— Поедешь, — сказала мама, — в летние каникулы.
— Ага — обрадовался Савелий. — Там есть речка?
— Есть, — вздохнула мама, — но вечно холодная.
— Я стану моржом! — не испугался Савелий. — Я покажу папе, как плаваю!
Наверное, его слова прозвучали смешно, поскольку все заулыбались, даже мама.
Прошло несколько месяцев. Начался тысяча девятьсот сорок девятый год, самый печальный в жизни Савелия. В Москве развернулась борьба с космополитизмом, в Бийске снова арестовали отца, кто-то из его друзей бросил открытку Савелию с сообщением об этом.
— У папы дрожит рука. У него, наверное, развивается болезнь Паркинсона, — объяснила мама.
— А что врачи? — спросил Савелий.
— Пока эта болезнь не лечится, — обреченно вздохнула мама.
— Не может быть! — воскликнул Савелий, безмерно верящий во всемогущество людей в белых халатах.
— В нашей жизни все может случиться, — обреченно заметила мама. — Я боюсь за Виктора… Он адвокат, знает до тонкости законы, и если их нарушили снова, то наверняка сокрушается, лишь бы его не покинули силы и надежда на лучшую судьбу. Ведь в жизни никогда не бывает вечным плохое, впрочем, как и хорошее. У папы крепкие нервы, но выдержать такое… очень трудно, — сказала мама и не заплакала. Больше она никогда не плакала. Вероятно, кончились слезы.
Савелий с болью смотрел на ее высохшие, посиневшие глаза. Даже когда узнала, что Виктор арестован вторично, по делу тридцать восьмого года, по которому уже отсидел срок, и направлен на поселение в Красноярский край, в город Туруханск, где он не вынес очередной удар злой судьбы, то закричала громко и дико, и этот крик навсегда остался в душе Савелия. Мама не хотела верить в самоубийство.
— Папу убили, — потом сказала она сыну, — мы не можем доказать это, но мое сердце чувствует, что убили.
Савелию стало страшно от этих слов, страшно за маму. Он обнял ее.
— Мы будем всегда помнить папу, — как взрослый человек, произнес Савелий.
— Конечно, конечно, — поддержала его мама. — Мы теперь остались одни, Сава…
У мамы начались сердечные боли. Врач сказал, что это от стенокардии и от развивающихся метастазов.
— Вылечить можно? — с тревогой в голосе вымолвил Савелий.
— Облегчить постараемся, — устало проговорил участковый врач, замотанный многочисленными вызовами на дом. — Я посоветовал бы вам положить маму в больницу. Она — хроник.
— Чего? — переспросил Савелий.
Врач не ответил и выписал направление в районную больницу. Мама ехать туда не хотела, боялась оставить Савелия одного, но боли в сердце усиливались, и она сама стала собирать вещи. В больнице ей стало хуже. Савелий не отходил от ее кровати, но вечером врач сказал ему, что пора идти домой.
— Я останусь, — твердо решил Савелий.
— Не положено! — грозно произнес врач. — Что делать? Вызвать милицию?
— Вызывайте, — огрызнулся Савелий.
Врач махнул на него рукой и вышел из палаты, где лежали семеро больных женщин. Утром мама сказала, чтобы он уходил, поскольку в палате женщины и его присутствие их смущает, чтобы он пришел через день, в воскресенье, а завтра ее навестит дядя Лео с женой.
В воскресенье рано утром Савелия позвали к телефону.
— Иди, сынок, — почему-то грустно вымолвила тетя Дуся, — иди, сынок, тебя спрашивают.
Савелий поспешил к телефону. В трубке раздался голос палатного врача.
— Савелий Викторович Крамаров? — серьезно уточнил врач.
— Да, — от предчувствия неотвратимой беды еле выдавил из себя Савелий.
— Должен вам сообщить, что сегодня, в шесть утра, не стало Бенедикты Соломоновны, — смягчился врач.
— Как? — вырвалось из уст Савелия это нелепо прозвучавшее слово, которым он пытался оттянуть для себя, хотя бы на мгновение, понимание того, что произошло с мамой.
— Вы должны прийти за справкой об ее кончине, — официально доложил врач.
Савелий инстинктивно, ничего не видя перед собой, дошагал до комнаты. Рыдания душили его. Только через полчаса он собрался с силами позвонить дяде Лео и другим маминым братьям. Первой трубку взяла Мария, жена дяди Лео. По дрожащему голосу Савелия она поняла, что случилось самое страшное, передала трубку дяде.
— Держись, Сава! — сказал он печальным, но твердым голосом. — Я еду к тебе!
Савелий поразился, увидев маму в гробу. Спокойствие разлилось по ее лицу, словно она отмучилась, отволновалась навсегда. С молодым лицом контрастировала седина, побелившая голову матери после гибели отца.
В крематории состоялась скромная панихида. Трогательно говорил о сестре дядя Лео, о том, что выпало на ее долю, говорил не впрямую, а общими словами, но все понимали его и то, что сейчас не время открыто называть вещи своими именами. Неожиданно для всех к гробу подошел мужчина, в котором Савелий узнал человека, приносившего им деньги, от которых они с мамой отказались. Мужчина положил цветы к ногам мамы и поправил очки.
— От нас ушла Бася Соломоновна Крамарова. Я работал с ее мужем, адвокатом… — тут мужчина сделал паузу, видимо, хотел сказать, с каким именно, охарактеризовать отца, но не решился на это, — я знал, как нежно и сильно Виктор любил жену, как заботился о семье, я знаю, что они были счастливы. Утешением нам может быть только одно, что теперь их души наконец-то встретятся. А мы… мы никогда не забудем Басю Соломоновну и Виктора Савельевича Крамаровых. Вечная им память…
Савелию стало приятно, что в этот печальный момент незнакомый человек вспомнил об его отце, и получилось так, словно в этот день хоронили и маму, и отца, словно они умерли в одночасье.
Дома в комнату Савелия постучалась тетя Дуся.
— Я к тебе буду заходить, помогать по хозяйству, можно? — попросила она.
— Я справлюсь! — сказал Савелий. — Но вы заходите, тетя Дуся. Мама уважала вас.
— А как же иначе? — удивилась тетя Дуся. — Мы с твоей мамой… ну как тебе сказать… были свойскими, что ли. Я ее понимала, и она меня, никогда не ссорились. И жизни у нас хорошо не сложились, что у нее, что у меня. Я помню твоего отца. Хорошо помню. Он часто приносил маме цветы, а когда ты объявился на свет, потащил ей в роддом огромный букет. Вот так… так, Савелий. И еще скажу, что они сильно любили друг дружку. А померла мама потому, что не могла жить без Виктора. И у меня с родителями так же получилось. Померла мать, отец поставил на ее могиле плиту со словами, что прожил он с женою в мире и согласии сорок шесть лет, восемь месяцев и три дня. На дни считал жизнь, когда они были вместе. Поставил плиту и через месяц сам того… от одиночества. Ты теперь один остался, Савелий. Тебе надо жить и жить. Чтобы помнить родителей. Пока ты будешь жить, и они будут. Ничего не поделаешь, Савелий. Так я буду заходить, ладно?
Тетя Дуся ушла, а Савелию показалось, что теперь без мамы их маленькая комната опустела и стала большой и странной. Вещи расположены на своих местах, а чего-то в комнате не хватает. Наверное, маминой заботы, внимания к ним. Часто звонили родственники, настоятельно приглашали в гости, но он отнекивался, пропускал занятия в школе, пока не вспомнил, что в последние свои дни мама просила его, даже требовала зайти в милицию и получить паспорт, ведь еще месяц назад ему исполнилось шестнадцать лет. Савелий вскочил с кровати, быстро и резко, словно его ударило током. Мама, наверное, чувствовала, что ее покидают силы, и хотела, чтобы у сына был этот документ, как право на жизнь. Уныние и тоска в мгновение покинули Савелия, появилась цель — выполнить мамино желание. Он очень пожалел, что не сделал это раньше. Савелий буквально добежал до отделения милиции.
— Где тут получают паспорта? — отдышавшись, спросил он у дежурного милиционера.
— А вы написали заявление? Принесли метрику? Две фотокарточки?
— Нет.
— Так сделайте это, — сказал милиционер.
