— Эх, — сказал Кшись, — а еще Мардула!
— Ведь это все равно что соловью петь запретить! — сказал Мардула.
— Верно! — подтвердил Галайда.
— Из меня вор не бог весть какой, — сказал Кшись, — а вот выпить — выпил бы! Второй день, как в корчме не был! Первый раз в жизни так случилось…
— Неужто не бывало с тобой такого случая?..
— Разве тогда, когда еще в пеленках лежал… Я никогда не болел, а как захвораю, так либо меня пусть несут в корчму помирать… либо корчму ко мне.
Они пошли дальше. Вдруг их остановило любопытное зрелище. На лесной тропе над небольшой котловиной медведь, молодой, но уже довольно большой и сильный, скалил на них зубы и с отчаянным ревом пытался подняться на задние лапы; за левую заднюю ногу он схвачен был железною пастью капкана.
— Господи Иисусе, — воскликнул испуганный Кшись и попятился. А Мардула мигом поднял чупагу, но Бартек Галайда удержал его за руку и спокойно сказал:
— Оставь, он молодой и в капкане.
— Да ну? — удивился Мардула.
— Ах, чтоб тебя, а я и не понял, — сказал Кшись, оправившись от испуга. — Ишь дурень, не разглядел капкана-то!
Капкан стоял на тропе, по которой гоняли волов на пастбище, а над капканом, по охотничьему закону, поставлена была жердь с поперечной дощечкой наверху — для предупреждения прохожих.
Две половины обруча с длинными острыми зубьями лежали на мху, широко раздвинутые. Когда медведь наступил на пружину, они сомкнулись, а прикованная к капкану на толстой цепи тяжелая колода не позволяла двинуться зверю с места.
— Старый медведь и не такой капкан утащит, даже на дерево влезет с ним, — сказал Галайда.
Медвежонок злился и в то же время был охвачен смертельным ужасом: он то скалил на мужиков клыки и пытался грозить им передними лапами, то пытался бежать, но железные обручи и колода удерживали его на месте.
Он метался и стонал от боли.
— Застрели его, — сказал Кшись Мардуле.
— Ладно, — Мардула снял ружье с плеча.
Но Галайда вступился:
— Оставьте его. Он молодой. Что он вам худого сделал?
— Да ведь медведь, — сказал Кшись.
— Ну и что же? Ему тоже жить хочется, — возразил Галайда.
— Бартек, ну и глуп же ты, — сказал Мардула. — Убить его не позволяешь, а в капкане оставить, чтоб он здесь мучился, чтоб с голоду околел, чтоб его волки съели, — это можно?
— Я его в капкане оставлять не хочу, — сказал Галайда.
— Ну так освободи его, — рассмеялся Мардула.
А Галайда сказал как бы про себя:
— Неволя страшна… Да и боль страшна…
— Что ж это ты делаешь? — спросил удивленный Кшись, видя, что Галайда стал снимать свой огромный бараний тулуп.
Галайда не ответил и, широко растянув тулуп, отшвырнул в сторону чупагу, подошел к медвежонку, который подпрыгнул и раскрыл пасть.
— Бартек! — вскрикнул Мардула.
Но Галайда накинул свой тулуп медведю на голову, закутал ее, нагнулся, схватил руками медвежьи лапы, — и в одно мгновение он, медведь, железный капкан и колода с цепью, звеня и гремя, покатились вниз, в котловину.
— Пропал! — с покорным отчаянием крикнул Кшись.
Мардула вытащил из-за пояса нож и взялся за чупагу, но не успел он сбежать вниз, как послышался прерывающийся голос Галайды:
— Франек… слезай… разними… капкан… топором…
Удивленный Мардула бросился вперед.
Галайда в своих чудовищно сильных объятиях держал завернутого в тулуп с головой и передними лапами медвежонка, который вырывался как бешеный.
— Живей… — говорил Галайда, — а то этот черт здоров… как лошадь…
Мардула был подгалянин, он знал, что надо делать, и, не задумываясь, просунул топорик чупаги между зубьями капкана. Он старался раздвинуть обручи.
Кшись с восхищением смотрел на них сверху.
Мардула наконец раздвинул обручи и отскочил в сторону.
При виде этого отскочил и стоящий наверху Кшись.
А Галайда как можно дальше оттолкнул от себя медвежонка. Тулуп упал на пустой капкан.
Медвежонок свалился на бок, вскочил на задние лапы и отбежал, потом выбрался из котловины и исчез в кустах.
— Здоров! — кричал Мардула. — Кости у него целы!
— Здоров! — сопя и поднимая тулуп, повторил Галайда.
Когда он выбрался из котловины, Кшись поглядел на него с восторгом.
— Ну и молодец же ты, Бартек! — сказал он, — Другого такого поискать!
— А он тебя и не поблагодарил! — засмеялся Мардула.
— Он меня поблагодарил по-своему, — отвечал Галайда.
— А если бы он тебя изувечил? — заметил Кшись.
— Ну, что ж делать! Ведь он не знал, зачем я к нему иду.
— А уж я, Бартек, думал, что ты спятил.
— Да он и спятил. Еще этого не бывало, чтобы кто-нибудь медведя из капкана вытаскивал, — сказал Мардула.
— Жаль мне его стало, как старому Кроту той девушки, что у Топоров жила, — медленно сказал Галайда.
— А он сильный? — спросил Кшись.
— Еще немного, и я бы его не удержал, — отвечал Галайда. — Он и корову убить может, если рассердится.
— Ишь. Так он и тебя убить мог?
— Мог, — ответил Галайда.
Кшись вытаращил на него глаза. Они отправились дальше.
Солнце уже высоко стояло на небе, когда они вышли из леса.
Мардула шел впереди, за ним Кшись, а последним Галайда.
Вышли на холмы, поросшие желтой осенней травой, кустами можжевельника и поздними осенними цветами, синими звездочками горечавки на коротких стеблях и грустными лилово-синими колокольчиками с крупными одиночными венчиками. Волнами колыхались эти покрытые цветами пригорки над Липтовской долиной. Оттуда видны были ближайшие деревни и местечки.
Они направились прямо к Прибилине над рекой Белею.
— Я бы поплясал и украл бы что-нибудь! — сказал Мардула.
— Я бы водки выпил и поиграл бы, — сказал Кшись. — А ты, Галайда, что бы сделал?
— Я бы поспал, — ответил Галайда.
— Так зачем же ты с нами пошел? Спать ты мог и в лесу.
— Да ведь вы меня позвали, — ответил Галайда.
— Знаешь, Бартек, ты не сердись, да только ты все равно что мураньский вол, — сказал Мардула, — куда тебя гонят, туда ты идешь.
— Хо-хо-хо! — рассмеялся Галайда и через минуту сказал медленно, как всегда — А мне вспомнить весело, что медвежонок тот по лесу скачет. И ему радость!
