклятье Небу, вела себя, как царица. И кое-кто уже спешил поклониться ей. Правда, пока немногие.
Он мельком видел эту женщину, волей случая назначенную ему в жены. Боги! Она была красива, по- настоящему красива. Не как Франгиз, чей портрет он видел в своих покоях. Лицо Монимы не было таким точеным и бледным, как будто высеченным из холодного мрамора, ее подбородок не смотрел на звезды. Женщина была теплой, страстной и цветущей, как апельсиновое дерево. Почему бы им не встретиться немного раньше? Проклятая жажда…
Тень встрепенулся. Похоже, из-за своей раны и вызванной ею слабости он пропустил что-то важное. Толпа, собравшаяся в тронном зале, нехорошо притихла. Лица почти сливались в одно, Тень Орла клонило в сон. Собрав всю свою волю, он выпрямился. Плечо стрельнуло острой болью, и это на миг прояснило зрение. Тень увидел, что в проходе между скамьями стоят трое. Вошедшие были чем-то неуловимо похожи, как бывают похожи двоюродные братья.
Все – высокие, сильные мужчины. Один немного старше других, голова его уже подернулась сединой, двое других моложе, но тоже уже не юноши. Гордая осанка, прямой взгляд. Глаза большие и пронзительно синие, как небо над городом. Кожа смуглая, как старая бронза. На лицах всех троих особо выделялись носы: большие, узкие, хищные, похожие на птичьи клювы. Подбородки двоих украшали светло-русые, слегка вьющиеся бородки. Третий был совершенно лысым.
Вошедшие были облачены в темно-красные шаровары, перехваченные узорными поясами и полураспахнутые, по случаю жары, кафтаны. На поясе у каждого висела кружка для питья. Короткие мечи, акинаки, им, видимо, пришлось оставить за дверью.
Скфарны!
Старший что-то говорил. Голос у него был звучный, как колокол. Совет слушал его внимательно, не пытаясь перекричать. Тень попытался вникнуть в смысл речи, которая накатывала на него, как морская волна, становясь то громче, то тише, но оставаясь неясным гулом. Тени показалось, что он просто не знает языка кочевников. Но, спустя мгновение, советник уловил знакомые слова и понял, что скфарн говорит по- гречески. Этот язык был ему знаком.
– Скфарны готовы уйти от стен города, – говорил военачальник кочевников, – не тронув не только ни одного жителя, но даже оставив в неприкосновенности посевы пшеницы и пастбища за городским валом…
Снова накатила непонятная слабость, советник ослеп и оглох и даже как будто потерялся в каком-то плотном тумане. Когда он вынырнул оттуда, скфарн уже заканчивал:
– Мы согласны взять выкуп за город золотом, серебром, конями, солью.
– Город остался за нами! – крикнул кто-то из родовитых горлопанов. – Ваши непричесанные вояки убежали от наших мечей, а теперь ты, наглец, требуешь тут коней и золота!
– Конских яблок не хочешь? – поддержал второй голос.
Совет полиса сдержанно посмеялся.
– Когда земля начинает дрожать, бегут все, кроме безногих, – спокойно возразил скфарн.
– Мы отстояли наш город и отстоим его вновь, – подал голос толстяк Миний. – Когда вы шли сюда, то, наверное, заметили, что городские ворота снова на месте, а на стенах – воины полиса.
Кочевник повернулся на голос.
– Да, я внимательно посмотрел на ваши ворота, – ответил он, глядя в лицо Миния, стремительно терявшего кураж. – Мой мастер пообещал, что разобьет их с трех ударов. Но я думаю, что и одного будет много.
В тронном зале поднялся гул, но голос скфарна перекрыл его легко, как, должно быть, во время боя легко перекрывал грохот баллист, вой тугих боевых луков и топот конницы:
– Ваши стены высоки и прочны, но их некому защищать. У вас нет людей. А у скфарнов есть люди, есть стрелы, есть три исправные осадные башни. Следующий штурм будет последним. Я это знаю. И вы это знаете. Я предлагаю вам сохранить город и свою честь. …Думать будете до вечера. С последним лучом солнца скфарны пойдут на штурм. С рассветом вас прибьют к городским воротам.
С этими словами предводитель кочевников повернулся и, не кланяясь трону, не глядя по сторонам, стремительно покинул тронный зал. Его спутники последовали за ним, так же быстро и так же молча.
В зале повисла напряженная тишина. Или слух снова отказал Тени?
Да нет, с ушами пока все было в порядке. Мгновение спустя тишина взорвалась таким возмущенным ревом, что зашевелились шитые тяжелым золотом драпировки на стенах.
– Каков! – орал Миний, – да только за то, как он говорил с уважаемыми гражданами, этому бродяге стоило вскрыть горло и вытащить сквозь дыру его грязный язык!
– Отар отобьет город, – кричали с задних рядов, – северные воины уже били скфарнов, и разобьют их снова. Тень Орла с нами!
Ритул склонился к самому лицу Тени. Его жесткие потрескавшиеся губы шевелились. Только со второго раза Тень сумел разобрать вопрос:
– Тебе нехорошо?
– Пить хочется, – отозвался Тень, – а так – нормально. Слушай, Ритул, похоже, ты тут единственный, с кем можно говорить разумно. Мы сможем отстоять город? Если выгоним на стены всех: стариков, детей, рабов? Если выйдем на стены сами…
– Если скфарны снова бросят на штурм мальчишек и толстопузых горожан… – Ритул задумался, – сможем. Пожалуй.
– А если в бой пойдут их воины?
– Нас всего семь раз по десять. Их – туча. О чем ты говоришь, господин? Даже Эвридика смеется…
С этими словами Ритул выпрямился и отошел от трона, чтобы распорядится на счет воды. А Тень снова уплыл в туман. Ему становилось хуже, и советник с легкой паникой подумал, что совсем скоро уже не сможет скрывать свое состояние.
Тень не мог оценить, тяжело ли ранен и есть ли угроза для жизни, но то, что с начала Совета ему стало значительно хуже, он почувствовал.
– Миний, – позвал он, как ему показалось, громко.
Дородный торговец не обернулся.
– Ритул, – сделал еще одну попытку Тень, – сколько у нас лошадей?
– Чистокровок? Пять. Три жеребца и две кобылы.
