вовсе не хотел, чтобы она так хорошо притворялась. Это было слишком хорошо.
— Он идиот, — сказал он ей, стараясь не изображать речь для незримых слушателей, — но я не думаю, что он настолько идиот. Все будет нормально, миссис Вильямс.
— Легко тебе говорить. Тебе нечего терять.
Он не ответил ей. Она была явно права. Нечего терять, кроме того, что он еще не потерял.
— Покажи ему взрыватель, — молила она. — Ради бога, ну почему вы не покажете ему взрыватель? Если он поверит вам… и отменит приказ, отданный людям на земле. Они держат нас на ракетном прицеле. Я слышала, как он это говорил.
— Я не могу показать ему взрыватель, — сказал Ричардс. — Если я вытащу устройство из кармана, значит, придется поставить кольцо на предохранитель или подвергнуться риску случайного взрыва. Кроме того, — добавил он, и в голосе его зазвучала издевка, — я не думаю, что я бы показал ему взрывное устройство, даже если бы и мог. Этому слизняку есть что терять. Пусть попотеет.
— Мне кажется, я этого не вынесу, — с тоской проговорила она. — Думаю, мне лучше толкнуть вас — да и дело с концом. Это единственный способ со всем этим покончить, не так ли?
— Вы не должны — начал было он, но тут дверь, разделяющая второй и первый класс, распахнулась, и Маккоун наполовину вошел, наполовину бросился вперед. Его лицо выражало спокойствие, но сквозь это спокойствие лицо его странно лоснилось, Ричардсу был знаком это блеск. Так блестят лица от страха — белым, восковым и взволнованным блеском.
— Миссис Вильямс, — сказал он преувеличенно бодро. — Пожалуйста, не откажите в любезности, приготовьте кофе на семерых. Боюсь, в этом полете вам придется побыть за стюардессу.
Она встала, не глядя на них.
— Где это можно сделать?
— Там, чуть подальше, ласково подсказал Маккоун. — Идите прямо и прямо. Он вел себя так угодливо. Такой был внимательный и одновременно готов был растерзать Амелию Вильямс, как только она выкажет знак расположения Ричардсу.
Она проделала путь вдоль кресел, ни разу не оглянувшись.
Маккоун воззрился на Ричардса и сказал:
— Если я пообещаю тебе амнистию, ты откажешься, парень?
— Парень. В твоих устах и это звучит как-то похабно, — изумился Ричардс.
Он согнул свободную руку, посмотрел на нее. На руке были запекшиеся струйки крови, вся она была усеяна крошечными ссадинами и царапинами, полученными во время его путешествия с разбитой коленкой по лесам на юге штата Мэн.
— Правда, сально звучит. Звучит как кило жирных гамбургеров на сковородке. В магазинах Ко-Оп Сити можно купить только такие. — Он взглянул на тщательно скрываемое брюхо Маккоуна. — Да вот еще это. Это больше похоже на требуху. Превосходного качества.
Никакого жира, кроме этого морщинистого опояска снаружи.
— Так как насчет амнистии, — повторил Маккоун. — Как звучит для тебя это слово?
— Как ложь, — улыбаясь, произнес Ричардс. — Как сальная сраная ложь. Неужели ты думаешь, мне неизвестно, что ты всего лишь наемный убийца?
Маккоун весь вспыхнул. Он не порозовел, нет, лицо его стало жестким и красным, как кирпич.
— Хорошо бы, если бы тебя потом отдали нам, — сказал он. — У нас есть такие сверхплотные дубинки. Они бы в момент сделали твою башку похожей на тыкву, упавшую на асфальт с крыши небоскреба. Эти дубинки наполнены газом. Они взрываются при контакте. А вот еще хорошая вещь — выстрел в живот…
Ричардс крикнул:
«Получай! Я дергаю за кольцо!»
Маккоун хрипло взвизгнул. Шатаясь, сделал два шага, по дороге ударился крестцом о ручку кресла номер 95 и, не удержавшись, рухнул в кресло, как человек в петлю, молотя в воздухе руками, будто неистово отмахиваясь от кого-то.
Его руки застыли, обхватив голову, как окаменевшие птицы с растопыренными крыльями. В этой гротесковой рамке его лицо смотрелось как известковая маска смерти, на которую кто-то для смеха нацепил очки в золотой оправе.
Ричардс захохотал. Поначалу звук собственного смеха изумил его, показался ему трескучим и нерешительным. Как давно уже он как следует не хохотал — от души, свободно и неудержимо, смехом, исходящим из глубины живота! Ему показалось, что он за всю свою жизнь, серую, тяжелую, незатейливую, — так не смеялся. Но сейчас он отыгрался за все.
— Ах ты ублюдок!
Голос Маккоуна подвел своего хозяина: казалось, он не говорил, а только открывал рот. Его лицо выглядело измятым и заляпанным, как у затисканного до дыр плюшевого мишки.
Ричардс засмеялся снова. Он облокотился на ручку кресла свободной рукой и смеялся не переставая.
…Минус 022. Счет продолжается…
Когда голос Холлоуэя сообщил Ричардсу, что самолет пересекает границу Канады и штата Вермонт (Ричардс подумал, что Холлоуэй знает свое дело; он сам ничего, кроме темноты, рассекаемой пучками света, внизу под собой не видел), Ричардс осторожно отставил в сторону свой кофе и сказал:
— Дайте мне, пожалуйста, карту Северной Америки, капитан Холлоуэй.
— Физическую или политическую? — тут возник новый, незнакомый голос. Ричардсу показалось, штурмана. Теперь он, скорее всего, притворялся услужливым, но непонятливым, не разобравшись, какая карта ему нужна. А на самом-то деле никакая.
— Обе, — произнес он безо всякого выражения.
— А вы пошлите за ней женщину.
— Как тебя звать-то?
Воцарилось смущенное молчание, характерное человека, который с неожиданной тревогой понял, его как-то выделяют среди других.
— Донахью.
— У тебя есть свои ноги, Донахью. Думаю, что ты сбегаешь и все принесешь сюда сам.
Донахью сбегал. У него были длинные волосы, зализанные назад, и брюки, скроенные достаточно тесно, чтобы показать другим то, что смотрелось как сумка с мячиками для гольфа, висящая между ног. Все карты были упакованы в пластик. Ричардс не разобрал, во что были упакованы яйца Донахью.
— Я не хотел вас обидеть, — с неохотой сказал он. Ричардс подумал, что лицо это ему знакомо. Молодой везунчик, куча свободного времени, проводит его в основном слоняясь в поисках развлечений в самых паршивых местечках больших городов, шатаясь по компаниям богатеньких, иногда — пешком, а чаще — на мотоциклах. Все они — пидоры. Это должно быть искоренено. Они должны оставить в покое наши общественные уборные. Такие типы редко осмеливаются появляться в увеселительных заведениях днем, предпочитая им кромешную тьму гетто. А когда они посещают эти заведения, тут-то из них дерьмо и вышибают.
Донахью напряженно переминался с ноги на ногу под тяжелым взглядом Ричардса.
— Что-нибудь еще?
— Ты что, педераст, парень?
— А?
— Да нет, ничего такого. Ну иди обратно. Помогай управлять самолетом.
Донахью стремительно удалился, шаркая ногами. Ричардс очень скоро разобрался, что карта с городами, поселками и дорогами — это политическая карта. Ведя палец от Дерри к канадско-вермонтской границе по направлению к западу, он прикинул, где они сейчас находятся.
— Капитан Холлоуэй!
— Слушаю.
— Разворачивайте самолет влево!
— Что? — Холлоуэй был искренне поражен.
— Я имею в виду, на юг. Южнее. И помните…
