В области астрономии все три университета – и Московский, и Харьковский, и Казанский – получили в 1800-е гг. прекрасных специалистов. В Москве в 1804–1811 гг. развернулась деятельность X. Ф. Гольдбаха, которого рекомендовал Муравьеву знаменитый берлинский астроном И. Боде. Гольдбах стремился к созданию первой обсерватории Московского университета (на что уже были выделены деньги, но после смерти Муравьева ее проект остановился), с помощью привезенных из Германии приборов (телескопа, астрономического круга, пассажного снаряда, хронометров и др.) произвел первые в Москве астрономические наблюдения – определил широту города, местное склонение магнитной стрелки, наблюдал полное лунное затмение, покрытие звезд Луной. Гольдбах был увлечен идеей масштабных геодезических измерений (в частности, хотел провести московский меридиан и связать его с петербургским), для чего в 1806–1809 гг. предпринимал экспедиции по центральной России вместе с Л. И. Панснером, будущим профессором Петербургского университета. Усилиями Гольдбаха на карту страны были нанесены географические координаты более десятка русских городов.[1049]
В Казанском университете кафедру астрономии с 1810 г. занял И. И. Литтров, чей научный вклад оказался еще больше, чем у Гольдбаха. Литтровым успешно было проведено строительство университетской обсерватории (законченной в 1814 г.), сделаны необходимые для наблюдений геодезические и астрономические измерения. Далее под руководством профессора здесь начали готовиться, участвуя в процессе наблюдений, собственные кадры казанских астрономов, а лучший из учеников Литтрова, И. М. Симонов, сменил профессора, когда тот в 1816 г. принял решение вернуться в Германию. В дальнейшем Литтров преподавал в Венском университете, где его научная деятельность, основа которой была заложена в Казани, достигла расцвета. По написанным им учебникам учились поколения астрономов, и именно Литтрову принадлежит почин в деле популяризации астрономической науки, поскольку его книга «Die Wunder des Himmels» («Чудеса неба») завоевала огромное признание и привела не один десяток любителей к занятиям астрономией.[1050]
В Харькове коллегой Литтрова и Гольдбаха был И. Гут, назначенный, впрочем, Потоцким в 1808 г. не на кафедру астрономии, а на кафедру прикладной математики. К этому моменту Гут уже был известен как устроитель (на собственные средства) астрономической обсерватории во Франкфурте на Одере, в которой ученый открыл 4 кометы и за научные труды удостоился премии от И. Воде (вместе со знаменитым автором кометной теории Ф. Бесселем). И в Харькове Гут смог устроить, правда временную, обсерваторию, привезя с собой все необходимые приборы и инструменты. Помимо астрономических измерений он вел в университете с 1809 г. ежедневные метеорологические наблюдения. Когда Гут в 1811 г. принял решение перейти в Дерптский университет, это стало серьезной потерей для Харькова, и Потоцкий приложил немало усилий, чтобы уговорить ученого остаться, но безуспешно. [1051]
В области химии вклад в университетскую науку внесли немецкие профессора, которые, будучи приглашены в Россию совсем молодыми, развились затем в крупных ученых. В Харькове таким был путь Ф. И. Гизе, который принял активное участие в организации здесь химической лаборатории, исследовании полезных ископаемых и минеральных вод Харьковской губернии. Здесь им были написаны работы по физической и органической химии и обширные учебные курсы «Фармация» и «Всеобщая химия для учащих и учащихся» (последний в течение нескольких десятилетий считался образцовым в российских университетах).[1052] В Москве в течение 30 лет кафедру химии занимал Ф. Ф. Рейсс, который разработал здесь самостоятельный лекционный курс «Всеобщая химия с опытами» (к сожалению, не изданный), обустроил университетскую лабораторию и аптеку. Наибольшее значение имели работы Рейсса по исследованию естественных минеральных вод (Кавказских, Московских, Тверских), благодаря которым он пришел к идее изготовления искусственных минеральных вод, осуществленной им в 1820-е гг. В области изучения лекарств Рейссу принадлежат работы по извлечению действующих начал из хинной коры. Как талантливый экспериментатор, Рейсс открыл явление «электрофореза» – движения частиц механических примесей в воде под действием электрического тока[1053].
Наиболее крупные специалисты по ботанике и зоологии оказались приглашены в Московский университет – это были Г. Фишер и Г. Ф. Гофман. Фишер, ученик Ж. Кювье, начинавший свою научную деятельность как блестящий палеонтолог, но в России вынужденный заняться трудами во всех областях зоологии и минералогии, выпустил по ним в Москве университетские учебники, организовывал планомерные экспедиции по изучению фауны, геологии и гидрографии центральной России. Мировую славу Фишеру принесли труды «Энтомография России» и «Ориктография Московской губернии» со множеством рисунков, в основу которых легли его собственные описания насекомых, ископаемых животных и минералов.[1054] Г. Ф. Гофман с таким же усердием занимался изучением растительного мира России, а главная его заслуга перед Московским университетом состояла в устройстве ботанического сада на месте старого «Аптекарского огорода», приобретенного для университета M. Н. Муравьевым. Гофман привел ботанический сад в такой же порядок, в каком оставил находившийся под его управлением сад Гёттингенского университета, и выпустил его описание («Hortus Mosquensis», 1808), снабженное планом и рисунками (как и любой квалифицированный ботаник XVIII – начала XIX в. Гофман был превосходным рисовальщиком)[1055]. В проведении научных исследований обоим естествоиспытателям помогало основанное в Москве по проекту Фишера Московское общество испытателей природы, бессменным директором которого он оставался до вплоть до своей смерти в 1853 г. Примечательно, что если Фишер не оставил в Московском университете русских учеников, передав кафедру своему сыну А. Г. Фишеру фон Вальдгейму, значительно уступавшему талантами отцу, то Гофман воспитал в качестве своего ближайшего ученика и помощника М. А. Максимовича, выдающегося русского ботаника, писателя, историка, этнографа, первого ректора университета св. Владимира в Киеве.
В отличие от физико-математических факультетов российских университетов, получивших в первое десятилетие XIX в. широкий спектр замечательных немецких ученых, надолго определивших развитие некоторых дисциплин, влияние немцев на нравственно-политических факультетах было ограничено, хотя в количественном отношении здесь и преподавало 13 человек (по 3–6 в каждом университете). Их деятельность практически никакого влияния не оказала на формирование преподавания юриспруденции в России, которое или развивалось благодаря отечественным профессорам (Л. А. Цветаев, H. Н. Сандунов в Московском, И. Ф. Тимковский в Харьковском университетах), или было очень слабым, как в Казани.
Зато весьма существенным ощущалось это влияние в области философских дисциплин, которые именно благодаря немецким ученым читались в российских университетах начала XIX в. на высоком уровне, с учетом новейших философских теорий Канта, Фихте и Шеллинга (после чего с конца 1810-х гг. в силу политических причин философия на десятилетия исчезла как самостоятельный предмет из университетской программы). Московский университет получил такого специалиста в лице И. Т. Буле, к работам которого попечитель M. Н. Муравьев питал особый интерес, рассматривая его как одного из главных своих помощников по обновлению университетской науки. В Гёттингене Буле являлся одним из ведущих знатоков античной и новой философии, в результате многолетних трудов опубликовал полное собрание сочинений Аристотеля, активно участвовал в издании различных журналов, создал получивший широкую известность у современников курс истории философии. Опыт Буле и его научные интересы как нельзя лучше соответствовали желаниям Муравьева ввести широкое изучение античного наследия в России, развить у московской читающей публики художественный и научный вкус. В Московском университете в 1805–1810 гг. Буле читал курсы лекций по критической метафизике, опытной психологии, истории философии, естественному праву, а также истории изящных искусств, мифологии и археологии. Большое внимание в преподавании Буле уделял разбору философских систем Канта и Фихте, одним из первых в России он начал знакомить студентов с философией Шеллинга. Помимо этого, с 1805 по 1807 г. усилиями профессора в Москве выходила первая научная газета «Московские ученые ведомости», созданная по образцу Gottinger Gelehrte Anzeigen, в которой сообщались все важнейшие новости из мира европейской науки с комментариями, большей частью принадлежавшими самому Буле. Что касается собственно его научной работы, то Буле, как специалист по античности, увлекся здесь изучением того, как отражалась древнейшая история России в античных памятниках. Профессору удалось собрать огромный материал, касавшийся исторических описаний территории России и населявших ее народов, начиная с античных времен, который обрабатывался им для издания под названием «Versuch einer kritischen Literatur der rusischen Geschichte» (Опыт критического исследования литературы по русской истории), к сожалению оставшегося незаконченным. Несколько научных работ, выполненных в Москве, Буле опубликовал в приложениях к «Объявлениям о публичных учениях в Московском университете» (они касались древнейших географических карт, на которых изображена территория России, древнейшей российской живописи и др.)[1056].
В Харьковском университете фигурой, схожей по значению с Буле, являлся И. Б. Шад, ученый с весьма непростой судьбой, юность которого прошла в бенедектинском монастыре. «Отец Роман» (так, по словам Роммеля, близко знавшего Шада, того называли в монастыре) спустя более двадцати лет затворничества резко порвал с монашеской жизнью, о которой отзывался потом лишь с едким пренебрежением, и поступил преподавателем в Йенский университет, где его заметил и выделил И. Г. Фихте, так что после ухода Фихте из Йены в 1799 г. Шад фактически стал его преемником и самым популярным университетским философом. При всем этом, как цитировалось выше, он охотно принял приглашение в Харьков, где в 1804–1816 гг. его научная деятельность достигла расцвета. Как и Буле, Шад читал лекции по логике, опытной психологии, умозрительной философии, истории философии и естественному праву. Не ограничиваясь одной преподавательской деятельностью, он издал в Харькове (по-латыни) несколько философских трудов, в том числе капитальные учебные курсы: «Чистую и прикладную логику» (1812) и «Естественное право» (1814). Сам Шад считал себя последователем Лейбница, хотя многие его взгляды близки к Фихте и Шеллингу. Последующие исследователи подчеркивали самостоятельность, оригинальность философской системы Шада, ее связи с актуальными вопросами общественной жизни (например, о природе и функциях государства, о роли законов в жизни общества, самобытности развития каждого народа и т. д.).
По популярности лекции Шада не имели равных не только в рамках своего отделения, но и во всем университете; у профессора было немало учеников, защищавших диссертации по предлагавшимся им тезисам. Именно этим воспользовались университетские враги профессора, сначала обвинившие его в том, что под видом диссертаций его учеников были представлены отрывки лекций самого Шада, а затем усмотревшие в их содержании пропаганду «вредных идей», причем особые доносы в министерство были направлены против книги «Естественное право». В результате сменивший на посту А. К. Разумовского князь Александр Николаевич Голицын (1773–1844, министр в 1816–1824 гг.) принял решение об удалении профессора из Харьковского университета, и в декабре 1816 г. распоряжением Комитета министров Шад был выслан в Белосток, «за пределы Российской империи». При содействии Гуфеланда он получил место приват-доцента в Берлинском университете, а затем вернулся преподавать в Йену, где окончил свои дни в глубокой старости, не снискав больше того успеха, который некогда имел в Харькове.[1057]
Распоряжение министерства явилось важным знаком наступления новых времен в России, связанных с гонениями на философию, но интересно, что еще в 1811 г. схожая с Шадом участь, только в более мягкой форме, постигла и Буле: новый попечитель Московского университета П. И. Голенищев-Кутузов нашел у Буле «запах иллюминатства», обвинял его в том, что он на лекциях хвалит «безбожное учение Спинозы», и в итоге добился добровольного ухода профессора с кафедры (благодаря покровительству великой княгини Екатерины Павловны Буле еще некоторое время оставался на службе в России, а затем вернулся в Германию).[1058]
Помимо философии, другой общественно востребованной наукой в России, имевшей большой успех у слушателей начала XIX в., была политическая экономия. Крупнейшим специалистом в этой области в российских университетах являлся Л. Г. Якоб, ученик Канта, один из самых уважаемых профессоров университета в Галле, трижды избиравшийся там ректором. Еще до приглашения в Россию он составил целый ряд руководств по философским и политическим наукам, которые были широко распространены в европейских университетах. В Харькове же Якоб написал восемь (!) учебников для университетского курса и гимназий, в том числе первое в России сочинение по полицейскому праву. Важной для характеристики общественной позиции Якоба служит его речь «О влиянии университетов на культуру и благосостояние народов», произнесенная на торжественном собрании Харьковского университета в 1807 г. – в ней профессор защищал положения о высоком предназначении университетов в обществе сходно с теми идеями «классического университета», которые отстаивали тогда его коллеги в Германии, и в частности товарищ по университету Галле философ Г. Штеффенс (см. главу 4). Как политэконом Якоб развивал положения теорий Адама Смита; его познания в этой области не только воплотились в вышедший в Харькове учебник «Начальные основы народной экономии или учения о народном хозяйстве» (1809), но и были востребованы государством, которое привлекло Якоба, как уже упоминалось, к работе над упорядочиванием финансов и законодательства.[1059]
Науки словесных факультетов российских университетов в сравнении с естественными науками получили сравнительно мало немецких профессоров. Это объяснялось тем, что кафедры, посвященные преподаванию российской литературы и истории, конечно, предпочитали поручать отечественным ученым. Однако несомненный вклад немцы внесли в развитие преподавания древних языков, которое в этот момент в Германии находилось на очень высокой ступени. Профессор X. Ф. Маттеи, начавший службу в Московском университете в 1772–1784 гг., благодаря приглашению Муравьева, вернулся в 1803–1811 гг. к своей научной работе, принесшей ему славу крупнейшего в Европе византиниста. Маттеи закончил и опубликовал полный каталог греческих рукописей Синодальной библиотеки (за что несколько раз удостаивался наград от императора Александра I), открыл множество неизвестных ранее греческих рукописей, издавал учебные пособия, а перед смертью передал кафедры древних языков Московского университета в руки своего ученика Р. Ф. Тимковского.[1060]
Широкими учеными познаниями в Харьковском университете обладал приглашенный туда по инициативе X. Г. Гейне К. Д. Роммель, который представлял собой «лучший тип иностранца, … был профессор в полном смысле этого слова: начитанный, умный, широко образованный, с тою беззаветною преданностью науке, которая характеризует истинного ученого». Еще в Германии Роммель глубоко изучал политическую историю и культуру Рима и поэтому расширял узко филологические рамки своих лекций, обращаясь к своим слушателям (как это уже было в Марбурге) с целью через призму античности понять современные общественные проблемы, воспитать образцы патриотизма и гражданственности. Из-за того, что в библиотеке Харьковского университета не хватало произведений античных авторов, Роммель за короткое время выпустил комментированные издания Цицерона, Саллюстия и Корнелия Непота, а также
