Коба наблюдал за каждым его движением, когда Бастард открывал крышку.
— Ребята, вы работаете на нефтепроводе? — спросила Нана. — Кто вы? Топографы? Инженеры?
Бастард налил себе полную кружку, и фургон наполнился запахом кофе.
— Охрана.
Она повернулась ко мне.
— И вы тоже охрана? У вас есть какое-нибудь удостоверение? Коба любит быть уверенным в людях.
— Оно было в моей сумке, в «паджеро». — Я старался произнести это с сожалением. — Мы все потеряли.
Она снова переключила свое внимание на Бастарда.
— Мы планируем снять документальный фильм о нефтепроводе. Возможно, мы могли бы с вами посотрудничать.
Бастард пил кофе. Ему и в голову не пришло предложить его кому-то еще.
— Оппозиционный, я полагаю?
— Простите? А, я поняла. — Она согнула пальцы. — Ну, не считаете ли вы, что для нефтепровода ненормально проходить через национальный парк?
Бастард глубоко вздохнул.
— Послушайте, леди, вы не видите всю картину в целом. Ему нужно было пройти в этом месте, чтобы не проходить по территории, которую на юге контролируют русские. То место ведь не зря называется военным городком номер один. Эй, это же вы называете их своими агрессивными соседями, а не мы.
Кобе явно не нравился тон Бастарда, и Бастард понял это.
— Что ты пялишься?
Коба даже не моргнул своими глубокопосаженными глазами.
Бастард допил кофе, и я вступил в разговор в надежде немного притушить разгорающийся пожар.
— А вы, Нана? Почему вы едете в Боржоми?
Ее глаза сузились. Я знал, что не нравлюсь ей; я лишь надеялся на то, что мне неизвестна причина.
— Вы, наверное, не слышали, потому что это всего лишь местный случай, а не часть большой картины… — Она посмотрела на Бастарда, но он явно не уловил ее иронию. — Чуть больше недели назад боевики уничтожили более шестидесяти женщин и детей в поселке, который называется Казбеги…
Я уже когда-то видел такой же взгляд. У Хэйзл и Джули однажды.
Нана пыталась успокоиться.
— Семья фермера из Боржоми потеряла там своего единственного ребенка. Маленькую девочку. Ей было всего семь лет…
Она снова сделала паузу.
— Мы были с ними в субботу. И мы возвращаемся, потому что они хотят выступить в прямом эфире и рассказать нам, как это — жить под тиранией Акаки, лидера боевиков. Он не борец за свободу; он своекорыстный, деспотичный головорез. Эти бедные люди живут в страхе. Но эта пара — они достаточно настрадались.
Бастард лишь рассмеялся.
— И что же мамочка с папочкой собираются делать? Они думают, что им удастся изменить мир? Они думают, что Акаки испугается и убежит? Идиоты, да они ведь просто подпишут себе приговор. Чертовы придурки. — Он кивнул в сторону Кобы. — Разве это неправда?
Коба поерзал на своем сиденье. Он явно услышал имя Акаки, и это ему совершенно не понравилось.
Теперь уже Бастард просто себя не контролировал. Он не мог остановиться.
— Этот Акаки… ребята, за эти годы он доставил нам много головной боли.
— Головной боли?
Она говорила с ним, но у меня появилось ужасное ощущение того, что этот вопрос был адресован мне.
— Этого «святого парня», да? Того, кто пытался встать на пути у нефтепровода?
— Имея очень серьезные на то причины. — Она посмотрела на Кобу. Выражение ее лица должно было означать, что ему не нужно было беспокоиться о том, оторвать ли Бастарду голову. Теперь она сама это сделает в любую минуту. — Возможно, вы слышали, что структура грунта здесь очень ненадежна. Это предположительно географически очень сложный район, особенно неустойчивый к оползням и землетрясениям. В случае проведения здесь нефтепровода появляется риск катастрофического повреждения окружающей среды.
— Зураб знал, что это разорило бы природные ресурсы. Разлитая в бутылки вода — это экспорт номер один в Грузии. Все люди вокруг, их пропитание зависит от этого. Никто не заботился о них так, как он.
— Зураб? Он был вашим другом, юная мисс?
— Он стал им. Я много раз за эти годы брала у него интервью и самое последнее практически перед самой его смертью. Он был там в субботу, навещал эту семью. Он был очень хорошим. Человеком из народа. Мы должны были снимать его в воскресенье утром, но ему неожиданно пришлось вернуться в Тбилиси, так что мы засняли лишь несколько минут с ним…
У нее был вызывающий взгляд, но мне показалось, что я заметил слезы в ее глазах.
— Сейчас, конечно, я думаю, что мне стоило убедить его не уезжать.
Я наклонился вперед, положив руки на колени.
— Вы должны были снимать
Она кивнула.
Это было в газетах. В «Джорджиан Таймс» писали, что «
— У нас в нефтепроводе есть сенсоры, которые покажут любые трещины, — сказал Бастард. Было такое впечатление, что он не слышал ни единого ее слова. — На днях это докажут.
Ей как-то удалось сохранить невозмутимость.
— К тому времени весь район будет загрязнен. Вот почему Зураб подписал приказ прекратить прокладывание труб по этому маршруту. Но ваши… друзья… аннулировали его. Зураб говорил, что решение пришло из Вашингтона, что ваш свободолюбивый президент вмешался в это дело.
Бастард и правда ее не слушал.
— Послушайте, леди, этот ваш святой знал, что вам от этого будет большая польза. Если бы не мы, вы бы все еще жили, как в средневековье. Мы финансируем вас. Мы даем вам независимость, свободу и стабильность — и что взамен? Несколько миль металлических труб. Мой президент даже тратит время на то, чтоб приехать сюда и показать вам, что он предлагает дело. Чего еще ваш чертов Зураб хотел от нас?
Коба выглядел все более и более разъяренным. Нана успокоила его несколькими словами и печально покачала головой.
— Зураб просто не мог понять, почему, если вы так беспокоитесь о демократии и стабильности, поддерживаете правительство, в котором коррупция просто не знает пределов. Люди получают слишком мало выгоды от вашего так называемого альтруизма, так что они считают, что вы здесь просто ищете наживы.
Лицо Бастарда стало багровым.
— Знаете что, леди? Мне плевать. Меня просто тошнит от Базгадзе и людей типа него — жалуются на это, жалуются на то. Господи, вы целые дни проводили в поисках куска хлеба, пока не вмешались мы, а он только и жаловался на правительство, на русских, на энергетический коридор. Но знаете что, леди? — он приложил палец к виску и усердно покрутил им, пока у него не выступили вены. — Мне совершенно наплевать, ездит ли грузинское правительство на «кадиллаках». Это была его проблема, не моя.
