В семействе Кульковых готовились к смотринам будущего зятя — молодого работника прилавка.
Дочь Юлечка сообщила по телефону, что сейчас завезет его на полчасика, будто мимоходом, по дороге в театр.
— Митроша, как думаешь, так прилично будет? — спрашивала мамаша Кулькова, переставляя по столу вазу с яблоками.
— Сойдет, — бурчал лысый, курносый и суровый боцман Кульков, не отрываясь от телевизора, где показывали жизнь зайцев в лесу. — Невелика персона. Подумаешь, какого короля Махендру встречают… Торгаш, он торгаш и есть… Кусошник!
— Митроша! — с отчаянием восклицала Кулькова, сжимая виски ладонями. — Опять ты за свое! Мы же обо всем договорились! Ну, неужели… Ведь если наша Юлечка выбрала его, значит, он чего-то стоит? Надеюсь, я логично изъясняю? Смотри, не вздумай нападать! Юлечка предупреждала, что он — человек кристальной чистоты, но болезненно самолюбив!
— Ха! — презрительно усмехнулся Кульков. — Вот жулик пошел: с самолюбием, видите ли… Обнаглели вконец! Сегодня захожу в мясной магазин, а там за прилавком — харя!.. Такой обалдуй, что…
— Митроша! Мы договорились, что ты будешь поддерживать только светский разговор! Больше с тебя ничего не требуется. А ты уже заранее начал свои выпады…
— Взглядов моих не касайся! Я — человек принципиальный! Жуликов не уважаю, и уважать не буду, хоть вы разорвитесь со своей Юлечкой. Замуж пускай идет за кого хочет, хоть за карманника: при нынешнем вашем матриархате возражать не приходится… А что до светского разговора, — можешь не беспокоиться: лицом в грязь не ударю! Когда мы на лесовозе «Малые Липяги» ходили в загранку, я с какими еще иностранцами дело имел — прямо лорды! Этикет! А тут, понимаешь, шарамыгу какого-то…
Раздался звонок.
— Митроша, помни — только светский разговор! — успела шепнуть мамаша Кулькова.
— Порядок будет на борту!
Жених оказался длинным, худым юношей с интеллигентным лицом и застенчивыми манерами.
— Значит, Сережа? — радушно осклабился Кульков, пожав ему руку и пристально оглядев с ног до головы, будто прикидывая, найдется ли для него комплект робы. — Боцман Кульков! Прошу, как говорится, любить и жаловать!
Ободренные таким началом, мать с дочкой удалились в спальню, откуда донеслось хлопанье ящиков гардероба, беготня и поплыли парфюмерные запахи. Кульков усадил смущающегося гостя в кресло, сам сел напротив, и после дополнительного осмотра решил:
— Ничего парень… Приятный! Даже не похож…
— На кого?
— Да на торгаш… продавцов, то есть… Как тебе объяснить? Нет, понимаешь, толстомордия, наглости этакой… Хотя это, конечно, дело наживное… Сегодня в магазине «Мясо» видал одного такого: об его лоб поросят бить, а он… Впрочем, сие к делу не относится. Чего смутился? Ты не смущайся, а будь, как дома… Бери вон яблоко, ешь…
Жених робко взял яблоко и начал жевать.
— Яблочко, конечно, не ахти, не блещет… — внимательно глядя, как он ест, заметил Кульков. — Второй сорт… Вы там, конечно, такими брезгуете — небось, для себя повыбираете, какие получше… «Рай- потреб-себе», ге-ге-ге-ге! Выпить не хочешь?
— Я вообще-то не пью…
— Неужели? — удивился Кульков. — Чудеса! Хотя, конечно, на такой работе голова должна быть ясная, а то мигом сгоришь! Я лично, слава богу, с этим миром мало сталкивался, но один знакомый из ОБХСС рассказывал разные случаи: до чего, черти, исхитряются — расхитители эти!..
— Бывает… — сухо согласился жених. — Еще не перевелись нечестные люди, но их потихоньку изживают… Сейчас пришло новое поколение, много молодежи…
— Неужели? — еще больше удивился Кульков. — И молодежь?
— А что тут такого? У нас всякая профессия почетна… Оно так… — согласился Кульков. — Если не воровать то… Ты мне вот что объясни: и сажают их, и в прессе беспрерывно прокатывают, им — хоть бы что… Купит «Жигуля», сядет — едет, и ничуть не стесняется… А я бы так поступал: как заметил торгаша в «Жигулях», сразу: «Стой! А ну вылазь!..» Впрочем, это к делу не относится, переменим, как говорится, пластинку…
— Вот у вас профессия завидная, Митрофан Григорьевич! обрадовался жених. — Мужественная, романтическая! Бури, штормы, смелые люди!.. Все-таки отчаянность надо иметь, когда, к примеру, шторм разразится!..
— Шторм что… — махнул рукой Кульков — К штормам привыкаешь, любой салага освоится за полгода… Никакой отчаянности тут не требуется… Отчаянный, по-моему, народ — в вашей братии! Ведь всю жизнь под угрозой решетки — нервы нужны, как трос!.. А сознавайся, небось душа в пятки уходит, как на горизонте милиционер замаячит? Хотя, конечно, тоже постепенно привычка вырабатывается…
— Чего же бояться, если не виноват? — жених с тоской оглянулся на двери спальни, откуда слышался Юлечкин голос.
— Ну, все-таки… Сегодня не виноват, а завтра… Нет, доведись до меня, я бы не вытерпел постоянного страху!.. Вот был у меня некто Тимошечкин-каптер. Вроде тебя — на вид честный малый, а вдруг не вытерпел, свистнул шесть кожаных регланов!.. Так, когда следователь приезжал, сколько страху натерпелся, не приведи прямо бог! Тропическая жара стоит, а меня мандраж пробил… да!
— Вы и в тропиках бывали?
— Бывал. Вот на лесовозе «Малые Липяги» возили мы недавно доски в одну центрально-африканскую державу…
— Наверное, много приключений пережили?
— Да хватало… За границей — вот где жулье! Ихние торгаши называются шипчандлеры. За ними гляди в оба, а то на ходу подметки срежут! Не-ет, все-таки далеко до них вашему брату, то есть, я хотел сказать, отечественному ворью… Одним словом, наш торгаш против ихнего…
— Странные у вас представления о торговых работниках, — обиделся жених и встал.
— Это я так, к слову, — испугался Кульков. — Зря обижаешься… Однако, даже хорошо, что ты обидчивый такой: значит, у тебя совесть не окончательно потеряна, хоть ты и вращаешься в своей среде… А насчет торгашей, то есть работников прилавка — ошибаешься: я к ним никакой особенной ненависти не питаю, даже жалею их… И другие тоже. Говорят, даже в местах заключения их не равняют с настоящими ворами бандюгами там, домушниками всякими… К ним особый подход, их содержат на ослабленном режиме… Ведь, если рассудить, они — такие же люди, но не удержались на наклонной плоскости, и их посадили… Вот и Тимошечкин-каптер, ну точь-в-точь был, как ты, интеллигент такой же, даже стихи печатал в «Водном транспорте», потом вдруг взял да и слизал шесть кожаных регланов…
Жених нервно прошелся по комнате и, остановившись у спальни, позвал:
— Юля, ты скоро?
— Иду! — расфранченная веселая Юлечка выпорхнула из двери, сразу заметила кислое лицо жениха и враждебно обернулась к отцу:
— Чего ты тут наговорил?
— Ничего особенного… — пожал плечами Кульков. — Так, светский разговор о том, о сем… Чего вытаращилась? Вот, брат Серега, попалась тебе фурия, запасайся терпением: в мамашу вся! А вообще, чтоб долго не рассусоливать… Я человек простой, откровенный, дипломатии не люблю… Можете, если хотите, жениться, я не против, благословляю. Только я не договорил тут… Сережа, выйдем-ка на пару слов…
Выведя жениха в коридор, Кульков сказал:
— Живите, я не против… Но! Хочу заранее, по-честному предупредить, чтобы потом недоразумений не было… Узелки там, шурум-бурум всякие ко мне в дом не таскать, заранее говорю — не рассчитывай! Я живу честным трудом, государственной копейки не прикарманивал, в укрывателя краденого не гожусь… Выкинь из головы! Ясно!
